глазах. Неприятные симптомы будут доставлять дискомфорт несколько дней или больше, если присоединится воспалительный процесс, прежде чем капли начнут действовать. Капли, к слову, я тоже не взяла. Но все эти проблемы решаемы. Все, что мне нужно, я могу приобрести в любой аптеке, которые находятся на каждом углу в каждом городе.
— Осталось семь минут, — голос Рони Брекстона, приставленного ко мне секьюрити, заставил вздрогнуть от неожиданности. Я совершенно забыла о его присутствии. Бросив на мужественное сосредоточенное лицо Брекстона беглый взгляд, я едва заметно киваю и возвращаюсь к наблюдению за входом в кафе. Моргаю чаще, чем обычно, чтобы снять резь и напряжение, но от белых мошек и расплывающейся картинки это упражнение не спасает.
— В твоем кофе нет сахара, — снова обращается ко мне Рони. На удивление приятный тембр для суровой внешности, но сегодня я не настроена на дружеские вежливые беседы со своим бодигардом. Значит, в кружке кофе. Остывший, несладкий, с опавшими сливками, превратившимися в белые крупинки, закручивающиеся в воронку во время методичного помешивания. Во рту появляется горечь, когда я представляю его вкус. Сглотнув, тянусь за стаканом воды и делаю пару глотков. Дверь не открывается уже две минуты. Никого движения.
— Молли…
— Черт, Рони, ты знаешь, что это не мое имя, — резко обрываю его, не отрывая взгляд от высокого невзрачного прыщавого парня, появившегося на пороге кафе с таким же невыразительным приятелем с серьгой в ухе и бейсболке. Тяжело вздыхаю и снова вздрагиваю. Ложка, протестующе звякнув, падает на стол, когда я случайно задеваю ее пальцем. У меня начинается мигрень. Резко и мощно. Виски, лобную часть и затылок сдавливает спазм, нарастающий с каждой минутой. Стиснув зубы и отодвигая чашку в сторону, запускаю пальцы в волосы, массируя кожу у корней. Пытаюсь дышать ровно и глубоко, прикрываю глаза, чтобы напряжение зрительного нерва не усиливало болевые ощущения.
— Ты в порядке? — чувствую прикосновение теплой немного шершавой большой ладони Брекстона к моему плечу. Наверное, против правил — прикасаться к клиенту. Но мне приятна его забота, беспокойство. Я люблю живых людей, а не купленных с потрохами манекенов, готовых выполнять любую прихоть, если им за это заплатят.
— Все нормально, — сквозь зубы проговариваю я, пытаясь купировать приступ имеющимися в арсенале практиками. И я не лукавлю. Мигрень вызвана не физиологическими причинами, и боль пойдет на убыль, как только я справлюсь со своими расшатавшимися нервами.
Осталось восемь минут. И независимо от того, войдет Джером в дверь кафе или нет, этот день, вероятно, станет последним в нашей истории, и я ни черта не могу с этим поделать. Почему вероятно? Все просто. Он ясно дал понять, что я отправлюсь в Австралию при любом раскладе, вне зависимости от исхода ситуации. И если не Майами, то любой другой город, лишь бы подальше от Сент-Луиса. Мне нужно заставить себя принять решение, от которого Джером никогда не отступится. Прекратить попытки изменить неизбежное, удержать того, кто никогда мне не принадлежал и никогда не будет. Я слишком хорошо знаю его, чтобы позволить себе надеяться.
Давно пора смириться с тем, что я неудачница. С самого детства и по сегодняшний день. Чтобы я ни делала, как бы ни боролась, не позволяя себе опустить руки, за каждым новым жизненным поворотом меня поджидал очередной удар. Случайно, по воле рока или я сама виновата во всем, что со мной происходит? Однажды я смогу ответить на этот вопрос, но не сейчас. Спустя время, которое расставит все по своим местам. Я твердо уверена только в одном — Джером всегда был и будет человеком, рядом с которым отступает страх, а проблемы и сложности кажутся незначительными, решаемыми.
Каждый раз… Каждый раз, когда со мной происходило что-то страшное — Джером оказывался рядом. И случай, когда он без раздумий прыгнул за мной в бассейн, был первым звеном в цепи совпадений. Потом было много других. Молния, ударившая во время прогулки в парке в шаге от меня, огромная ветка, свалившаяся на голову и пробившая затылок, бесконечные травмы при падении с велосипеда, разбитые коленки, драки с Гектором и одноклассницами из-за каких-то обидных кличек, которые они мне давали. Что бы ни случалось, Джером был первым, кто приходил на помощь, помогал, заступался, оправдывал, и он всегда принимал мою сторону, даже если моя вина казалась очевидной. Гектор — мой брат близнец, которого я обожала, несмотря на его отвратительный характер и бесконечные издёвки, никогда не делал для меня ничего подобного.
И я не могла, просто не могла остановить то, что чувствовала, то, что зарождалось уже в детстве, росло и трансформировалось из дружеской привязанности и благодарности в нечто большее. Оно крепло, росло, расцветало, наполняясь новыми оттенками, эмоциями, фантазиями. Но я не замечала главного — Гектора Джером оберегал точно так же, как меня. И иногда мне кажется, что причина наших склок с Геком заключалась в борьбе за внимание Джерома, которого мы оба очень сильно любили, но совершенно по-разному. Сейчас я понимаю, оборачиваясь назад, насколько сильно ошибалась, придавая слишком большое значение различным мелочам.
Конечно, как все девочки я была мечтательницей, сочиняющей собственные сказки, где всегда представляла себя принцессой, попавшей в беду, но а кто был принцем, сражающимся ради меня с драконом, догадаться несложно. И у меня не возникало ни малейшей мысли или сомнения в том, что есть нечто неправильное или запретное в моих фантазиях. Я была ребенком, и мои мечты были невинны. Частично мои чувства к Джерому иллюзорно-вымышлены, на что он постоянно пытается мне указать. Словно я не знаю… Трансформация произошла уже позже. Когда появилась Фей с ее огромными глазами и сиськами, и я возненавидела ее с первого взгляда, заметив, как Джером смотрит на нее. Я никогда не ревновала до этого. Было больно. Ярость, злость душили, но какой-то внутренний инстинкт заставлял меня улыбаться и врать Джерому, что она мне нравится. На самом деле я боялась потерять его доверие и дружбу. Но это были только первые симптомы моей неизлечимой болезни, перешедшей в острую стадию, когда я снова начала самостоятельно двигаться после полутора лет, проведенных в различных клиниках. И моя зависимость оказалась настолько сильной, что спустя несколько лет я не выдержала и нарушила запрет — написала Джерому под именем Филли Бойл. Используя шпионские программы отца, мне несложно было найти его, куда сложнее было скрыть нашу переписку, но папа
