— Да… Но, Кит, что касается Пита Мадзини, я уже говорила тебе, что у него…
— Неужели нам необходимо говорить о делах прямо сейчас, милая? Я собирался заниматься с тобой любовью всю ночь напролет.
Без дальнейших размышлений Валентина подошла к нему и нежно поцеловала. Через несколько минут они уже лежали в постели, охваченные глубокой страстью, поглощавшей их, как пламя.
Однако позже, когда Кит уснул, Валентину снова охватили тревожные мысли, не дававшие ей покоя. Она сидела рядом с ним в постели, включив лампу на неполный свет, и просматривала журнал «Мирабелла», купленный в гостиничном киоске. На обложке красивая латиноамериканская манекенщица по имени Мария Кристина Рамирес угрюмо смотрела в камеру, ее темные, как терновые ягоды, глаза маняще блестели.
Валентина разглядывала ослепительно красивое лицо манекенщицы. Темные зовущие глаза… почему-то они казались очень-очень знакомыми.
Вздохнув, она отбросила журнал в сторону. Все в эти дни вызывало у нее предчувствие беды. Видимо, кто-то очень хотел, чтобы Джина осталась в спектакле, и потому угрожал сенатору.
Похоже, что все так и было. «Но почему, — размышляла она. — Какой у них мотив? Джина всего лишь заурядная танцовщица. Единственное, что в ней необычно, — она невеста сенатора Чарлза Уиллингема, одного из самых влиятельных людей в Вашингтоне».
Уиллингем.
Внезапно ее озарило. Уиллингем надеялся посетить сегодняшнюю премьеру, но в последний момент не сумел прийти, но он публично дал слово присутствовать на премьере на Бродвее — «первый ряд в центре».
Она знала, что на него уже пытались совершить покушение несколько лет назад. Могло ли это быть… О Боже… Если бы Джина не участвовала в шоу, тогда Уиллингем не сидел бы в середине первого ряда.
— Кит, — попыталась она его разбудить.
Но Кит только что-то пробормотал, повернулся на бок и тихо всхрапнул.
— Может, это не так, — прошептала Валентина, опускаясь снова на подушку.
Гостиничная служба доставила им завтрак в номер. Приятный аромат только что смолотого кофе заставил померкнуть размышления прошлой ночи и счесть их слишком фантастическими, чтобы вести о них речь.
— Ты беспокойно вела себя сегодня ночью, — заметил Кит, намазывая на круассан фирменный персиковый джем отеля «Меридиен». — Я чувствовал, как ты мечешься и ворочаешься.
— Кажется да.
— Тебя что-то беспокоит? Или обычная для премьеры нервозность?
— Что-то вроде того, — согласилась она. — Но еще, Кит… — Она все-таки рассказала ему о разговоре с Мадзини и своих мыслях о том, что кто-то хочет, чтобы Джина непременно участвовала в спектакле и Уиллингем пришел на премьеру. И о своем страхе, что сенатор в опасности.
— Убийство? — Кит смотрел на нее с удивлением, его рука с круассаном застыла на полпути ко рту. — Ты не можешь думать об этом серьезно, Валентина. Не говори больше такого.
— А что, если это правда?
— Я уверен, что это не так. По правде говоря, до меня дошли не очень приятные слухи о Пите Мадзини — его интимная жизнь немного, как тебе сказать… эксцентрична. Может, кто-то из его подружек… или друзей оставил ему эти следы забавы ради. А если кто-то и нажал на него, то скорее всего сам Уиллингем. Старик без ума от Джины и сделает ради нее все что угодно.
— Но не станет же он нападать на режиссера? — настаивала она.
— Милая, я думаю, у тебя немного разыгралось воображение.
Она нахмурилась.
— Я бы почувствовала себя лучше, если бы ты позвонил ему, Кит… или я сама позвоню. Он просто идет вперед и ни о чем не думает.
— Успокойся, — сказал Кит. — Обещаю тебе, я позвоню ему.
Над Вашингтоном сияло голубое небо.
Сенатор Уиллингем вынес переносной кнопочный телефон на балкон своей квартиры в Уотергейте, чтобы насладиться легким ветерком. Звонок Кита Ленарда ошеломил его. Все, что он слышал в последние дни, было связано с предостережениями о готовящемся убийстве. Сначала русский, пытавшийся напугать его до полусмерти. Теперь — Ленард. Может, ему пора вынуть голову из песка и посмотреть фактам в лицо? Колумбийцы ненавидят его и вынесли ему смертный приговор.
Черт побери! Он испытывал отвращение к такому положению — оказаться беспомощной жертвой, трясущимся стариком, который может только сидеть и ждать, когда его пристрелят.
Они наметили покушение на вечер бродвейской премьеры. У них есть снайперы с мощным оружием. И не станет ли он превосходной мишенью со своими белыми волосами, белоснежным костюмом и черным галстуком-ленточкой? Проклятье, он был заметнее, чем горилла на Северном полюсе.
Наверное, ему придется отменить посещение театра. Похоже, у него нет иного выбора.
Он уныло потянулся за беспроволочным телефоном и уже собирался набрать номер своего начальника охраны, когда его осенила идея.
Черт, это могло сработать!
В Бостоне было объявлено пять представлений. Два состоялись, три еще предстоят.
Разъяренная Беттина металась за кулисами — Джина Джоунз продолжала вскидывать ногу на секунду позже, а однажды даже пропустила два такта, сбив всех остальных танцовщиц. Публика, может, и не заметила, но Беттина увидела, и это сводило ее с ума.
— На что ты глазеешь? — свирепо набросилась она на нового рабочего сцены, который стоял и смотрел на женщин.
— Ни на что.
Молодой человек отвел глаза. Беттина решительно направилась к Питу, только что вышедшему из кулисного коридора.
— Пит, мы должны поговорить снова, и на этот раз я не подчинюсь.
— Потом, потом, — пробормотал режиссер.
— Не смей откладывать меня на потом, — огрызнулась она. — Джина Джоунз испортит мне всю хореографию. Она танцует неровно, нарушает синхронность и делает ошибки. Пит, ошибки, которые бросают тень на меня. Пусть она закончит здесь, в Бостоне, но потом канет в прошлое! Нам она не нужна.
Мадзини побледнел.
— Успокойся, Беттина. Джина не так уж плоха, она добавляет обаяния кордебалету. Публике нравится на нее смотреть.
— А мне плевать на то, что им нравится на нее смотреть. А вот может ли она танцевать? Это большой вопрос, и ответ на него — нет, не может. Она дилетантка, Пит. Хочешь, чтобы я произнесла по буквам? Д-И-Л…
— Довольно, — оборвал ее Мадзини и поспешно ушел.
— Пит! — закричала она вслед. — Я буду действовать через твою голову!
Он скрылся. В ярости она повернула голову и увидела, что рабочий сцены поспешно отвел глаза, как будто подслушивал. Да, она знала, что все считают ее сукой, и понимала почему. Но она не сдастся так просто — сегодня вечером она снова поговорит с Китом. Никто не мог навязать Беттине танцовщицу, которую она не хотела.