А пока участники ночных событий сдвинули кубки и выпили за успех. Матвей, посвященный ротмистром Пушковым в суть дела, пил со всеми наравне и вопросов больше не задавал, только мрачен был против обыкновения. Потом Пушкову и Веберу доставили лошадей, и они отбыли по домам. Резвый тоже вернулся к хозяину.
Я не буду подробно пересказывать разговор Матвея и Родиона. Он шел относительно мирно до тех пор, пока не было произнесено имя мадам де ла Мот. Ну а дальше, что называется, дым коромыслом!
– Да пойми ты, я не мог позвать тебя участвовать в ночной операции, потому что покойный Петров подозревал тебя в связи с Шамбером!
– Твой агент мог подозревать, что я людей на дорогах граблю. Это его право. Но ты-то!
Здесь Матвей захохотал, и смех этот был какой-то ненатуральный, можно сказать, сатанинский. Он хохотал, а глаза оставались злыми, настороженными.
– Ты можешь сколько угодно ржать. Но Петров накатал отчеты Бирону, и мне стоило большого труда уговорить агента не посылать их до времени по назначению.
Ответом был все тот же смех. Потом Матвей запрокинул голову и влил в глотку полбутылки вина, а может, и больше, чем полбутылки, кто там считал, сколько осталось в темном сосуде живительной влаги.
– Я до сих пор не уверен, что он их не выслал. Правда, агент обещал не упоминать в этих служебных виршах твоего имени.
– А имени Николь? То есть мадам де ла Мот?
– А вот этого обещания он мне не давал.
– Так что же мы здесь сидим? – закричал Матвей.
– А нам торопиться некуда. Тихо, тихо… Ты руками-то не маши. Сегодня утром из Кронштадта отплывает датский галиот. Он идет с грузом пеньки и дегтя. Бирон в тайне от всех торгует пенькой. Ты не знал?
Родион ожидал, что Матвей рассмеется ехидно, так не вязался образ всесильного фаворита со столь низменным занятием, но князь не смотрел на друга насуплено и что-то соображал в уме.
– Мы уплывем на этом галиоте? – сказал он наконец.
– Нет, мой милый. Это мадам де ла Мот уплывет в Стокгольм под именем камеристки госпожи Адеркас. Сама генеральша покидает Россию по суше, а камеристка – морем. Николь уплывает, а ты остаешься.
– Ну, это мы еще посмотрим! – воскликнул Матвей и бросился из дома. Родион нагнал его, когда тот уже выводил из конюшни лошадь. Ни слова не говоря, он тоже вскочил на Резвого.
Это, я вам скажу, была скачка! «Только бы успеть!» – молил Бога Матвей. «Только бы опоздать!» – заклинал судьбу Родион.
А ты попробуй, доскочи в столь короткий срок до Кронштадта, доплыви до острова Котлина (он же Ретусари), который, судя по энциклопедии, находится в двадцати пяти верстах от устья Невы и в сорока шести от самого Петербурга. От Ораниенбаума или, скажем, мыса Лисий нос до Кронштадта рукой подать, поэтому наши герои, не сговариваясь, решили большую часть пути покрыть сушей. Из боязни загнать лошадей они отдыхали в пути и сами от возбуждения дышали как взмыленные кони, разве что пена не летела с губ.
– Как ты мог! – твердил Матвей, всхлипывая, как обиженный ребенок.
– Ты бы лучше мне спасибо сказал, – запальчиво отвечал Родион, – что я спас твою мадам. А тебе бежать за границу я не позволю, не надейся. Найдутся умники, которые обзовут тебя дезертиром, придумают, что ты потому деру дал, что сам в шпионском предприятии замешан. Да что ты понимаешь?
И опять они гнали лошадей, и опять переводили дух под кроной березы или сосны, а Матвей повторял с настойчивостью сумасшедшего: «Как ты мог?» Родион в ответ уже не оправдывался, молчал.
Это сейчас хорошо, позвонил по мобильнику и сказал все необходимые слова, а в романтическом XVIII веке даже наручных часов не было.
– Светает, – сказал Родион.
– Черт подери, действительно светает, – согласился Матвей.
И опять они гнали лошадей. А потом старый лодочник повез их на остров Котлин. Когда они отчаливали от берега, солнце уже поднялось над горизонтом.
Скажем сразу, они опоздали. Капитан галиота был человеком серьезным, слов на ветер зря не бросал. Прошли таможню, а дальше лови попутный ветер и вперед! Наши герои опоздали с точки зрения здравого смысла, но по законам моего сюжета они приплыли как раз во время. Таможня задержала галиот на час, и Матвей, отирая ладонью мокрое лицо, успел различить в утренней дымке отплывающий корабль и женскую фигуру на палубе. Она была в алом плаще, шарф развивался на ветру, в лучах зари он казался розовым. В эту минуту князь Козловский со всей очевидностью понял, что именно свою возлюбленную он видел под Данцигом, когда туман на минуту отступил и оголил палубу вражеского корабля. Конечно, это была Николь, и странно, что она не сказала ему об этом.
– Ты что, плачешь, что ли? – спросил потрясенный Родион.
– Нет, это просто брызги.
В начале разделаемся с делами политическими. Опыт Шамбера с намерением развязать войну не удался, однако он не был вовсе так бездарен, как кажется на первый взгляд. Через пять лет все повторилось, но события укладывались уже совсем в другую фабулу. Этот политический скандал вошел в историю под названием «убийство Синклера».
Россия тогда активно воевала с Турцией, фельдмаршал Миних одерживал славные победы. И как раз в это время Швеция собралась наконец вернуть туркам старый долг Карла XII. Долг можно отдавать деньгами, а можно оружием. Стамбул согласился на второе. Вначале шведы снарядили корабль и на нем послали десять тысяч мушкетов, при этом обещали через год выслать еще двадцать тысяч единиц того же оружия.
Посредником в переговорах с турками был майор Синклер. Опытный шведский агент со стажем, он уже успел попортить много крови России. Косвенно он был замешан и в польские дела, особенно болезненные для Петербурга. Недолго думая Миних отдал тайный приказ оного шпиона «анвелировать». Вот несколько скорректированные выдержки из приказа: «…искать с ним случая компанию свесть или иным каким образом его видеть, а потом наблюдать и, где б поляков не было, постичь. Ежели такой случай найдете, то надо стараться его умертвить или в воду утопить, а письма прежде без остатка отобрать».
Синклер был убит в июле 1739 года недалеко от Бреславля, депеши были отобраны и отосланы по назначению. Очень интересно, как развертывались события дальше. В Стокгольме среди «партии шляп» убийство Синклера вызвало страшное озлобление. Молодые, патриотически настроенные офицеры буянили в трактирах и на улицах, требуя немедленно напасть на Россию. Наш посланник Михайло Бестужев, ожидая нападения, сжег все важные документы и тайные депеши, а также счета по подкупам, а сам вынужден был скрываться. Где-то там разбили стекла в православном храме, в окно дома Бестужева запустили камнем. Словом, полное безобразие.
