— А если скажу «нет», тебя это остановит? — интересуется он встречно.
Столько невысказанного кроется в серых глаз, будто вопрос относится не конкретно к данной ситуации, но и вообще в целом.
— Я… люблю его. Всегда любила. И сам знаешь.
Отворачиваюсь и поднимаюсь с постели, попутно пытаясь вспомнить в какую сторону необходимо идти, чтобы попасть туда, куда так зовёт сердце и рвётся душа.
— Знаю, — горьким сожалением отзывается Агеев. — У меня с памятью ещё не настолько плохо, чтобы я мог забыть такое. К тому же, когда я изначально планировал твоё возвращение сюда — тоже не забывал, — добавляет многозначительно.
Он сокращает разделяющее нас расстояние в пару быстрых размашистых шагов. Я даже с места сдвинуться не успеваю прежде чем его шероховатые ладони опускаются на мои плечи, а тяжёлое дыхание касается затылка. Замираю, не в силах переварить тот контраст, который воцаряется в моей голове. Я должна идти. Но и покинуть мужчину, который пожертвовал ради меня очень многим… Всё-таки я неблагодарная лицемерная дрянь. Возможно, Арсений всё же был прав в какой-то мере. Я же мучаю не только себя. Их всех тоже.
— А ещё я знаю кое-что ещё… — дополняет Рома.
Судорожно сглатываю подкативший к горлу комок. И просто жду, когда он продолжит вновь. Произнести что-то вслух для меня просто за гранью достижимого.
— С тех самых пор, как я впервые увидел тебя, — облегчает мою участь мужчина, заговаривая вновь. — Ту сломленную семнадцатилетнюю девочку с моим сыном на руках: уже тогда сразу было понятно, если твоё сердце и будет делить нечто светлое и безграничное, помимо любви к этому крошечному свёртку, так отчаянно нуждающемуся в твоём тепле, то… — выдерживает маленькую паузу, шумно втягивая воздух, — это буду точно не я. Так что можешь не думать о том, как я останусь один, если ты уйдёшь, — придвигается ближе, затрагивая мои волосы, ненадолго замирает в таком положении, позволяя прочувствовать насколько же трудно ему даётся каждое произнесённое слово: — Спасибо тебе за всё, девочка. Сегодня я вернул тебе долг за твою доброту и заботу. Теперь мы квиты. Можешь делать что угодно. Я не встану у тебя на пути. Ты свободна в своём выборе.
Говорят, жизнь — как сломанная карусель: поднимет тебя выше неба, а после размажет о землю. Именно так происходит со мной постоянно. И этот раз не становится исключением. Вот только это моё очередное взлёт-падение, пусть и не менее болезненно, но оно и правда приносит освобождение. Сердце бьётся будто бы с новой силой. Гораздо легче и быстрее.
— Спасибо, — шепчу негромко.
Агеев отступает на шаг назад, а я оглядываюсь, не в силах сдержать переполняющие меня изнутри эмоции. Обнимаю мужчину и крепко-крепко целую его в щёку.
— Ты — самый лучший, — добавляю в таком же тоне. — Ну об этом ты тоже наверняка знаешь, — заканчиваю смущённо.
Встречаю в серых глазах мелькнувшую растерянность, мгновенно сменившуюся на более привычную отстранённость. Мужчина вздыхает напоказ удручённо и качает головой, будто бы не признает сказанного мною.
— Иди уже, — отмахивается напоказ устало.
А мне большего и не требуется. Даже не бегу, вылетаю из палаты, не раздумывая о направлении, в котором меня несёт навстречу моей новой жизни. Я просто знаю, что оно правильное. И что бы ни случилось позже… больше ни разу не пожалею. Ни о чём.
Артём всё ещё под наркозом, а реанимационная медсестра при моём появлении мрачнеет и хмурится, бормоча себе под нос, что не положено тут «шляться всяким», однако ничем иным не препятствует моему пребыванию возле мужчины. Я же сажусь на край постели и последующие несколько часов не отхожу от него, осторожно и бережно сжимая широкую сильную ладонь в своих подрагивающих пальцах. Честно говоря, понятия не имею, как Рупасов отреагирует на такую мою вольность, но по большей части это не тревожит меня. Слишком важно чувствовать исходящее от него тепло и ощущать, что он рядом.
— Ты… — едва слышно произносит Артём, когда приходит в себя.
Он болезненно морщится и слегка приподнимается выше.
— Я… — отвечаю с ласковой улыбкой.
Наверное, надо бы сказать гораздо больше, но, глядя в омут бездонной синевы, любые слова кажутся ненужными.
— Ты. Стреляла в меня. Два раза.
Он слегка прищуривается и больше ничего не говорит, ожидая моей реакции. Я бы тоже не прочь кое-что узнать на этот счёт, особенно по той части, где Артём совсем не удивился тому, что мог сотворить его младший брат, поставив меня перед таким жестоким выбором.
Но то про себя. Вслух:
— Да, стреляла. А ты бросил меня. Тоже дважды.
Уголок его губ приподнимается в нахальной ухмылке. Я тоже продолжаю улыбаться, хотя сердце обливается горечью вины. Но и оправдывать собственные действия дальше я не спешу.
— Потом расскажу, ладно? — подвожу мысленный итог вслух.
Мужчина прикрывает глаза, выражая тем самым согласие, и сжимает свою ладонь, которая до сих пор покоится в моих руках. Очень простой жест. Но наполненный безмятежностью и чем-то ещё безгранично тёплым, нежным — тем, что согревает моё сердце и развеивает последние сомнения. Временно высвобождаюсь от прикосновения мужчины, снимаю с безымянного пальца полоску из жёлтого золота, аккуратно положив украшение на край прикроватной тумбы. С пару секунд смотрю на обручальное кольцо, внутренне отпуская каждое мгновение своего прошлого, а затем…
