Невзирая на его предыдущие высказывания и все мои шальные мысли, оставаться здесь до самого утра я точно не намерена.
— Останови меня, если сможешь, — бросает лениво в ответ Рупасов и тут же залпом опустошает один из стаканов в своей руке.
С несколько секунд мужчина прожигает меня презрительным взглядом, а после выпивает и вторую порцию, на что я устало вздыхаю, понимая, что спорить в данной ситуации точно бесполезно и глупо.
— Пешком дойду, если надо, — фыркаю и направляюсь на балкон.
Ночная прохлада нисколько не помогает справиться с разбушевавшимися эмоциями. Пальцы всё ещё подрагивают, когда я прикуриваю, отодвигая один из пластиковых блоков в сторону. Нет, меня не трогает сам факт того, что я нахожусь в квартире своего бывшего. И на самом деле нисколько не волнует, что скажет по этому поводу Рома. Всё, что действительно интересует в данный момент — зачем вообще Артём меня сюда притащил. Попросит прощения? Наверное, я ждала чего-то такого. Восемь лет назад. Или семь.
А теперь…
А что теперь?
Ничего.
Пустота.
В том числе в моей голове.
У меня просто-напросто не остаётся никаких сил пойти и завести разговор, чтобы узнать его собственные соображения по этому поводу. За прошедшие годы я не раз представляла, что скажу ему при встрече, несмотря на то, что тщательно избегала каждую из них. В голове не собирается ни единой мысли, которую можно было бы озвучить. Именно поэтому я продолжаю стоять и пялиться на городской вид с высоты восьмого этажа в надежде, что Рупасов соизволит начать первым.
Ожидание моё длится недолго.
Негромко хлопает дверь, отделяющая меня от остального пространства квартиры. Не оборачиваюсь. Продолжаю упрямо изучать то, что перед глазами, хотя и не вижу уже ничего. Слишком явно и остро чувствую, как шёпот сентябрьского ветра приносит аромат мужского парфюма в примеси спиртного.
Амбра с ванилью и мускусом, шотландский виски и горячее дыхание, обжигающее затылок своей близостью — всё это будит чересчур яркие воспоминания. Прошлое слепит похлеще дальнего по встречной на ночной трассе. И заставляет тонуть в этих ощущениях.
Мужчина ставит на подоконник передо мной стакан, снова наполненный виски, и кладёт обе ладони на край окна, заключая меня в своеобразный капкан из неприкасаемых объятий.
— До сих пор пользуешься им, — озвучиваю мысль о парфюме.
Когда-то я сама выбирала его...
Артём не отвечает, но по тому, как замирает его дыхание, понимаю — мужчина прекрасно знает, в чём истинный смысл моих слов.
— Выпей, станет легче, — проговаривает он тихо, спустя долгие секунды молчания.
Сигарета дотлевает сама по себе. Бросаю её в стакан, демонстрируя, что я думаю о сказанном им.
— Легче не будет никогда, — бросаю холодно. — По крайней мере, мне — так точно. А ты выпей ещё. Это же помогает!
Делаю шаг в сторону, намереваясь покинуть балкон, но Артём не позволяет, крепче сжимая пальцами белый пластик. Я же разворачиваюсь к нему лицом, собираясь раз и навсегда закончить со всем этим дерьмом, которым мы окружаем себя сами. Жаль, он не позволяет озвучить тот мысленный итог, к которому я наконец прихожу.
— Что мне сделать, чтобы ты перестала злиться? — спрашивает приглушённо. — Как всё исправить, Жень? Скажи, как всё вернуть.
Слишком подлые слова с его стороны…
Я вижу в синеве взгляда напротив столько искренности, что замираю в нерешительности, не зная, что следует ответить. Он застаёт меня врасплох. Уж лучше бы снова язвил или делал вид, что ему всё равно. Тогда мне не было бы снова так больно, как сейчас.
— Исправить можно поломанное радио или долбанный радиатор в твоей тачке. То, что мы натворили — не исправить, — проговариваю негромко и очень стараюсь, чтобы мой голос не дрожал так предательски, хотя и выходит хуже некуда. — Да и зачем? Только не говори мне, что спустя столько лет ты осознал свою вину и вообще готов быть отцом. Теперь, когда уже слишком поздно! — сама не осознаю, как перехожу на повышенные тона.
Подкатывающая истерика переполняет разум и буквально разрывает сознание, наполняя рассудок горечью того, что потеряли мы оба. И не только по его вине.
— Так что иди ты на хер со своими желаниями! — продолжаю на эмоциях. — Понял? Я тебя даже видеть и слышать не хочу, не то, что объяснять что-то, больше не имеющее значение! Ты всё испортил. Точка! Пиши некролог своим поздним сожалениям! — отталкиваю его от себя, предпринимая новую попытку уйти.
И обязательно ушла бы. Если бы одна его ладонь не уцепилась за талию, с силой впечатывая меня в мужское тело, в то время, как вторая обхватила за подбородок, вынуждая смотреть ему в глаза.
— Да, я всё испортил. Но и твоя вина тоже есть, — жёстким, непреклонным тоном отзывается он. — Ты просто-напросто сбежала, не дав мне хоть немного времени опомниться. И где я должен был тебя искать, а? За восемьсот километров в городе, о котором ты раньше даже вслух не упоминала? Как ты, мать твою, это себе вообще представляешь, а, Жень? — его пальцы сжимаются на моём лице крепче, причиняя физическую боль, но и она не сравнится с той, которая растёт и крепнет во мне от каждой сказанной им фразы. — Ты, мать твою, не дала мне и шанса! Ты, мать твою, сделала аборт! Так кто из нас больше виноват в том, что нихера теперь не изменить, а?!
