И снова алкоголь, оргии, кокс, женщины, бесконечные потные тела разного цвета, возраста и калибра. Он трахал их пачками. Сам или с дружками. Быстро, на одну ночь, или роман на неделю, но не больше. Ему нравилось все новое. А еще ему нравилось причинять им боль. И он умел сделать так, чтобы они ее хотели. Умоляли. Ползали на коленях и сами протягивали ему поводок. В этом и был его личный кайф. Подчинение. Беспрекословное. И самое интересное – добровольное. Впервые он попробовал это со шлюхой. Ему хотелось чего-то особенного, необычного, и первый сеанс больше походил на карикатуру, но он взорвался, когда по ее щекам текли слезы, а по коже аккуратно скатывался в шарики черный воск в то время, как его член таранил ее круглую попку, погружаясь в узкое отверстие, а пальцы сжимали ее горло.
Он пил ее боль, дышал ею, она впитывалась ему в поры и кормила внутреннего зверя порцией крови и адреналина. Нет, это не был обычный садизм, Данте никогда не интересовало насилие. Ему нравилась психологическая ломка, когда он владел не только телом, но и разумом. Когда они хотели его мозгами прежде всего. С этим не сравнится даже оргазм.
Киару он получил через месяц после своего возвращения. Он трахал ее, где придется, и она надсадно стонала под ним и выла его имя искусанными губами. Потом прятала синяки от Франко и умоляла Данте о новых встречах. А ему нравилась эта власть, он упивался ею и какой-то своеобразной местью отцу. Иногда доходило до того, что Киара стояла на коленях с его членом во рту и усиленно работала над ним, а Данте в этот момент выслушивал от Франко по телефону, какое он дерьмо и ничтожество, неспособное закончить учебу и стать человеком. Под эти уничижительные тирады Данте кончал ей в рот или на лицо, а потом темным, тяжелым взглядом смотрел, как отец целует ее в губы после возвращения из поездки и внутри разливался черный триумф, радость. Это была месть. Сладкая расплата за одинокое детство, мертвую мать и извечные унижения. Потом ему надоело, появилось собственное дело, и Киара отошла на второй план. Иногда он звонил ей, и она прибегала к нему в отель или отдавалась прямо в машине, но все реже и реже. Ему стало невкусно. Для себя он прошел этот квест, и его отец ветвистыми рогами подпирал крышу империи Марини. Данте снова уехал в Аргентину. Вернувшись, обнаружил мачеху беременной и оставил в покое. Та несколько раз устраивала истерики, преследовала его, заглядывала в глаза, умоляла о встречах, а он остыл. Ему уже хотелось чего-то нового. Киара принялась его шантажировать. Слать письма с угрозами, встречаться с ним при каждом удобном случае, умоляя снова вернуться к прежним отношениям, в ее постель, а он смотрел на ее живот и чувствовал отвращение к себе, к отцу, к ней. Как можно жить с мужем и трахаться с его сыном иногда с промежутком в пару часов? Нет, Данте не ревновал. Ему было пофиг. Скорее, бесило, что именно эта тварь заняла место матери. Его святой нежной матери. Белокурой, похожей на ангела красавицы. Он иногда часами мог рассматривать ее фотографии и любоваться ею. А Киара была недостойна такой чести, чуть позже эта идиотка все растрепала отцу. Выложила, как на духу. Отчаянная психопатка, которая решила, что таким образом получит Марини-младшего в свое личное пользование или, наоборот, избавится от него.
Ей удалось именно второе. Данте не знал, как она все вывернула, но эта дрянь выставила его виноватым, чуть ли не насильником, и отец выгнал Данте из дома.
Сидя в дешевом мотеле и нюхая кокаин, Данте ждал, когда Киара приедет к нему на встречу. Она позвонила тут же, как только Франко выставил сына из дома без гроша в кармане. Е[риползла умолять в очередной раз, и тогда ему захотелось ее убить. Это желание было настолько непреодолимым, что он с трудом сдержался, чтобы не всадить в эту гадину стилет по самую рукоятку. Удержало только одно – она сказала то, от чего рука Марини опустилась сама по себе.
Перед самыми родами отца убили. Родился Альдо. Спустя несколько месяцев Киара подсела на наркотики.
Данте не вмешивался, пока эта идиотка не начала исчезать из дома и тратить на дозу огромные деньги, пока не сплавила Чико своей итальянской семейке в Милане. Он за всю свою жизнь прекрасно видел и понимал, насколько все боятся Франко. Перед ним дрожали до фанатического страха. Данте еще с детства был под впечатлением от этой внутренней мощи, когда человек одним взглядом закрывает рты и ставит на колени. В окружении отца в его присутствии отводили взгляд. Данте хотел большего. Намного большего, и он это получил. Спустя время.
Он начал изучать бизнес отца. Скрупулезно, шаг за шагом вникая во все детали. У отца была целая империя, и Данте знал, что рано или поздно станет ее владельцем. Это время пришло, и сейчас приходилось выгрызать авторитет. От врагов он избавлялся еще более безжалостней, чем сам Франко. Никакой пощады, никакого совета. Приговор приводился в исполнение моментально. Конкуренты тряслись от суеверного ужаса, когда находили под дверью отрезанные пальцы, уши, глаза своих родственников. Все мгновенно становились сговорчивыми. Данте расширил бизнес отца, он скупал мелкие предприятия, заводы, фабрики. Постепенно заполняя криминальные доходы законными. Потом он купил новый дом. Точнее его построили для него. Работали лучшие архитекторы, дизайнеры. Данте любил только самое-самое. Никакой половинчатости, экономии. На себе он не привык экономить.
Данте понял, что все держится на страхе. В этом гребаном мире правят только паника и ужас. Заставив человека бояться, можно добиться всего, начиная от преданности и верности и заканчивая выгодными сделками. Он не гнушался ничем, шел по головам, по трупам. Пер, как танк, напролом.
Из всех, кто его окружал, Данте любил только Чико. Это была странная привязанность, со стороны походившая на заботу отца о своем детеныше. После того, как привез мальчика из Милана и раздробил кости проклятому родственнику Киары, Данте не отпускал Чико от себя ни на шаг.
Данте готов был драть за него на части и драл. Никто и ничто не волновало. Все знали: нельзя сказать плохого слова о Марини-младшем, иначе ты труп.
Данте знал, что Альдо его боится, а, может, и ненавидит за эту опеку, а ему было все равно. Плевать. Будет так, как решил Данте. Даже от Киары, прогнившей наркоманки, он не избавлялся из-за Альдо. Знал по себе, что значит похоронить мать.
* * *
Я открыла дверь и впустила Алекса в квартиру. Пока наливала нам кофе, он стоял на кухне, прислонившись плечом к косяку двери.
– Так что ты делала там, Катя?
Я налила кипяток в чашки и вскинула голову.
– Какая разница, что я там делала? Я позвала тебя, чтобы рассказать об этой девочке. Я видела ее там.
Алекс прищурился.
– С каких пор ты ходишь на тематические вечеринки, Кэт? Это твое новое увлечение? Или я чего-то не знаю о тебе?
Ты ни черта обо мне не знаешь, знал бы – то давно понял, что я ничего не расскажу.
– Мы будем копаться в моих новых увлечениях, или ты все же выслушаешь меня, может, задашь вопросы по жертве?
Алекс подошел ко мне и вытер тряпкой разлитый кипяток, напоминая мне всем своим видом, насколько хорошо он ориентируется в моем доме.
– А ты нервничаешь. Почему?
Потому что уже семь, а я хочу в душ, хочу накраситься, хочу переодеться и сделать то, о чем мечтаю вот уже несколько недель, как одержимая.
– Я не спала сегодня ночью, и я выпила вчера лишнего. Алекс, ты или задавай вопросы по делу, или уходи. У меня планы на вечер.
Алекс стиснул челюсти, а потом все же спросил:
– Эта девочка, ты сказала, она нюхала кокс в туалете, и там ты видела ее в последний раз. В котором часу это было?
Я задумалась. Домой попала в шесть утра. Значит, ее я видела где-то в полпятого.
– В четыре тридцать приблизительно.
– Это совпадает со временем смерти, которое поставил Берн. Катя, кто после тебя заходил в туалет? Кого еще ты там видела?
Мне вспомнился Марини, прислонившийся к косяку двери, и по телу снова пошли мурашки от одного образа.
