– Он вам когда-нибудь что-нибудь давал? Деньги, подарки?
– Нет-нет! О Боже милостивый! Это было бы неправильно.
– Ну да, конечно. Вы с ним когда-нибудь куда-нибудь ходили вместе? Может, ездили куда-то, проводили выходные, ходили в ресторан?
– Конечно, нет! Мы просто встречались у меня в комнате, где бы мы ни были. Ради света. Ну, может, раз или два где-нибудь за кулисами, если ему нужно было еще немного света перед проповедью.
– И вы не боялись, что вас кто-нибудь увидит? Кто-то из тех, кто не понимает, что такое просветление?
– Ну… да, конечно, я немного боялась. Но Джимми-Джей считал, что мы защищены нашим высшим предназначением и нашими чистыми намерениями.
– И вас никто ни разу не уличил в ваших особых отношениях?
Губы Уллы обиженно скривились.
– Вот сейчас впервые.
– Вы никогда не рассказывали об этом своим друзьям? Даже не намекали? Другим певицам, вашему… гм… почти жениху?
– Нет, никому, никогда. Я была связана словом. Мы с Джимми-Джеем поклялись на Библии, что никогда никому не скажем. Надеюсь, это ничего, что я сказала вам. Вы же говорите…
– Сказать нам – это совсем другое дело, – горячо заверил ее Рорк.
– Потому что он ушел к ангелам. Я так устала… Я хочу помолиться и лечь. Вы позволите?
Вновь оказавшись на улице, Ева прислонилась к своему автомобилю.
– Ни за что не поверю, что она это разыграла. Она действительно такая идиотка. Она действительно во все это верит. Тупая, как шкаф.
– Но очень милая.
Ева закатила глаза.
– Я думаю, надо иметь пенис, чтоб такая понравилась.
– Так и есть. У меня есть пенис, и мне она понравилась.
– Несмотря на это… а может, и благодаря этому ты нажал на нужные кнопки. Ты отлично с ней справился, заставил все нам выложить. Я уже готова была пригрозить, что оттащу ее в Управление. – Ева не смогла удержаться от улыбки. – «Сложить с себя бремя и сделать первый шаг по дороге к свету». Умереть – не встать!
– Ну, это же сработало. И вообще, она из тех женщин, которые слушаются мужчин и ждут, чтоб мужчина им сказал, что надо делать или даже думать. Дженкинс это использовал. А может, он и вправду верил в то, что ей говорил.
– Как бы то ни было, это версия. – Ева открыла дверцу машины. – Ты садись за руль. – Когда они сели, она бросила взгляд на Рорка. – Неужели они оба были так тупы, что верили, будто никто их не застукал, никто не почуял запах секса? Два-три раза в неделю – месяцами, иногда подпитка за кулисами. За кулисами! Мы же видели, там народ кишит, как в муравейнике!
– Кто-то их застукал, как ты говоришь, – сказал Рорк, пока вел машину к дому, – и за это убил Дженкинса?
– Это версия, – повторила Ева. – Что стало бы с Церковью, с ее репутацией, с ее миссией, с ее сундуками, если бы это их «просветление» вышло наружу? Если бы о нем узнала вся почтеннейшая публика?
– Секс опрокидывал государства и хоронил правителей, – заметил Рорк. – Полагаю, огласка причинила бы значительный вред.
– Вот и я о том же. Думаю, скандал причинил бы куда больше вреда, чем смерть основателя и номинального главы. Не исключено, что смерть Джимми-Джея будет представлена как устранение номинального главы руками убийцы, поставившего себе целью уничтожение священнослужителей. На этом можно немало выиграть, если правильно раскинуть карты. Убытки неизбежны, но прибыль перевесит. Общественное сочувствие, возмущение. Новые сторонники. На этом можно продержаться, пока не придет новый глава.
«Да, – мысленно добавила Ева, – это складывается. Это складывается в целую песню. В маршевом ритме».
– А пока, – продолжала она вслух, – имеется убитая горем вдова, обездоленное семейство. Шум в прессе гарантирован. На похороны придут миллионы. Черт, да из этого можно выкачать миллионы, если знаешь, что делаешь.
– И кто же этот некто, который знает, что делает?
– Кто? Да Билли Крокер, его менеджер.
Рорк засмеялся.
– И ты это поняла из одного – я полагаю – разговора с ним и нескольких часов, потраченных на следствие?
Ева повела плечами, устало потерла глаза.
– Надо было просто сказать, что я подозреваю менеджера. Я устала, я не в настроении. Я подозреваю менеджера, если это отдельное убийство, никак не связанное с Флоресом. Но если я ошиблась и это как-то связано с Флоресом-Лино, тогда можешь меня застрелить. Я не знаю, кто это. – Она широко зевнула и пробормотала: – Слишком мало кофе. Надо будет прихватить пару часов, пусть это покрутится у меня в мозгу, пока я отключусь. – Проверив время, Ева выругалась. – Не больше двух часов. Надо же отчет составить до прихода Пибоди. И мне нужно время, чтобы провести пару проверок, включить в отчет твое резюме по финансам. Если я проведу вероятностный тест, даже с учетом показаний Уллы, у меня ничего не выйдет. Нужно нечто большее.
Рорк въехал в ворота дома.
– Я так понял, мы с тобой не будем создавать друг для друга свет этим утром?
Ева сонно рассмеялась.
– Приятель, я жажду темноты.
– Справедливо. Два часа сна и энергетический коктейль поутру.
– Хочешь, чтоб меня стошнило?
– У нас есть новый вкус. Нежный персиковый.
– Все равно тошнит и к тому же звучит глупо, – отреагировала Ева. – Ням-ням.
Впрочем, она решила не переживать по этому поводу, раз до коктейля оставалось еще два часа, и сосредоточилась на том, чтобы подняться наверх, раздеться и нырнуть в постель, где уже разлегся недовольный вторжением Галахад.
К тому времени, как кот снова улегся у нее в ногах, а сама Ева свернулась калачиком, прижавшись к Рорку, она уже спала.
Во сне она взошла на сцену крытого спорткомплекса Мэдисон-сквер-гарден. Алтарь был залит ярким светом. За алтарем стояли оба: Лино в своем облачении и Дженкинс в белом костюме.
Черное и белое в лучах прожекторов.
– Все мы здесь грешники, – объявил Дженкинс, ослепительно улыбаясь ей. – Надо только заплатить за билет. Остались одни стоячие места. Плати и попадешь в компанию грешников.
– Грехи – не мой профиль, – возразила Ева. – Меня интересуют преступления. Моя религия – убийство.
– Ты рано начала. – Лино взял серебряную чашу, отсалютовал Еве и выпил. – И почему кровь Христова должна появляться из дешевого вина? Хочешь глотнуть? – обратился он к Дженкинсу.
– У меня свое есть. – Дженкинс поднял свою бутылку с водой. – Каждому свой яд. Братья и сестры! – Он возвысил голос и раскинул руки. – Давайте помолимся за эту грешницу, чтобы она нашла свою дорогу к свету, чтобы она покаялась в своих грехах!
– Я здесь не из-за своих грехов.
– Грехи тянут нас вниз своей тяжестью, не дают дотянуться до света Божьего!
– Хочешь, отпущу тебе грехи? – предложил Лино. – Я отпускаю грехи ежедневно, по субботам дважды в день. Ты не сможешь купить билет на небо, пока не заплатишь за спасение.
– Вы оба не те, за кого себя выдаете, – сказала Ева.
– Все мы тут такие, – заметил Дженкинс. – Давайте посмотрим запись.
Экран у них за спиной вспыхнул. Замигал тусклый красный свет. Через маленькое окошко красный свет мигающей рекламы – СЕКС! ЖИВОЙ СЕКС! – проникал в комнату, где Ева, вновь ставшая ребенком, дрожа от холода, пыталась маленьким ножиком счистить плесень с кусочка сыра.
Во сне ее сердце застучало молотом. Горло перехватила судорога.
Сейчас он придет.
– Я это уже видела. – Ева заставила себя смотреть на экран, не отводя глаз, не отворачиваясь, не убегая от того, что ей предстояло. Сейчас он придет.
– Я знаю, что он сделал. Я знаю, что я сделала. Это не имеет отношения к происходящему.
– Не суди, – посоветовал Лино, закатывая широкий рукав своего стихаря. Татуировка у него на предплечье начала кровоточить. – И не судима будешь.
На экране ее отец – пьяный, но недостаточно пьяный – ударил ее. А потом навалился на нее. Он сломал ей руку, пока насиловал ее. На экране она кричала, а стоя на сцене, все переживала заново. Боль, шок, страх. И наконец она почувствовала, как ее рука нащупывает рукоятку ножа.
