– А что с ним не так?
– Ну у вас глубокие морщины в области носогубных складок, плюс разросшаяся щетина, что придает визуально пять, а то и десять лет. Поэтому я могу ошибиться и дать вам сорок пять, а в реале может оказаться, что вам тридцать пять и ненароком обидеть.
– Угадала.
– Сорок пять?
– Тридцать пять.
– Ой, а так и не скажешь. Хорошо выглядите, – улыбаясь, произношу я. На мой комментарий Лукьянов лишь усмехается.
– Ну что, вернемся к scrotum.
– Я извиняюсь за то, что, возможно, вам ее повредила. Все?
– Конечно, нет. Ты, как будущий врач, должна провести осмотр и оценить мое состояние.
– Шутите?
– Нет, – как ни в чем не бывало бросает Лукьянов.
– Вы и без меня можете определить повредила ли я что-нибудь вам.
– Как?
– Визуально. Если там есть припухлость, то, возможно, повредила я вам не только автомобиль.
– Припухлость?
– Ну, отек.
– Без «ну». Припухлость тоже сгодится. Но надо произносить увереннее. Что еще ожидаешь увидеть, кроме отека?
– Гиперемию. Ну и боль.
– Молодец, – отталкивается от стола и подходит к шкафу. – Только без «ну». Держи, – подходит ко мне и подает перчатки. – Проводи осмотр и пальпируй. Пока я оголяюсь, надевай перчатки.
– Вы серьезно?!
– Да, Анна, я не шучу. Ты же будущий врач.
– Но я не уролог!
– Я – тоже. Однако обязан смотреть больному в трусы, если понадобится. И не забывай, что врач – бесполое существо. Давай проводи скорее осмотр, у нас еще много дел.
– Я не буду.
– Будешь, – уверенно произносит он и снимает медицинский халат. Хватается за ремень брюк и начинает его расстегивать. Вжик молнии и я закрываю лицо ладонями. Ну уж нет, смотреть на его гениталии я уж точно не буду. Это просто неудачный день. Второй неудачный. Но все пройдет. Надо просто потерпеть. – Анна, расслабься уже и иди ко мне, – медленно убираю ладони от лица и сразу же попадаю взглядом на сидящего за столом Лукьянова. Судя по халату – одетому. – Давай чуть живее. Мне, точнее уже нам, через десять минут надо быть в реанимации, – снова что-то пишет в ежедневник. – Бери скорее стул и садись ко мне.
Пререкаться с ним и тем более что-то спрашивать – нет никакого желания. Наверное, поэтому я как послушная кукла беру стул и присаживаюсь рядом с одетым, к счастью, Лукьяновым. Подает мне чистый лист бумаги и ручку.
– Писать чистосердечное признание?
– Нет, всего лишь рисовать.
– Что?
– Мужские половые органы. Без особых художеств. Посмотрим на твои знания анатомии.
– А говорили, что не издеваетесь.
– Мужчина сказал и мужчина сделал, как правило – это разные мужчины. В твоем возрасте пора бы это знать. Кстати, тебе сколько лет?
– Двадцать один, – после затяжной паузы произношу я.
– А должно быть двадцать два. Рано в школу пошла?
– Да.
– Больно умная?
– Нет. Родителей как раз тогда укусили клещи, и моя злая тетка отправила меня в школу, дабы я ей не мешала, – произнесла я, не задумываясь над сказанным. Я бы сказала, совершенно без эмоций.
– И вот тебе двадцать один.
– Да.
– А так и не скажешь. Меньше двадцати пяти бы не дал. Видимо, излишек косметики прибавляет тебе пять лет. Кстати, ты хорошо видишь из-за столь густо накрашенных ресниц? – валить! Мне надо отсюда валить. Продержаться три дня, заплатить ему за авто и срочно писать заявление в деканат на смену места практики. Жития мне здесь не будет. К гадалке не ходи – не будет. Глубоко вдыхаю и перевожу взгляд с чистого листа на моего нежеланного собеседника.
– Отлично вижу.
– Это хорошо, что отлично. Кстати, я передумал, рисуй всю мочеполовую мужскую систему, а то что мне одни мпо. На все пять минут. А пока рисуешь – вспоминай названия на латыни, строение, ну и функции органов, особенно возможно поврежденной scrotum. Начинай, Анна.
