мою самооценку или заставлять делать то, что мне не интересно.
А этот парень? Он держит меня в напряжении. Хуже того, вызывает мой интерес, и я не совсем понимаю почему. Может, дело в том, как он внимательно смотрит на меня?
Курить – отвратительно. Никогда не понимала, чем курение так привлекает, но что-то есть в том, как он подносит сигарету ко рту, слегка сжимает ее губами, а потом выдыхает дым.
Это… о боже, не могу поверить, что думаю об этом, – так заводит.
– А зачем ты вообще куришь? – спрашиваю я. Надеюсь, он не заметил моего раздражения.
– У меня стресс, – объясняет он.
Я хмурюсь.
– Прямо сейчас?
– Ну конечно, прямо сейчас, – отвечает он, вздрагивая, и проводит рукой по челюсти. – Извини. Тяжело иметь дело с отцом и его дурацкой семейкой и участвовать в этой вечеринке, или как, черт возьми, это называется. На меня напялили костюм Gucci и заставили вести себя солидно ради отца, хотя я чувствую себя ребенком, который играет в переодевалки.
Ой. Он очень откровенен со мной. Я не сдерживаюсь, сажусь на стул рядом и поворачиваюсь к нему.
– Тебе станет легче, если я скажу, что костюм Gucci тебе очень идет? – кокетничаю я.
Я пытаюсь изменить тональность нашего разговора. Я не умею быть серьезной. Нам сейчас это не нужно. Серьезность означает что-то большее, а сейчас мне нужно… точно ничего такого. Хочу поразвлечься.
Он проводит длинными пальцами по лацкану пиджака, а я представляю их касания на своей коже.
– Что ж, похоже, костюм окупился.
Я смеюсь. Он тоже усмехается. Мы смотрим друг на друга.
И я совершенно не чувствую неловкости.
– Нельзя, чтобы ты мне нравился, – мягко признаюсь я.
– А ты мне. – Он улыбается, и в уголках его глаз появляются морщинки, а я тихо выдыхаю после его слов.
– Но ты мне нравишься, – шепчу я.
Он медленно наклоняется вперед, тушит сигарету о пепельницу на столике перед нами, который я даже не заметила, сосредоточившись на Тони. Он так близко, что может коснуться моего бедра. Пусть Тони Сорренто трогает меня, где хочет.
– Хочешь, сбежим отсюда? – спрашивает он низким голосом, от которого у меня бегут мурашки. Я замираю от его вопроса.
– И куда мы поедем?
– Не знаю. Ты на машине приехала?
Я медленно качаю головой.
– И я без машины, – разочарованно говорит он.
– Можем вызвать Uber, – предлагаю я. На его лице появляется улыбка, от которой у меня перехватывает дыхание.
– Мне нравится ход твоих мыслей.
– А твой отец не рассердится, если ты уедешь раньше? – переживаю я.
– Как будто меня это волнует. Он не видел меня годами. Ему даже нечего мне сказать, – отвечает Тони с презрением.
Не могу винить его за эти чувства. Должно быть, это больно – расти без отца, хотя я также давно не видела маму. Почему богатые занятые родители думают, что могут купить нашу любовь? И что дорогие вещи смогут их заменить?
Конечно нет. Я не отказываюсь от папиных подарков, но иногда мне просто нужно его внимание. Особенно я нуждалась в нем, когда была младше. В старших классах я играла в волейбол. Получалось не так хорошо, как у Палмер, но я умоляла его прийти и посмотреть на мои матчи. Всего лишь раз в сезон. Преданные родители моих одноклассников приходили на каждую игру, болели за своих детей. Между ними существовала связь, и на них было приятно смотреть. Я ценила это внимание намного больше, чем другие девчонки из команды, ведь их родители всегда были рядом. Для них это являлось нормой, их родители даже дружили между собой.
А я? Я была счастлива, что папа пришел на целых две игры за всю старшую школу. Две из, кажется, миллиарда. Все. И то он едва отрывал взгляд от телефона.
Когда закончила школу и уехала, я словно вдохнула полной грудью. Расстояние помогло забыть обиду, но сегодня она вернулась. Я знаю настоящую причину, по которой мы сюда пришли. Он хотел меня показать. И свести с кем-то. Как будто я продаюсь.
– А твой отец разозлится, если ты уедешь? – спрашивает Тони.
Я медленно качаю головой, хотя, конечно, не уверена в этом.
– Он поймет.
Если бы он знал, что я собираюсь запрыгнуть в такси с Тони Сорренто, сыном его заклятого врага, никакого понимания он бы не выразил. Он был бы вне себя от ярости.
Видимо, это шанс, которым мне нужно воспользоваться.
Тони
МЫ НА ЗАДНЕМ СИДЕНЬЕ черного внедорожника Mercedes SUV. Хайден не соглашается на меньшее, хотя я и говорю ей, что мы можем добраться, куда хотим, и на заднем сиденье Prius [15] или любой другой машины. Нам не нужен Uber X.
Она утверждает, что так чувствует себя в безопасности, поэтому я не спорю. К тому же плачу не я. Хотя я вообще не думаю о деньгах, как и Хайден.
Два богатых избалованных ребенка, которым на все наплевать, – вот кто мы.
Должен признать – машина элегантная. Водитель, подъехав к входу в клуб, где мы его ждем, едва смотрит на нас и бормочет несколько слов Хайден. Мы садимся в машину и сразу тонем в мягких кожаных сиденьях. На центральной консоли между нами стоят охлажденные бутылки с водой и лежит парочка мятных конфет.
– Мило, – говорю я Хайден, когда машина, зарычав, отъезжает от клуба.
Она улыбается мне и, взяв бутылку воды, откручивает крышку и делает глоток. Я смотрю на нее, завороженный ее изящной длинной шеей, а когда она откидывает голову назад – не могу отвести взгляд от подвески со звездами, которая лежит у основания шеи. Я веду взгляд по ее гладкой коже до основания V-образного выреза платья и гадаю, есть ли на ней лифчик.
Полагаю, что нет.
– Обычно я не такая импульсивная, – признается Хайден, повернув голову в мою сторону. Я встречаю ее взгляд, вижу волнение, искрящееся в ее глазах. – Для меня это что-то новенькое.
Слабо верится: она кажется импульсивной, готовой на все.
– Может, наконец, скажешь, куда мы едем?
Она расплывается в улыбке и медленно качает головой:
– Не-ет. Это сюрприз.
– Я не очень люблю сюрпризы.
Те, с которыми я сталкивался в жизни, не приносили ничего хорошего.
– Этот тебе понравится. Обещаю.
Мы выезжаем из города по мосту через залив в Окленд. Я молчу. Просто плыву по течению, хотя мое любопытство нарастает. Мы болтаем обо всем и ни о чем, а когда замолкаем, смотрим в окно. Но молчание не
