мужчин, слез с маминых колен и зашагал к нам.
– Привет, мама! Привет, папочка! – громко воскликнул он, вновь взволновав гостей. У меня заблестели глаза.
– Привет, малыш, – проговорила я и, взяв две коробочки из его рук, передала их Элеоноре. – Спасибо, милый.
– Ладно, пока! – произнес он и, сделав свое дело, бросился обратно к маме на колени.
Мы с Ронаном обменялись усмешками. Я ощутила, как от нервов скрутило все внутри. Мы до последнего момента держали кольца друг для друга в секрете.
– Ронан. – Элеонора протянула ему одну из коробочек. – Кольцо для твоей невесты.
Когда он открыл ее, сердце бешено заколотилось в груди. Внутри, блестя в лучах яркого солнца, лежало то самое кольцо из золота и серебра с нашими камнями-символами.
Я потрясенно уставилась на него.
– Ты?.. Его заказал ты?
Он кивнул, доставая кольцо из коробочки. И указал большим пальцем за плечо:
– А он помог.
Гордо ухмыляясь, Холден помахал пальцами, а я вдруг поняла, почему заказ из Парижа показался мне знакомым.
Я лишь удивленно качнула головой, когда Ронан наклонился ко мне.
– Ничего, что ты сама сделала собственное кольцо? – прошептал он. – Я просто больше никому не смог бы доверить эту работу. Но… дизайн придумал я. Если это что-то значит.
– Ты придумал дизайн, – прошептала я в ответ. – И это самое главное.
Я поймала взгляд Ронана и чуть не поцеловала его раньше времени. Элеонора прочистила горло; мы задерживали свою же свадебную церемонию.
Мы выпрямились, и Ронан, взяв меня за руку, повторил слова:
– Этим кольцом я беру тебя в жены.
А потом надел кольцо мне на палец. Оно село просто идеально. Я и представить не могла, как прожила без него двадцать два года.
Затем настала моя очередь показать кольцо, что я сделала для Ронана. Широкую полосу чеканного черного золота с поблескивающей посреди прожилкой из золота в двадцать четыре карата. Для меня оно символизировало золотое сердце, что билось в груди стоявшего рядом со мной человека, чьи любовь и доброта ярко сияли даже в самые темные ночи.
Я открыла коробочку, и Ронан снова сжал челюсти. Глядя на меня, он покачал головой.
– Оно совершенно, – прошептал он. – Оно…
Он вдруг замолчал, и я обрадовалась, когда Элеонора попросила меня повторить те же слова Ронану, чтобы он смог прийти в себя.
– Властью, данной мне штатом Калифорния, я объявляю вас мужем и женой. – Элеонора повернулась к Ронану. – Можешь поцеловать невесту.
Ронан взял мое лицо в ладони, на долю секунды заглянув в глаза. В его взгляде читалось многое. А потом он наклонился, чтобы меня поцеловать. Из толпы донеслись всхлипы и одобрительные возгласы.
– Я люблю тебя, – прошептал он мне в губы. – Боже, Шайло…
– Я люблю тебя, – прошептала я в ответ. – Люблю нас.
Я ощутила, как кто-то дернул меня за платье. К нам тянулся Август. Ронан подхватил его на руки, и мы втроем пошли по проходу. Муж нес нашего сына, частичку моего сердца, что существовала отдельно от тела. И все же я никогда не чувствовала себя более целой.
Год спустя…
В шуме уличного движения я услышал шорох чьих-то тяжелых шагов. Я даже не стал открывать глаза. Чертовы таблетки от головной боли снова навевали сон, от твердого бетона онемела задница. Кто-то находился рядом. Я нащупал пластиковый стаканчик и встряхнул его. Монеты прозвенели не так, как прежде этим утром. Вероятно, кто-то меня ограбил. Хотя мне было почти все равно.
– Есть лишняя мелочь? – пробормотал я, еще раз встряхнув стаканчик. Черт, чем-то воняет. Потом я понял, что запах шел от меня.
– Привет, – раздался глубокий голос. Я узнал его. По спине пробежал холодок страха, и я окончательно проснулся.
Передо мной на корточках сидел Ронан Венц, позади него виднелись оживленные улицы центра города. Он выглядел прилично. Даже заляпанные краской джинсы казались новыми. Как и рабочие ботинки. Надпись: «Венц и Моралес, подрядчики» красовалась на его футболке, рукава которой плотно обтягивали огромные руки. В них было достаточно силы, чтобы пробить окно машины и вытащить сквозь него парня.
– Чего ты хочешь, Венц? – садясь, пробормотал я. В животе громко заурчало. Я привык к этому звуку. Теперь голод стал частью моей жизни, как хромота или провисшее веко.
Ронан нахмурился и поднялся на ноги.
– Пойдем со мной, – проговорил он.
Я фыркнул.
– Мне некуда идти. Совершенно.
«Нечего есть. Негде жить. Ничего. У меня ничего нет…»
Ронан потер рукой подбородок. За его спиной я разглядел вывеску «Неземной мир». Из всех мест в центре Санта-Круз, где можно сидеть и просить милостыню, мне больше всего нравилось это, возле магазина Шайло. Не настолько близко, чтобы она меня заметила. И все же отсюда я мог наблюдать за непрерывным потоком покупателей, входивших в магазин и выходящих из него. Большинство уносили с собой небольшие белые пакеты с золотой надписью. Я знал, что ее магазин выжил, и это единственное меня грело.
Хотя этого было чертовски мало.
Ронан чуть подтолкнул носком ботинка мою почти развалившуюся кроссовку.
– Давай, Фрэнки. Вставай.
Я нахмурился.
– Какого хрена, Венц? Я уже отсидел срок. Нам больше нечего друг другу сказать.
Он небрежно хрустнул пальцами.
– Ошибаешься. Осталось одно незаконченное дельце.
«Вот черт».
Если Венц захочет разорвать меня пополам, он вполне с этим справится. Похоже, он считал, что года в тюрьме за ложное обвинение оказалось недостаточно. Меня выпустили три месяца назад, и я жил на улице. Может, Шайло все же меня заметила.
Я поднялся на ноги, пытаясь совладать с левой ногой. В последнее время казалось, что она завалилась спать и только что проснулась. Весь чертов день в нее будто втыкали иголки и булавки. Врачи твердили, что повреждены нервы. Папочка отлично меня отделал.
Я подхватил мусорный мешок, в котором лежали все мои пожитки, и последовал за Венцем в пиццерию «Мое сердце». Он указал на один из стоявших на улице кованых железных столиков:
– Садись.
– Я тебе не собака, Венц, – проворчал я, но все равно сел. В основном потому, что не ел уже два дня.
Ронан не обратил на мои слова никакого внимания.
– Пепперони?
Я пожал плечами. Если, прежде чем надрать мне задницу, он хотел меня накормить, пусть так и будет.
– Моя последняя еда, – устало хихикнул я.
Ронан вернулся через несколько минут с двумя большими стаканами содовой и четырьмя кусками пиццы пепперони, по два каждому. Он поставил тарелку передо мной, но сначала я потянулся к содовой. Холодной, сладкой. Чертово блаженство. Я пил, пока у меня не заныл лоб,
