сама вежливость и дружелюбие, ждала ответа. Она не могла знать, что в Верхней Прерии женщинам не позволено так нахально прерывать серьезный мужской разговор. Мужчины молча смерили ее взглядом, от чего ей стало немного не по себе. Тогда мальчик Рульф поднялся и подошел к буфету в углу кухни. Сняв с полки большую книгу в зеленом переплете, он вложил ее в руку Селине. От книги отвратительно пахло. Обложку покрывали жирные пятна – видно, ею часто пользовались. На полях остались коричневые следы пальцев. Рульф показал ей страницу, и Селина прочла строчку: «Полезное удобрение для овощей, выращиваемых на продажу. – И ниже: – Натриевая селитра. Сульфат аммония. Сушеная кровь».
Селина закрыла книгу и осторожно передала ее назад Рульфу. Сушеная кровь! Она взглянула на мужчин:
– Сушеная кровь! Что это значит?
Клас ответил все в том же духе:
– Сушеная кровь – это сушеная кровь. Удобряете поле сушеной кровью, и овощи лучше растут. Капуста, лук, кабачки. – При виде выражения ужаса на ее лице он усмехнулся: – Но капуста все равно красивая, так ведь?
Его смеющийся взгляд обратился к Якобу. Шутка явно продержится в доме всю зиму. Селина встала. Нет, она не рассердилась, но ей вдруг очень захотелось оказаться одной в своей комнате – комнате, которая всего час назад представлялась ей странным и пугающим местом с этой огромной, возвышающейся до потолка кроватью, холодным барабаном и призрачным сундуком новобрачной. Теперь она стала для нее убежищем, гнездышком – безопасным и бесконечно желанным. Она обратилась к миссис Пол:
– Пожалуй, я… я пойду к себе наверх. Очень устала. Мы так долго ехали. Я не привыкла…
Она замолчала.
– Конечно, – поспешно отозвалась Мартье.
Закончив мыть тарелки, она возилась с огромной миской, мукой и доской для раскатки теста.
– Конечно, идите наверх. Мне сейчас надо хлеб поставить и много чего еще.
– Мне бы немного горячей воды…
– Рульф! Брось читать и покажи учительнице, где у нас горячая вода. Гертье! Йозина! В жизни таких девчонок не видела!
И в доказательство шлепнула одну из косичек, попавшуюся под руку. Та тут же расплакалась.
– Не беспокойтесь. Я обойдусь. Не надо.
Селина почти запаниковала. Ей хотелось поскорее уйти из кухни. Но Рульф быстро и без лишних слов снял со стены видавшее виды жестяное ведерко и поднял железный щиток в задней части печки. Оттуда повалил пар. Он опустил ведерко в открывшийся небольшой резервуар. Потом, хотя Селина протянула руку, чтобы взять у него воду, мальчик прошел мимо, и стало слышно, как он поднимается по деревянной лестнице. Она хотела пойти следом, но сначала решила узнать, какую книгу Рульф так увлеченно читал. Однако между нею и раскрытым на столе томом были Пол, Хогендюнк, собака, косички и Мартье. Селина решительно указала на книгу:
– Что это Рульф читает?
Мартье шлепнула огромный кусок теста на доску. Ее руки, по локоть белые от муки, ловко отбивали и месили его.
– Ворден бук.
Так. Ничего не понятно. Ворден бук. Ворден… Селина начала смутно припоминать значения голландских слов. Нет, не может такого быть! Она проскочила мимо мужчин, развалившихся на стульях, переступила через колли и потянулась к книге. Ворден бук. Бук – это «книга». Ворден – «слова». То есть получается «книга слов».
– Так он читает словарь! – громко воскликнула Селина. – Он читает словарь!
Она с ужасом почувствовала, что сейчас и расхохочется, и заплачет одновременно. С ней почти случилась истерика. Миссис Пол обернулась:
– Школьный учитель дал его Рульфу весной, когда из-за посевной сын перестал ходить в школу. Это книга со словами. Их там больше ста тысяч, и все разные.
– Доброй ночи! – бросила Селина через плечо и поспешила наверх.
Она даст ему читать все свои книги. И пошлет кого-нибудь в Чикаго с просьбой привезти еще. Она будет тратить свои тридцать долларов в месяц на книги для мальчика. Он читает словарь!
Рульф поставил ведерко с горячей водой на маленький умывальник, зажег лампу и теперь вновь надевал стеклянный воздуховод лампы на четыре зубца, на которых он крепился. Внизу на кухне в компании остальных Рульф казался настоящим мужчиной. Но теперь в желтом свете, резко выделявшем его профиль, Селина увидела, что он всего лишь взъерошенный маленький мальчик. В очертаниях щек, рта и подбородка еще оставались следы нежной детской округлости. Его нелепые, а вернее, отцовские штаны были обрезаны неумелой рукой и уродливо болтались на тонких ногах. «Он просто маленький мальчик», – подумала Селина, и что-то кольнуло ее в сердце.
Рульф собирался проскользнуть мимо с опущенной головой. Он даже не смотрел на нее, но она протянула руку и дотронулась до его плеча. Паренек поднял голову. Селина увидела поразительно живое лицо и горящие глаза. Она подумала, что ни разу не слышала, чтобы Рульф с кем-то разговаривал. Ее пальцы коснулись тонкого рукава рубахи.
– Капуста… капустные поля… как вы сказали… они и правда красивые, – запинаясь, произнес он.
Мальчик говорил искренне. Не успела она ответить, как его уже не было в комнате. Только с лестницы раздавался стук башмаков.
Селина остановилась, заморгав от неожиданности. Тепло, которое согрело ее в тот момент, оставалось с ней, пока она плескалась в небольшом тазу, распускала копну мягких темных волос, надевала необъятную ночную рубашку с длинными рукавами и застегивала ее под самый подбородок. Перед тем как потушить лампу она в последний раз взглянула на черный барабан в углу, похожий на терпеливого евнуха, смогла улыбнуться этой мысли и даже тихонько хихикнуть, несмотря на усталость, возбуждение и ощущение, что все это сон наяву. Но когда она легла в свою гигантскую постель, на нее накатила волна ужаса и одиночества, что обычно случается со всяким, кто оказывается ночью в чужом доме у чужих людей. Селина лежала вся в напряжении, поджав пальцы ног, скрючившись, и не в состоянии расслабить мышцы из-за нервной дрожи. Для всякого, кто мог бы сейчас ее увидеть, она походила на испуганного домового. Именно с таким видом она выглядывала из-под одеяла: глаза широко открыты, зрачки сдвинуты к носу, выражение настороженное и недоверчивое. Холодный ноябрьский воздух заползал в дом с полей, удобренных сушеной кровью. Она задрожала и сморщила свой милый носик, как будто принюхивалась к омерзительному запаху. До нее долетали непривычные звуки снизу: грубые, резкие и громкие голоса, сменившиеся другими, еще менее знакомыми горожанам звуками – лаем собак, когда одна начинает, а другие подхватывают, свистом далекого поезда, глухим стуком лошадиных копыт в сарае, воем ветра среди голых сучьев за окном.
Часы – подарок Симеона Пика на ее восемнадцатилетие – в
