Кем бы он ни был.
Не в силах больше оставаться снаружи, я вставляю ключ в замок и как можно тише открываю дверь.
Я ненавижу запах дома Рэндалла. Там воняет грязью из его заднего сада, где он постоянно трудится, но так и не смог сделать его по-настоящему красивым, и маркой дешевого вина из коробок, которое любит пить моя мать, и сосновым запахом лосьона после бритья Рэндалла.
Единственная часть дома, которая мне вообще нравится, — это моя собственная комната. Моя цель - добраться туда как можно быстрее, чтобы меня не заметили.
Я крадусь по коридору, вынужденно пересекая открытый дверной проем, ведущий в гостиную. Я вижу затылок Рэндалла, сидящего в своем любимом кресле. Мне не нравится его череп, седые волосы и жировая складка между линией роста волос и клетчатой рубашкой.
Я на цыпочках пробираюсь к этому проему, когда Рэндалл говорит: — Залезай сюда.
Мой желудок опускается к мокасинам.
Я крадусь в гостиную, мои руки уже липкие.
Он ждет, что я встану перед его креслом. Я бросаю быстрый взгляд на его лицо, пытаясь понять, насколько плохое у него сегодня настроение.
На приставном столике рядом с ним стоят три пустые бутылки из-под пива. Три - это не так уж плохо.
Однако румянец на его лице заставляет меня думать, что это не первые три бутылки за день.
— Ты опоздала, — ворчит он.
Голос Рэндалла звучит еще старше, чем он сам. Он звучит, как мешок с камнями, кувыркающийся в кузове грузовика.
— Я не опаздывала, — быстро говорю я. — Я шла домой с девушками. Мэнди Паттерсон и еще несколькими.
Я надеюсь, что это его успокоит. Отец Мэнди - агент по недвижимости, настолько успешный, что его красивая ухмылка красуется на каждом рекламном щите и автобусной скамейке в нашем городе.
— Мне плевать, что ты идешь домой хоть с Папой Римским. Приезжай вовремя, — рычит Рэндалл.
На самом деле нет никаких причин, по которым мне нужно быть дома к 3:50. Кроме вторников и четвергов в доме миссис Бельчик, у меня нет никаких встреч. Но Рэндалл так распорядился, а значит, я должна подчиниться или страдать от последствий.
Конечно, я не собираюсь приводить этот рациональный и разумный довод. Это было бы самоубийством.
Вместо этого я проглатываю свое чувство несправедливости и смиренно говорю: — Простите. Этого больше не повторится.
Это повторится, потому что всегда случается что-то, что заставляет меня опаздывать. Вселенная хочет, чтобы Рэндалл злился на меня так же сильно, как и сам Рэндалл.
Я надеюсь, что на этом все закончится. Я могу подняться и спрятаться в своей комнате, пока не придет время накрывать на стол к ужину.
Но вместо этого Рэндалл говорит: — Переоденься и спускайся сюда делать домашнее задание.
Черт.
Я не удосуживаюсь спросить его, могу ли я сделать это в своей комнате. Я просто ставлю сумку с учебниками на край камина, а затем поднимаюсь наверх, чтобы переодеться в свою форму.
Переодеваться — это требование моей мамы. Она говорит, что это для того, чтобы я не изнашивала форму так быстро, но я подозреваю, что на самом деле это потому, что она заметила, насколько Рэндалл предпочитает клетчатые юбки. На самом деле я начинаю подозревать, что именно по этой причине он настоял на том, чтобы я перешла в другую школу.
В ответ мама заставляет меня носить все более скромную одежду. Сначала это были майки, потом шорты. На прошлой неделе она накричала на меня из-за футболки с облегающим вырезом. Когда она успокоится, я уже буду носить водолазки в июле.
Мне не нравится, что все зацикливаются на моей одежде - учителя в школе, одноклассники, Рэндалл и моя мама. Чем выше я становлюсь и чем больше растут мои сиськи, тем хуже это становится.
Я не понимаю. У меня же не массивные сиськи, как у Эллы Фитц, которая начала их отращивать еще до того, как мы вышли из начальной школы. Тем не менее каждый признак полового созревания, кажется, приводит мою маму в ярость. Она была в ярости, когда в прошлом году у меня начались месячные, и отказалась покупать мне тампоны, несмотря на то что у нас в школе есть занятия по плаванию в рамках физкультуры и что все остальные девочки ими пользуются. Мэнди Паттерсон с восторгом рассказала об этом всему классу, как только заметила в моей сумке прокладки.
Я натягиваю на себя самую длинную толстовку с капюшоном и джинсы, чтобы мама не устроила скандал, когда вернется из дома, куда бы она ни ушла.
Когда я возвращаюсь в гостиную, Рэндалл прибавил громкость на телевизоре. Либо он убавил громкость, чтобы поймать меня, когда я буду красться к двери, либо он включил громкость, чтобы раздражать меня.
Я несу сумку с книгами к столу в столовой, который находится в зоне его видимости. Ненавижу, когда он наблюдает за мной.
Я отодвигаю свой стул от него, раскладываю учебники и конспекты. Академия Виндзора заставляет нас делать гораздо больше домашних заданий, чем я привыкла. Другие дети учатся там с детского сада. У меня были такие проблемы, что мама потащила меня к врачу за какими-то дурацкими лекарствами, которые должны были помочь мне сосредоточиться.
Оно не помогает. На самом деле, от него я становлюсь нервной и у меня трясутся руки. Хуже того, оно усиливает проблемы, которые у меня уже были: слишком яркий свет и слишком громкие звуки. Даже обычные звуки от других учеников - щелканье жвачки или стук карандаша о парту - звучат для меня как взрыв попкорна в ушах. От этого я вздрагиваю и дергаюсь. Маркус Грин называет меня «Неуклюжая», и некоторые другие дети тоже подхватывают это.
Рэндалл, воющий бейсбольный матч, сводит меня с ума. Каждый удар по мячу, каждый резкий рев толпы заставляет меня сжимать зубы. Несмотря на то что мне нельзя носить наушники рядом с ним, я тайком достаю из кармана один из бутонов и вставляю его в правое ухо, под волосы.
Это немного помогает.
Я тружусь над заданием по химии. Мы должны нарисовать схему фотосинтеза, и это мне очень нравится. Я провожу гораздо больше времени, чем нужно, зарисовывая детали растительной клетки, заполняя солнце, листья и хлоропласт цветными карандашами.
Рэндалл поднимается с кресла, чтобы взять из холодильника еще одно пиво. Он возвращается с двумя.
— Где мама? — нервно спрашиваю я.
— С Лесли, — ворчит
