Дьявола не существует - Софи Ларк

— Может, она знает, что Мара - такая же маленькая шлюха, как ее мать, — мило говорит Анжелика. У Анжелики круглое, херувимское личико, которого можно ожидать от ее имени, но она самая злобная дрянь во всей этой группе. Хуже даже, чем Мэнди. — Все знают, что она вышла замуж за твоего отчима из-за его денег.

Это настолько фундаментальное признание, даже между Рэндаллом и моей матерью, что я не могу этого отрицать.

Проблема в том, что у Рэндалла больше нет столько денег. Из криков, которые я слышала, даже зажав уши подушкой, я поняла, что сыновья Рэндалла разваливают его бизнес, а моя мать пытается потратить все, что осталось, пока все не кончилось.

— Похоже, короткие юбки не идут Дэнни, — говорит Мэнди, улыбаясь так, что видны ее жемчужно-белые зубы.

В Академии Виндзора мы все носим одинаковую форму - белую блузку, клетчатую юбку, бордовые носки на коленях и мокасины. Именно поэтому такие аксессуары, как банты болельщиц и умные часы, так важны - только так можно показать, кто в игре, а кто нет.

Я - вне игры.

Я никогда не была даже близка к тому, чтобы войти.

Короткие юбки — это совсем другая проблема. Рэндалл отказался покупать мне новую форму в этом году, даже несмотря на то, что я выросла на два дюйма. Учительница по домашнему хозяйству заставляет меня выходить в класс и становиться на колени перед всеми, чтобы доказать, что моя юбка не спускается до кончиков пальцев. Она шесть раз заставляла меня оставаться на уроке.

Рэндалл наказывает меня каждый раз, когда я поздно возвращаюсь домой, но он не покупает мне новую одежду.

Я опоздаю, если не пробегу остаток пути до дома.

У меня нет времени продолжать этот разговор с «Персиковыми королевами». В любом случае это не имеет значения. Я пыталась быть с ними милой. Я пыталась сопротивляться. Они презирают меня, и ничто этого не изменит. Даже те дети, которые раньше были со мной милы, те, кого я бы назвал друзьями, научились не говорить мне ни слова на виду у этих девчонок.

— Скажи мне, что действует на Дэнни, — говорю я Мэнди. — Если ему когда-нибудь станет на тебя плевать.

Я уже бегу прочь, когда за спиной раздаются крики «Уродка!», «Шлюха!», «Сука!».

Я бегу, пока моя грудь не начинает гореть, а рюкзак, набитый книгами, с каждым шагом врезается в мою задницу.

И все же, добравшись до красного кирпичного дома, я останавливаюсь и стою на тротуаре, боясь открыть входную дверь и шагнуть внутрь.

Трудно поверить, что я была в восторге, когда впервые увидела этот дом.

Я никогда раньше не жила в доме. У меня никогда не было собственной спальни и даже нормальной кровати с каркасом.

Тогда я еще верила, что смогу заслужить одобрение Рэндалла, если буду очень-очень осторожной и очень-очень тихой.

Я знала, что раздражаю его. Ему нужна была моя мать, а не еще один ребенок. Его собственные сыновья уже выросли. Я познакомилась с ними на свадьбе, где они едва согласились пожать руку моей матери. Она рассмеялась и сказала, что они беспокоятся о своем наследстве.

Моя мама никогда не выглядела так прекрасно, как в день свадьбы: ее темные волосы были собраны в великолепную блестящую массу, увенчанную сверкающей диадемой, платье русалки инкрустировано еще большим количеством драгоценных камней, дополняющих камень на ее левой руке.

Я так гордилась своим платьем для девочки-цветочницы, что не могла перестать разглядывать себя в каждой витрине, мимо которой проходила. У меня никогда не было такого платья, пышного и неземного, как у Сары в «Лабиринте».

Однако я слишком разволновалась. Меня вырвало, и немного брызг попало на юбку платья. Моя мама была в такой ярости, что ударила меня по лицу. Мне пришлось идти к алтарю, пытаясь сдержать слезы, с корзинкой лепестков и синим отпечатком руки на щеке.

Для нее день тоже закончился печально. На приеме она выпила слишком много вина. Когда пришло время разрезать торт, она размазала горсть торта по лицу Рэндалла. Она дико хохотала, откинув голову назад и слегка покачиваясь на шпильках. Рэндалл не мог ничего сказать или сделать в присутствии всех этих людей, но даже я могла сказать, что его трясет от ярости.

Это была первая ночь, которую мы провели в доме из красного кирпича. Из коридора в моей новой кровати доносились знакомые звуки траха моей матери. Я привыкла к ее театральным крикам удовольствия и даже к ударам кровати о стену. В ту ночь были и другие звуки: шлепки и крики.

Утром левая сторона ее лица была более опухшей, чем моя. Она сидела за кухонным столом, пила кофе и смотрела на Рэндалла, который приказал ей приготовить ему яичницу, а потом спокойно сел читать газету.

Она встала и приготовила яичницу, поджарив ее на сковороде. Затем она подошла к Рэндаллу и бросила ее ему на колени. Он снова ударил ее, да так сильно, что она врезалась в стену и упала за стол, жалобно всхлипывая.

Рэндалл, возможно, был старше, но он был высоким и крепко сложенным, с ладонями тверже железа.

Я бросилась на нее сверху, рыдая и умоляя Рэндалла остановиться.

Это был один из последних случаев, когда я жалела свою мать. Она исчерпала свои силы вскоре после Рэндалла.

Видя, как она относится к нему с открытым презрением, намеренно злясь на него, а потом как она приползает к нему, когда ей что-то нужно, садится к нему на колени и говорит детским голосом, кормит его глотками своего напитка, я уничтожил последние крупицы уважения к ней.

Рэндалл ненавидит ее, но в то же время одержим ею. Он говорит, что убьет ее прежде, чем позволит ей уйти от него.

Не знаю, что хуже - когда они ссорятся или когда нападают на меня.

Они оба все время дома. Рэндалл вышел на пенсию как раз перед тем, как познакомился с моей мамой, а она никогда не работала, если ей это не требовалось. Ее единственными учениками по фортепиано были те, кто мирился с нашей чередой дерьмовых квартир и ее постоянными отменами уроков.

Ее настоящей работой всегда было высасывание денег из мужчин. Дольше всех продержался Рэндалл, потому что он был первым, кто был достаточно глуп, чтобы жениться на ней.

Даже мой отец не женился на ней.