как раз в тот момент, когда Хансен грубо схватил меня за руку и дернул вверх.
Затем наклонился и взял мою накидку с шезлонга.
— Надень. Быстро, — прошипел он мне на ухо.
Я подчинилась, потому что даже в пьяном состоянии различала в его глазах угрозу. Мой взгляд упал на Арианну, теперь стоявшую рядом с Джаггером, тот держал ее за запястье. Она пожала плечами и усмехнулась. Сумасшедшая сучка.
После того, как я натянула через голову шифоновую накидку, Хансен схватил меня за руку и потащил сквозь толпу по витиеватому коридору к выходу из чьего-то особняка, в котором мы были на вечеринке.
— Хансен, — начала я, когда он остановил меня перед внедорожником.
Он отвернулся от дверцы, которую открывал для меня.
— Ни единого гребаного слова, — отрезал он, более холодным голосом, чем я когда-либо слышала. — Садись в долбаную машину, Мэйси, — приказал он.
Я подчинилась, опять же, из чувства самосохранения.
Он обогнул машину и, взвизгнув шинами, отъехал с подъездной дорожки. В тишине я теребила кисточки на накидке. Не так давно я перешла на воду, но все еще чувствовала опьянение.
— Ты ела сегодня? — спросил он, наконец, напряженным голосом.
— Клубничный дайкири считается?
Хансен пристально посмотрел на меня.
— А ты сама, мать твою, как думаешь?
— Ну, не уверена в фактических ингредиентах, но, так как на вкус они удивительно похожи на клубнику, предполагаю, что ела… поскольку фрукты считаются едой, — пробормотала я.
Мой взгляд упал на Хансена. Видимо, он ожидал услышать «нет». Больше он ничего не сказал, просто свернул к ресторану быстрого питания и сделал заказ.
— Ешь, — скомандовал он, протягивая мне промасленный пакет.
Внезапно я почувствовала голод и вдохнула аромат бургера и картошки фри.
Как только я доела, то поняла, что атмосфера в салоне сгустилась. Возможно, потому, что еда сделала свое дело, впитав алкоголь, кружащийся в моем желудке.
— Ты злишься, — заметила я.
Хансен крепче сжал руль. Я заметила, как побелели костяшки его пальцев.
— Я злился около шести часов назад, сразу после того, как понял, что ты цела и невредима. После того, как я нашел тебя полуголой, полупьяной, растянувшейся на шезлонге, в то время как жирные ублюдки пялились на тебя, я в ярости, — пробормотал он.
Его присутствие и мрачная реальность трезвости принесли боль. Правду. Горькую, уродливую правду, от которой я пыталась убежать.
— Я могу объяснить, — начала я слабым голосом.
— Не хочу ничего слышать, — оборвал он меня. — Поговорим, когда ты отоспишься. Когда окончательно выйдешь из гребаного двухдневного запоя, — отрезал он с отвращением.
Я вздрогнула от его тона и повернула голову. Я была благодарна, но не за его гнев, а за передышку. По крайней мере, теперь я могла продолжить бегать еще немного.
***
Проснувшись, я решила, что умираю. Или, по крайней мере, страдаю от какого-то ужасного вируса, пожирающего мозг. На мгновение я задумалась. Нет. Просто похмелье. Сильное похмелье. Я зажмурилась, желая, чтобы тело вновь погрузилось в бессознательное состояние, пока я не смогу физически справиться с болью. Ничего не вышло. Я лежала очень тихо, пытаясь сориентироваться и справиться с болью, через которую я заставила себя пройти.
Открыв глаза, я увидела, что нахожусь в знакомой комнате. Комнате Хансена. События прошлого стремительно возвращались назад. Та ночь у Арианны, и как я игнорировала его звонки. Как он злился на меня следующим утром. Затем мое блестящее решение пойти на вечеринку у бассейна и продолжить пить. Вместо того, чтобы протрезветь и объясниться с Хансеном. Я даже не могла вспомнить, как добралась до кровати, не говоря уже о том, чтобы переодеться в футболку, которая сейчас была на мне.
Рядом с кроватью стоял стакан воды и две таблетки аспирина. Его ненависть не простиралась так далеко. Я проглотила аспирин и запила его водой.
— Маме всегда помогало, — провозгласил тихий голос.
Я вздрогнула, что было не самой лучшей идеей для моей чувствительной головы. Хансен сидел в углу, на старом кресле, облокотившись на колени.
— Что? — прохрипела я, сбитая с толку и слегка обиженная его пустым взглядом.
Он кивнул на стакан.
— Две таблетки аспирина и вода… помогали ей избавиться от худшего похмелья. Обычно, чтобы она могла проглотить свою утреннюю дозу, — пояснил он. — Я с десяти лет научился оставлять их рядом с ней. Конечно, после того, как затаскивал ее в постель.
Смысл его душераздирающих слов начал доходить до меня.
— Твоя мама была…
— Алкоголичкой, — с горечью закончил он. — Да. Большинство моих воспоминаний о ней связаны с тем, что она не выпускала стакан из рук или отключалась, сжимая бутылку, — объяснил он без эмоций.
И тут до меня дошло. Находясь в баре или в клубе, Хансен наблюдал, шутил с братьями, пялился на меня, но никогда не пил. Может, время от времени выпивал стакан пива, но не больше двух.
— Хансен… — попыталась заговорить я, садясь.
— Она умерла, когда мне было семнадцать, — снова прервал он меня. — Врезалась на машине в столб электропередачи. Повезло, что она убила только себя, а не какую-то невинную семью. Повезло, что на следующий день мне исполнилось восемнадцать, так что я не попал в систему. Что смог уйти в армию.
От его слов сердце болело, но не истекало кровью.
— Я не против, когда ты хочешь расслабиться… выпить пива… получить удовольствие, — продолжил он. — Но когда ты решаешь уйти, не сказав ни слова, заставляя меня представлять твое безжизненное тело где-нибудь в канаве, только чтобы обнаружить тебя развалившейся на шезлонге в каком-то богатом особняке в наряде, который едва прикрывает твою киску? С таким дерьмом я мириться не намерен, — тихо сказал он. То, что он не кричал, не означало, что я не чувствовала глубины его гнева.
Пошатываясь, я оттолкнулась от кровати и направилась к нему. Его челюсть была тверда, когда он наблюдал за моим приближением.
— Я могу объяснить, — пробормотала я, остановившись перед ним, не уверенная, стоит ли к нему прикасаться.
— О, да, безусловно, как и она. Сейчас у меня нет времени выслушивать оправдания, детка. Должен был быть в клубе еще час назад. Ждал, когда ты проснешься. Чтобы собственными глазами убедиться, что с тобой все в порядке, — холодно сказал он, поднимаясь.
Мы стояли близко, но не касались друг друга. У меня защипало в глазах, потому что наша близость не меняла того факта, что я чувствовала себя за много миль от него.
— Теперь я увидел, что мне можно уезжать. Мы поговорим, разберемся во всем этом дерьме. Может, когда я немного остыну. — Он быстро коснулся моей щеки, но не сказал ни
