чем она есть, – вам действительно не понадобится беспокоиться о чем-то еще. Самое главное, не выбрасывайте деньги на нижнее белье, нет ничего глупее – я сама всегда одалживаю белье у Монтдора. Так, теперь что касается вечерних выходов: большое подспорье – бриллиантовая брошь, если только в ней хорошие большие камни. О, дорогая, когда я думаю о бриллиантах, которые ваш отец подарил той женщине… это просто никуда не годится. Однако он не мог расточить все, он был неимоверно богат, когда стал наследником, я должна ему написать. Отныне, дорогая, мы будем очень практичными. Сейчас самый подходящий момент.
Она позвала секретаршу и велела найти адрес моего отца.
– Позвоните заместителю министра по делам колоний с приветом от меня и пометьте, что завтра я должна написать лорду Логану.
Еще она велела составить список мест, где можно по оптовым ценам приобрести постельное и нижнее белье и домашнюю утварь.
– Когда он будет готов, принесите его прямиком сюда для мисс Логан.
Когда секретарша ушла, леди Монтдор повернулась к Полли и заговорила с ней так, будто я тоже ушла и они остались одни. Такая у нее была привычка, которая ужасно меня смущала. Я никак не могла понять, что же мне, по ее мнению, следует делать – то ли прервать ее, сказав «до свидания», то ли просто с задумчивым видом смотреть в окно. Однако в данном случае предполагалось, что я буду дожидаться списка адресов, а потому у меня не было выбора.
– Так, Полли, ты уже подумала о том, какого молодого человека мне пригласить на третье число?
– О, как насчет Джона Конингсби? – спросила Полли с безразличием, которое, как я ясно видела, сводило с ума ее мать. Лорд Конингсби был ее, так сказать, официальным молодым человеком. Она приглашала его повсюду, и поначалу это очень радовало леди Монтдор, поскольку он был богат, красив, приятен и «старший сын», что на жаргоне леди Монтдор означало «старший сын пэра» (старшим сыновьям Джонса или Робинсона никогда не позволялось думать о себе как о старших сыновьях). Очень скоро, однако, она поняла, что Джон и Полли просто верные друзья и никогда не будут ничем иным, после чего с сожалением утратила к нему интерес.
– О, Джона я не считаю, – махнула рукой она.
– Что значит не считаешь?
– Он всего лишь друг. Я вот подумала, пока была в «Вуллэндс» – хорошие идеи часто приходят ко мне в магазинах, – не пригласить ли Джойса Флитвуда?
Увы, дни, когда Альберт Эдвард Кристиан Джордж Эндрю Патрик Дэвид рассматривался как единственная персона, достойная взять в жены тебя, Леопольдина, вероятно, действительно ушли в прошлое, если Джойсу Флитвуду предстояло быть выдвинутым в качестве замены. Пожалуй, леди Монтдор полагала, что, поскольку Полли не проявляет склонности выйти замуж за высокое положение, обеспеченное наследством, наилучшей альтернативой станет тот, кто сможет достичь этого положения собственными усилиями. Джойс Флитвуд, шумный, самоуверенный молодой член парламента, освоивший пару самых унылых тем для дебатов (сельское хозяйство, империя и тому подобное), был всегда готов разглагольствовать на них в Палате. Он заискивал перед леди Монтдор, которая считала его гораздо умнее, чем он был на самом деле. Она знала его родителей, владевших домом в Норфолке.
– Ну, так что, Полли?
– Почему бы и нет? – согласилась Полли. – У него словесное недержание, но давай пригласим, он ведь такой обворожительный, правда?
На сей раз леди Монтдор утратила самообладание, а ее голос вышел из подчинения. Я по-настоящему ей сочувствовала: было слишком очевидно, что Полли попросту ее провоцирует.
– Исключительно глупо продолжать в таком духе.
Полли не ответила. Она склонила голову набок и притворилась, что глубоко погружена в заголовки вечерней газеты, которая вверх ногами лежала на стуле возле ее матери. Она могла бы с тем же успехом заявить во всеуслышание: «Ладно, кошмарная, вульгарная женщина, продолжай, мне все равно, ты для меня ничего не значишь» – таким недвусмысленным было выражение ее лица.
– Пожалуйста, слушай, когда я с тобой разговариваю.
Полли продолжала коситься на заголовки.
– Полли, будь так добра, обрати внимание на то, что я говорю.
– А что ты говорила? Что-то о мистере Флитвуде?
– Оставим пока мистера Флитвуда. Я хочу знать, как ты представляешь свое будущее. Ты намерена навсегда остаться в родительском доме и предаваться мечтаниям?
– А что еще я могу делать? Ты не подготовила меня ни к какой карьере.
– О, еще как подготовила. Я готовила тебя к замужеству, которое, по моему мнению (возможно, я старомодна), несомненно, является лучшей карьерой, что открывается перед любой женщиной.
– Все это очень хорошо, но как я могу выйти замуж, если мне никто не предлагает?
Конечно, это был для леди Монтдор больной вопрос: никто действительно не предлагал. Если бы Полли была веселой и кокетливой, окруженной достойными воздыхателями, стравливающей их друг с другом, отступающей, дразнящей, желанной для женатых мужчин, разрушающей романы своих подруг, леди Монтдор была бы абсолютно счастлива наблюдать, как она играет в эту игру, если потребуется, несколько лет, покуда будет совершенно очевидно, что она в конечном счете выберет какого-нибудь подходящего важного мужа и с ним угомонится. Ее матери ужасно не нравилось, что такая признанная красавица почему-то не имела ни малейшей притягательности для мужского пола. «Старшие сыновья», оглядывая ее, произносили: «Разве она не прелестна?» – и уходили с каким-нибудь бесхарактерным маленьким созданием с Кадоган-сквер. За последнее время произошли три или четыре такие помолвки, которые сильно огорчили леди Монтдор.
– А почему они не предлагают? Просто потому, что ты их не поощряешь. Неужели ты не можешь постараться быть немного веселее, милее с ними. Ни одному мужчине, знаешь ли, не интересно заигрывать с манекеном, это слишком обескураживает.
– Спасибо, но я не хочу, чтобы со мной заигрывали.
– Ужас какой! Тогда чего же ты хочешь?
– Оставь меня в покое, мама, прошу тебя.
– Чтобы ты так и оставалась здесь, с нами, пока не состаришься?
– Папочка бы совсем не возражал.
– О нет, возражал бы, не надо заблуждаться на этот счет. Может, год-другой и нет, но в конце концов стал бы возражать. Никто не хочет, чтобы его дочь вечно торчала перед глазами. Кислая старая дева… а ты будешь именно кислой, это уже сейчас слишком очевидно, моя дорогая, – высохшей и кислой.
Я не верила своим ушам. Неужели это леди Монтдор в таких откровенных и отвратительных выражениях разговаривает с Полли – образцом совершенства, которую раньше любила так сильно, что даже примирилась с тем, что она дочь, а не сын-наследник? От ужаса меня вдруг обдало зимним холодом. Последовало долгое, глубокое, неловкое молчание, нарушенное Франкенштейном,
