складывает носки и венчает все это совершенство утренней пробежкой.
– Итан не умеет менять колесо. С тех пор как мы вместе, у нас два раза спускалась покрышка, и оба раза ему приходилось вызывать эвакуатор.
Грэм слегка качает головой:
– Я, конечно, не ищу для этого ублюдка оправданий, но в этом нет ничего страшного. Многие парни не умеют менять колеса.
– Я знаю. Это не самое страшное. Самое страшное в том, что я-то умею. Он просто мне не разрешал, потому что ему было бы неловко стоять и смотреть, как девушка возится с колесом.
В выражении лица Грэма я вижу что-то новое. То, чего раньше не замечала. Может быть, озабоченность? Он пронзает меня серьезным взглядом.
– Не вздумай простить ему это, Квинн.
От его слов у меня все сжимается в груди.
– Не прощу, – говорю я с полной уверенностью. – Вообще больше не хочу его видеть. Я все удивляюсь, почему не плачу. Может быть, это знак.
Он понимающе смотрит на меня, и морщинки вокруг его глаз немного разглаживаются.
– Плакать ты будешь ночью. В подушку. Вот тогда будет больнее всего. Когда останешься одна. – От этого замечания мне становится совсем тошно. Плакать не хочется, но я понимаю, что теперь все это может обрушиться на меня в любую минуту. Я познакомилась с Итаном, едва поступив в колледж, мы встречались четыре года. Слишком много всего между нами было, чтобы потерять это в один миг. И пусть я знаю, что все кончено, скандалить с ним я не хочу. Хочу просто уйти и покончить с этой историей. Мне не нужен ни разрыв, ни даже объяснения, но, боюсь, ночью, когда я останусь одна, я воображу, что мне требуется и то и другое.
– Нам, кажется, нужно сдать тесты на ЗППП.
Слова Грэма и страх, который меня после них охватывает, отходят на задний план, когда я слышу приглушенный голос Итана.
Он идет к выходу. Я поворачиваюсь к двери, но Грэм касается моего лица и снова привлекает к себе мое внимание.
– Худшее, что мы можем сейчас сделать, Квинн, это проявить эмоции. Не злись. И не плачь.
Я прикусываю губу и киваю, пытаясь удержать в себе все, что, как я хорошо понимаю, мне сейчас захочется выкрикнуть.
– Хорошо, – шепчу я, и в этот момент дверь начинает открываться.
Я пытаюсь сохранить самообладание, как Грэм, но неотвратимое появление Итана вызывает у меня тошноту. Ни один из нас не смотрит на дверь. Взгляд Грэма делается жестким, он размеренно дышит, не сводя с меня пристального взгляда. Я и представить не могу, что подумает Итан через две секунды, когда откроет дверь. Сначала он меня не узнает. Он подумает, что это просто случайная парочка расселась на полу на лестничной площадке его дома.
– Квинн?
Я слышу, как Итан произносит мое имя, и закрываю глаза, не поворачиваясь на его голос. Слышу, как Итан делает шаг из квартиры. Сердце, как мне кажется, бьется во всех частях моего тела, но сильнее всего – в ладонях Грэма, обхвативших мои щеки. Итан снова произносит мое имя, но это больше похоже на команду посмотреть на него. Я открываю глаза, но продолжаю смотреть на Грэма. Дверь распахивается еще шире, и девушка потрясенно ахает.
Саша. Грэм моргает, еще секунду держит глаза закрытыми и делает вдох, чтобы успокоиться. Наконец он открывает глаза.
– Грэм? – говорит Саша.
– Черт, – бормочет Итан.
Грэм не смотрит на них. Он продолжает смотреть на меня.
Спокойно, словно наши жизни не рушатся сейчас вокруг нас, Грэм спрашивает:
– Проводить тебя вниз?
Я киваю.
– Грэм! – Саша произносит его имя так, будто имеет право злиться на него за то, что он здесь.
Мы с Грэмом встаем. В сторону квартиры Итана даже не смотрим. Грэм крепко сжимает мою руку и ведет меня к лифту.
Она идет прямо за нами, потом стоит рядом с нами, пока мы ждем лифт. Она крутится возле Грэма, дергает его за рукав рубашки. Он сжимает мою руку немного сильнее, и я возвращаю пожатие, давая понять, что мы вполне способны обойтись без сцен. Просто войти в лифт и уехать.
Двери открываются, Грэм пропускает меня вперед, потом входит сам. Входит так, что для Саши не остается места. Он загораживает дверной проем, и мы вынуждены развернуться в сторону дверей. В сторону Саши. Он нажимает кнопку первого этажа, и, когда двери начинают закрываться, я наконец поднимаю глаза.
И замечаю две вещи.
1. Итана больше нет на площадке, дверь в его квартиру закрыта.
2. Саша гораздо красивее меня. Даже когда плачет.
Двери закрываются, и мы долго молча едем вниз. Грэм так и не выпустил мою руку, мы не разговариваем, но и не плачем. Молча выходим из лифта и идем через холл. Винсент открывает и придерживает для нас дверь, при этом смотрит на нас обоих извиняющимся взглядом. Грэм достает бумажник и сует Винсенту пригоршню банкнот.
– Спасибо за номер квартиры, – говорит Грэм.
Консьерж кивает и берет деньги, глядя на меня извиняющимся взглядом. Я обнимаю Винсента: скорее всего, мы больше не увидимся.
Вывалившись на улицу, мы с Грэмом, как оглушенные, стоим на тротуаре. Интересно, изменился ли для него мир, потому что для меня он определенно стал другим. Все стало другим – небо, деревья, прохожие. Все выглядит несколько безнадежнее, чем до того, как я вошла в дом Итана.
– Поймать тебе такси? – наконец спрашивает он.
– Я на машине. Вон она. – Я указываю на другую сторону улицы.
Он оглядывается на дом.
– Хочу убраться отсюда поскорее, пока она не спустилась.
Он, похоже, всерьез нервничает и сейчас вообще не в состоянии смотреть ей в глаза. По крайней мере, Саша старается. Она шла за Грэмом до самого лифта, а вот Итан просто вернулся домой и закрыл дверь.
Грэм оглядывается на меня, его руки в карманах куртки. Я плотно закутываюсь в пальто. Мне больше нечего сказать, разве что попрощаться.
– До свидания, Грэм.
У него отсутствующий взгляд, словно его вообще здесь нет. Он делает шаг назад. Два шага. Потом резко поворачивается и уходит в другом направлении.
Я оглядываюсь на дом: из дверей как раз вываливается Саша. За ее спиной стоит Винсент и смотрит на меня. Он машет мне, я поднимаю руку и машу ему в ответ. Мы оба знаем, что это на прощание. Больше ноги моей в этом доме не будет. Пусть даже в квартире Итана валяется куча моих вещей. Я бы предпочла, чтобы он их просто выкинул, – лишь бы больше не видеть его.
Саша смотрит налево, потом направо в надежде увидеть Грэма. Как бы не так. Зато она видит меня. Интересно, она вообще представляет, кто я такая? Сказал ли ей Итан, что в следующем месяце у него свадьба? Что только утром мы говорили по телефону и он уверял меня, что отсчитывает секунды до того, как сможет назвать меня своей женой? Знает ли она, что, когда я ночую у Итана, он не желает принимать душ без меня? И что простыни, на которых он только что ее трахал, подарила на помолвку моя сестра? Знает ли она, что Итан плакал, когда я ответила согласием на его предложение?
Наверное, не знает. Иначе вряд ли она так просто выбросила бы на помойку отношения с парнем, который за час произвел на меня большее впечатление, чем Итан за четыре года.
Наш брак не рухнул. Не развалился в одночасье.
Все происходило гораздо медленнее.
Он, скажем так, постепенно усыхал.
Я даже не уверена, кто виноват больше. Начинали мы мощно. Мощнее, чем большинство, я в этом уверена. Но за последние несколько лет у нас как будто кончились силы. Больше всего раздражает наше виртуозное умение притворяться, будто ничего не изменилось. Мы не говорим об этом. Мы во многом похожи, и одна из наших общих черт – способность избегать проблем, требующих повышенного внимания. В нашу защиту скажу одно: трудно признать, что браку пришел конец, когда любовь еще не ушла. Люди
