но я вспоминаю, что мне на самом деле нельзя разводиться. Ни при каких обстоятельствах. Иначе я потеряю всё, над чем так долго и беспросветно работала. Как бы я сейчас не хотела громко хлопнуть дверью, разбить стекло, войти к ним в комнату с хладнокровным видом, скрестив руки на груди, я понимаю, что просто не могу себе этого позволить. Мне надо продержаться ещё какое-то время.
Я так же, на цыпочках, как и пришла, удаляюсь от двери, в которой я сейчас только что со стороны увидела, как беспросветно выглядит вся моя жизнь. Собираю бесшумно, стараясь не шелестеть, все мои пакеты, и тихонько затворяю за собой входную дверь, пытаясь не звенеть ключами. Хотя, наверняка, мой муж с моей когда-то лучшей подругой ловят сейчас свой миллионный оргазм и вряд ли меня услышат.
Так, мне надо всё хладнокровно обдумать. Я покачиваюсь в вагоне метро, нагруженная сумками, и пытаюсь одним свободным пальцем написать сообщение знакомому юристу. Слишком многое стоит на кону. Телефон, конечно же, выскальзывает из моих дрожащих пальцев, экран растекается паутинкой трещин, а мои пакеты падают на грязный затоптанный пол. Дорогущий козий сыр, за которым я специально ездила в испанскую лавку, белым колёсиком катится под сидение, и плюхается в растёкшуюся мутную лужицу. Двери открываются, люди торопятся к выходу, и кто-то наступает на моё белоснежное облачко, расплющивая и размазывая сливочно-райское содержимое по коричневому линолеуму. Я ползаю под ногами у толпы, пытаясь поднять свой навеки разбитый телефон, и слышу чей-то раздражённый грубый окрик:
– Задолбали, на хрен, со своей запрещёнкой…
Так и не сумев толком прочитать на разбитом вдребезги телефоне ответ юриста, я волоку свои пакеты от метро до дома, пытаясь сообразить, как же мне теперь поступить. Лёша всегда говорил, что не женится на мне, пока у него не будет дома, куда он сможет меня привести, и мне это казалось тогда таким романтичным. Таким надёжным. Таким настоящим мужским поведением. И поэтому, когда он взял ипотеку для того, чтобы сделать мне предложение, это стало для меня самым главным доказательством его любви и надёжности. Он ведь хотел построить со мной дом. Где мы будем жить вместе, а когда-нибудь и растить детей. И я предложила выбрать квартиру получше и подороже, выставив на продажу дом своей бабушки в Суздале – единственное, что у меня оставалось своего от моей семьи.
На сегодня мой муж мне назначил свидание: мы уже миллион лет с ним не были нигде вдвоём, и я решила приготовить романтический ужин при свечах, и даже съездила за своим вечерним платьем на старую квартиру. Удачно так съездила, – грустно усмехаюсь я про себя. Надеялась на бурный супружеский секс и признания в любви. А Лёша, по всей видимости, собирался мне поведать о чём-то важном. Явно, не о пылкой любви ко мне.
Захожу в свою светлую свежую квартиру, где всегда пахнет выпечкой и корицей, и отношу свои успевшие осиротеть пакеты на кухню, бережно выкладывая уцелевшие шайбочки сыра, розмарин и свежий тархун, пахнущий весной и лугом. Что бы у меня не творилось на работе и в жизни, мои ящики и полки пахнут деревом, воском и топлёным маслом. На крючках висят любимые сковородки и сотейники, на которые я трачу больше денег, чем нормальные женщина на косметику и шмотки. Моя кухня – сердце дома. Хотя, наверное, надо было больше уделять времени спальне, – со злостью думаю я про себя, вспоминая идеальный секс двух самых близких мне людей, который я только что наблюдала, как в кино.
С Томой мы прошли вместе все студенческие годы: эту вечную бесприютность, бедность и отчаянное веселье юности, когда у нас оставалось на месяц денег только на картошку и эти обязательные институтские макароны, и я упражнялась в искусстве высокой кулинарии, готовя изысканные ужины из одной луковицы на шумные студенческие компании. Мы с ней вместе сдавали экзамены и зачёты, ходили на свидания и искали подработку, и я, в конце концов, устроилась в компанию, где и проработала последние пять лет, выстроив за это время головокружительную карьеру от простого помощника менеджера до руководителя пиар-отдела. Почти руководителя.
Если честно, я не совсем понимаю, что, как выяснилось, не нравится в моём чрезмерном увлечении работой моему мужу, потому что это именно то, что помогает нам сбрасывать с себя с каждым месяцем всё большее и большее бремя долга. Это благодаря именно моей работе у нас осталось всего лишь несколько сотен тысяч рублей кредита, что по московским меркам просто копейки, и этот дом наконец-то станет по-настоящему нашим.
Мои руки сами достают из корзины круглые гладкие луковички, и чистят их от шелухи, пока мой мозг судорожно пытается найти выход. Выход из чего? Всё кончено. Я нарезаю лук для ризотто, и едкие луковые слёзы текут по моим щекам, капают в кастрюльку, где я растапливаю кубик сливочного масла в оливковом, и падают на веточку тимьяна, который медленно отдаёт всю свою душу и аромат белому жемчужному рису, который я помешиваю ложкой, пока он не становится прозрачным и глянцевым, как и мои слёзы… Стряпня понемногу успокаивает, возвращает меня в состояние равновесия, пока я размышляю над тем, что же меня ждёт дальше. Развод. Раздел квартиры, которую я даже не успела до конца обустроить. Одиночество.
Я подхожу к зеркалу в коридоре и внимательно рассматриваю своё покрасневшее и опухшее лицо. Ужасно. За этими расплывшимися красными веками не видно глаз, а нос покраснел и превратился в бесформенную картофелину. Даже я понимаю, что мой вид может вызвать у Лёши только отвращение, но никак не жалость. Особенно после секс-упражнений с идеальной ухоженной Томой. И когда она только находит время и деньги на все эти бесконечные спа-процедуры и косметологов? Правда, у неё нет долгов и кредитов. И
