ведь ещё совсем молодая девчонка! Я спокойна и уверена в себе: не смотря ни на что, я способна сама о себе позаботиться. Что бы ни случилось. Я нервно отпиваю из бокала
Совиньон-блан, и мне становится легче и прохладнее на душе: именно его надо пить с моим восхитительно шёлковым ризотто! Грибной лесной дух и запах кошачьей метки в вине – просто идеальное сочетание для романтичного ужина.
Дверь открывается, и мой муж возвращается ко мне.
– Как вкусно пахнет, масик, – слышу я его низкий голос, который так возбуждающе действует на меня. Даже сейчас. Особенно сейчас. И, видимо, и на остальных женщин тоже.
Лёша проходит в комнату, снимая пиджак, и садится за стол напротив меня. Я встаю и медленно выбираю тарелки для ризотто: большие белые из тонкостенного фарфора, с круглым небольшим углублением по центру. Капаю на каждую порцию по несколько капель драгоценного трюфельного масла, рисуя на шелковой сливочной вуали бусинки золотого ожерелья, и слышу напряжённый голос за спиной:
– Нам надо серьёзно поговорить, Яна, – и я сглатываю комок, подступающий к горлу. Началось.
Молча ставлю тарелку перед ним, и с непроницаемым лицом сажусь на свой стул, пока Лёша разливает нам вино по бокалам.
– Очень вкусно, – пробует он, и хотя бы сейчас я уверена, что он не врёт. И сразу, не делая никаких пауз, словно обсуждая погоду, продолжает: – Я ухожу от тебя.
Я делаю большой глоток, ставлю бокал аккуратно на стол и совершенно спокойно отвечаю:
– Хорошо, – и зачёрпываю вилкой несколько рисинок: пармезановый дух растекается по нёбу, и я даже прикрываю глаза от удовольствия, представляя, что я сейчас на Лазурном берегу в ресторане Chantecler с двумя мишленовскими звёздами: только я и тарелка оргазма передо мной.
– Что значит: хорошо? – в недоумении отвечает Лёша, и я слышу сквозь свои грёзы тихий стук ножки бокала о столешницу. И открываю глаза.
– Уходи, – как ни в чём ни бывало отпиваю я своё вино. Всё-таки протухшую рыбу уже ничем не спасти. Она воняет. – А что ты хочешь от меня услышать? – спокойно продолжаю я, хотя внутри меня медленно и мучительно умирает моя голодная любовь. – Можешь собирать вещи и уходить, куда только пожелаешь, – продолжаю я свой ужин. Всё-таки трюфели и рис арборио созданы друг для друга!
– И это всё, что ты хочешь мне сказать? – начинает беситься мой неверный муж. Видимо, он ожидал совершенно другой реакции. Ах, эти вечные ожидания, которые не совпадают с желаниями окружающих!
– Да, это всё, – отрезаю я. – А что ещё я должна говорить? – насмешливо спрашиваю я, отпивая кисловато-минеральное вино.
– Ну хотя бы поинтересоваться причиной, – невнятно бормочет Алексей, и я насмешливо перебиваю его:
– Позволь мне предположить: ты наверняка встретил другую женщину, так? И полюбил? Так сильно и страстно, как когда-то любил меня? Или никогда не любил? – тихо добавляю я, сама уже боясь в это поверить.
– Нет, дело не в другой женщине, – холодно отвечает мне мой муж. – Дело в тебе.
И его слова пылают на моей щеке огненной пощёчиной. Мне стоит огромного труда посмотреть ему в глаза, а он с издёвкой продолжает:
– Мы с тобой женаты всего три года, но ты уже превратилась в домашнюю… – я вижу, как он мучительно подбирает правильные слова, и всё-таки выдавливает из себя: – наседку.
И видимо, чтобы придать себе ещё больше сил для дальнейших обвинений, продолжает:
– Ты думаешь, я себе такой представлял семейную жизнь? Где та стильная дерзкая девчонка, которая просто свела меня с ума? Где наши ночи? Что с нами стало? – он отпивает вино, и я только отмечаю про себя, как безвозвратно остыло моё очередное бесподобное блюдо. С драгоценным пьемонтским трюфелем, за который я отдала целое состояние.
– Мы погрязли в рутине, – продолжает сокрушаться Лёша, как будто это самое страшное, что может постигнуть семейную пару. – Когда мы вообще в последний раз вместе с тобой куда-то ходили?!
– Так это ты постоянно занят с клиентами и на встречах, – резонно возражаю я, и смотрю, как медленно оплывают свечи, которые я специально зажгла к приходу мужа.
– Да, а ты постоянно торчишь на работе! – выпаливает он в ответ. – А когда не на работе, то постоянно готовишь свои булки и плюшки! – чуть ли не кричит он мне в лицо, как будто печь плюшки в его представлении – всё равно, что заниматься сексом с двумя бравыми матросиками.
– Так это и есть жизнь! – не выдерживаю я. – Разве ты сам не этого хотел?! Жизнь – это делать детей, растить детей, кормить их свежими булочками и кашей! – продолжаю я.
– Ты меня не понимаешь, – успокаивается мой Лёша. – Ты можешь печь плюшки столько, сколько захочешь. Ты можешь сама превратиться в свои двадцать пять лет в одну большую плюшку, – зло бросает он мне. – Я больше так не могу.
