Алек, которого я знаю, доверяет не многим. Думаю, я отбросила мысли в сторону, но пришло время признать тот факт, что она важна для него.
Она была права, ее точка зрения была доказана.
Я могла бы заполучить его, конечно… но, очевидно, я не могла оставить его. Одного его тела никогда не будет достаточно, не тогда, когда, если честно, я хочу всего. Я закрываю глаза и опускаюсь на подушки, говоря себе, что в конце концов все будет хорошо, и не веря в это ни на секунду.
Алек
— Как сильно ты борешься с собой, чтобы остаться там, где ты есть?
Я хмуро смотрю в потолок, не поворачиваясь к Мариссе, которая лежит рядом со мной.
— Признай это, — шепчет она. — Тебя заботит пешка.
— Мне не все равно, если она ускользнет и исчезнет, да. Учитывая, как все дерьмово, я бы не советовал ей пытаться.
Глаза Мариссы полны ярости:
— Ты не можешь потерпеть неудачу.
Я сохраняю свое лицо пустым.
— Я знаю.
— Исправь это, дорогой муж. Часы тикают, и я готова забрать тебя домой.
— Это почти закончилось. Тогда все будет так, как должно быть. — Мои глаза перемещаются по её. — Я обещаю.
Оукли
Очередной вторник, я уже пятую неделю в школе. Просыпаться по утрам становится все труднее. Люди говорят, что со временем все станет проще, но, похоже, в моем случае все наоборот. Каждый день тянется дольше, чем предыдущий. Раньше я жила и дышала академией, но в последнее время я заставляла себя всё делать. Мое тело тяжелое и несговорчивое, мой разум перегружен и недостаточно стимулирован. Две недели назад, когда Алек пришел после моих поисков и нашел нас с Мариссой на кухне, это прокручивается в моей голове снова и снова, был первый раз, когда мне пришлось визуально наблюдать, как он выбирает ее.
С тех пор я не сказала Алеку ни слова.
Он не пришел ко мне в ту ночь или на следующий день, чтобы спросить, где я была или с кем я была. Он не боролся со мной за ответы, которых он не заслуживал, но обычно все равно хотел. Он вообще ничего не сказал. Так, я уловила его молчание и вернула ему в ответ. Только он ожидал, что пройдет мимо того, что заставило его держать язык за зубами на следующий день, пытаясь вести бесцельный разговор, а мне было неинтересно.
Я приезжаю на работу на своей машине, за которой он следит, и мы заходим вместе, но я всегда не говорю ни слова. Он пытается. Каждый день он пытается заставить меня как-то взаимодействовать, но я этого не делаю, даже на занятиях с нашими учениками. Когда мы говорим там, это для них, а ни друг для друга.
К сожалению, моё молчание создало засранца. Он кричит и кричит больше, чем когда-либо, и требует от группы почти недостижимого совершенства. Я не вмешиваюсь и не бросаю ему вызов, потому что кажется, что новобранцы более чем готовы выполнить то, о чем он их просит. Это почти оказалось огромным толчком для них. Последние два дня, однако, он казался истощенным, полностью измотанным. Меня тошнит, когда я думаю о причинах, которые могли бы предшествовать этому.
Я не могу не заметить, что в последнее время он все больше дуется.
К моему большому удивлению, его грузовика уже нет, когда я выхожу из-за фасада здания, чтобы уехать на весь день.
— Направляешься куда-нибудь, милая? — Хиллок выходит из зала, двигаясь, чтобы слегка обнять меня.
— Да, устала. — Я смотрю на него, и он слегка улыбается. — Ты уверен, что помнишь, как запирать это место, дядя? — Дразню я.
Он подталкивает меня к двери.
— Смешно, дитя. Смешно.
Я смеюсь и оглядываюсь назад.
— Знаешь, дядя, тебе еще нет и сорока. Сейчас мы как будто одного возраста.
— Вот почему я все еще одинок, и я в поиске. Слишком молод, чтобы остепениться, как и твой папа.
Он подмигивает, и я морщу нос.
— Фу. — Я смеюсь, и его улыбка становится теплой.
Именно тогда я понимаю, что это первый раз, когда не хочется думать о моем отце. Я улыбаюсь Хиллоку в ответ.
— Иди домой, Оукли. Я вижу ты измучена.
Я поворачиваю к парковке, чувствуя себя немного легче, чем когда приехала сюда сегодня. К сожалению, когда я выезжаю со стоянки и смотрю в зеркало заднего вида, большого грузовика не видно, небольшая боль ударяет меня в грудь. Думаю, я не ненавижу, когда он преследует меня так сильно, как я думала.
Это идеальное время, чтобы забежать в магазин, пока у меня там нет тени, которая могла бы усомниться в моей необходимости остановиться. Это занимает у меня всего несколько минут, а потом я подъезжаю к дому, большой черный грузовик Алека прижат к обочине. Думаю, он больше не беспокоится о том, чтобы заблокировать меня. Я хватаю свои сумки и перевожу дыхание. Затем я быстро открываю дверь и планирую направиться прямо в свою комнату, но только успеваю пройти мимо входа, когда голос Алека обволакивает меня сзади:
— Ее здесь нет.
Я замираю на мгновение, а затем делаю еще один шаг вперед.
— Подумал, может быть, если бы ты знала это, тебе не нужно было бы спешить, чтобы спрятаться в своей комнате на ночь.
Я сжимаю губы и продолжаю идти вперед, тихо входя в свою комнату. Я закрываю за собой дверь, запихиваю сумки под кровать, а затем падаю на нее сверху.
Ее здесь нет.
Почему ее здесь нет?
Раздается стук в мою дверь, от которого мои брови подпрыгивают.
Алек никогда не стучит.
Я вытираю вспотевшие ладони о джинсы и иду открывать дверь, глубоко вдыхая, когда смотрю в его зеленые глаза. Глаза, которые пристально смотрят на меня.
— Пойдем, поешь со мной.
Когда я смотрю на свои ноги, костяшки его пальцев скользят по моему подбородку, и он приподнимает мою голову. Я сдерживаю слезы, когда он переосмысливает свои слова.
— Я приготовил ужин. Она не вернется сегодня вечером. Выходи из своей комнаты, Оукли.
В этот момент у меня урчит в животе, и уголки его губ слегка приподнимаются. Я отстраняюсь от него и обхожу его, направляясь на кухню. Конечно, я поем с ним. Я все равно умираю с голоду.
Когда я вижу, что он приготовил фахитас, я чуть не плачу, но сдерживаюсь и опускаюсь на стул напротив того места, где он поставил для меня стул, который был рядом с ним. Мы сидим и едим в полной тишине, и это так же успокаивает, как и опустошает.
Мы встаем одновременно и оба начинаем убирать со стола. Он двигается намного медленнее меня, что заставляет меня думать, что он