человек в нашей квартире сам услышит их.
И что-нибудь выкинет.
Припав на колено, беру пистолет в левую руку, а правой приоткрываю окно. Заглядываю в комнату, вижу Слоун… и чужака. Он стоит спиной ко мне. И смеется.
Поганый смех. Услышав его, я моментально понимаю, кто к нам вломился. Слоун там одна, без защиты, стоит на кухне; пока она не пострадала.
Зато когда Эйса услышит сирены, то запаникует и совершит какую-нибудь глупость. Сейчас он бездействует, и я не знаю, какой ценой далось Слоун это его спокойствие. Знаю только, что она чертовски умна, нашла способ.
Приподнимаю оконную раму еще на дюйм и на полсекунды встречаюсь взглядом со Слоун.
Всего на полсекунды.
Она не стала таращиться.
Вот она роняет вилку, явно намеренно. «Черт!» – ругается Слоун, а я поднимаю раму еще выше. Эйса отскакивает назад, к барному табурету, и обходит стойку. Зачем? Хочет убедиться, что Слоун не выкинет какой-нибудь фортель?
Я с трудом поднимаю пистолет.
Тем временем Эйса забирает у Слоун поднятую вилку и бросает в мойку. Потом достает чистую, но, едва взяв ее в руку, Слоун падает на пол с криком: «Давай!»
Эйса не успевает ничего сообразить. Немеющим пальцем правой руки я жму на спуск и, даже не убедившись, попал или нет, открываю окно до конца. Влезаю в гостиную и бегу к Слоун. Она выползает ко мне из-за стойки и в отчаянии кричит:
– Стреляй еще!
Эйса лежит на полу, схватившись за шею. Между пальцами у него по руке хлещет кровь. Он судорожно хватает воздух, пытаясь вздохнуть, а я навожу на него ствол.
Эйса водит кругом выпученными глазами, ищет Слоун.
Она в это время прячется за мной, испуганно вцепившись мне в рубашку. Наконец Эйса замечает ее.
– Шлюха ебучая, – выдавливает он. – Я соврал. Лазанья у тебя – говно.
Я жму на спуск.
Вскрикнув, Слоун утыкается лицом мне в спину, и я оборачиваюсь, обнимаю ее.
Она ревет, цепляясь за меня изо всех сил, а я хватаюсь за край барной стойки и опускаюсь на пол, увлекая ее за собой. Ноги не держат.
Слоун сворачивается клубком у меня на коленях, и я обнимаю ее, стараясь не обращать внимания на боль в руке. Зарываюсь лицом в ее волосы, вдыхаю их аромат.
– Ты цела?
Слоун с трудом, всхлипывая, кивает.
– Не ранена? – спрашиваю, оглядывая ее. Вроде нет. Тогда я кладу руку ей на живот и, закрыв глаза, выдыхаю. – Прости, я виноват, – говорю, чувствуя, что подвел ее. Эйса сумел добраться до нас.
Крепко обняв меня за шею, чуть не душа, Слоун мотает головой:
– Спасибо. Спасибо, спасибо тебе, Люк.
Сирены воют уже во дворе.
В дверь колотят.
Одновременно в окно влезает Райан, оглядывает комнату и, оценив ситуацию, идет к двери, отпирает ее. В квартиру с криками вваливаются патрульные. Один уже лезет с вопросами ко мне и Слоун, однако Райан уводит его в сторонку.
– Дай им минуту, черт тебя подери.
И нас оставляют в покое. Даже не на одну, а на несколько минут. Я держу Слоун, когда в квартиру входят медики. Я держу ее, когда они проверяют пульс Эйсы, и не отпускаю, даже когда называют время смерти.
Я продолжаю обнимать ее, и когда рядом на пол опускается Райан.
– Видел твою тачку, – говорит он, имея в виду аварию. – Ты цел?
– Никто не пострадал? – кивнув, спрашиваю я.
Он качает головой.
– Только ты, судя по всему.
Слоун, встрепенувшись, озабоченно присматривается ко мне, видит раны.
– Боже, Люк. – Она ощупывает мою голову и зовет в сторону: – Он ранен! Помогите кто-нибудь!
Отползает в сторонку, пропуская ко мне медика. Тот ненадолго присматривается к моей голове и делает вывод:
– Надо бы доставить вас в больницу.
Райан помогает ему поднять меня с пола, а я, когда мы проходим мимо Слоун, беру ее за руку. Она тут же цепляется за меня и, двигаясь спиной вперед, смотрит во все глаза, спрашивает:
– Ты как? Что случилось?
Я ей подмигиваю.
– Так, небольшая авария. В водах Фреда не утонешь, если круизный корабль ломится от тако с лососем.
Слоун улыбается, сжав мою руку, а Райан выразительно смотрит на одного из медиков.
– Гляньте там, вдруг у него сотрясение. Когда его ранили в прошлый раз, он нес такую же ахинею.
Меня укладывают на каталку в машине «Скорой», но я по-прежнему не отпускаю Слоун. Та забирается в салон и садится рядом, смотрит на меня с тревогой и вместе с тем с облегчением, какого я в ее взгляде прежде не видел.
Сжав ее руку, я говорю:
– Все кончено, Слоун. Больше он тебе не страшен.
После гибели Эйсы минуло три месяца. Слоун так и не рассказала, что творилось в квартире в те часы, что она провела с ним наедине. Надеюсь однажды все-таки услышать эту историю, но не давлю. На какие мерзости был способен Эйса, я знаю, и у меня заранее волосы встают дыбом. Слоун ходила к психотерапевту и вроде бы даже с пользой, а о большем я ее просить и не смею. Не тороплю, пусть справляется с пережитым в удобном ей темпе.
В день моей выписки хоронили Эйсу. Мы как раз были на квартире, собирали пожитки, когда позвонил Райан и сообщил эту информацию. Я все передал Слоун, хотя и знал, что на церемонию она пойти не захочет.
Правда, потом она передумала, попросила отвезти на кладбище. Сперва я ее отговаривал, затем пришлось напомнить себе: Слоун знала Эйсу дольше моего и была одной из немногих людей, которые для него что-то значили. Пусть он и держал ее в страхе, а свою любовь доказывал извращенным способом.
Кроме нас, на похороны никто не пришел.
Я попытался представить себя на месте Эйсы, понять, каково было жить без семьи и друзей в окружении лжецов и притворщиков. Никто не устроил ему погребения, поэтому все прошло скромненько: присутствовали священник из похоронного бюро, я, Слоун и еще один работник конторы. Думаю, не приди мы со Слоун, то и молитвы бы не прозвучало.
Не скажу, что я проникся к Эйсе бóльшим пониманием, ведь он же и стал причиной, по которой никто не пришел с ним проститься. Мне лишь стало его как никогда жалко. Он сам и был источником яда, которым отравлял на своем пути все.
Слоун не плакала. Священник прочитал короткую проповедь, затем произнес молитву и спросил, не хочет ли кто-нибудь сказать прощальное слово. Я покачал головой, ведь, положа
