скорейшему залечиванию полученных им в результате разрыва аневризмы и хирургического вмешательства повреждений. Была уже глубокая ночь, когда братья Макса собрались все вместе в коридоре, чтобы составить расписание дежурств на следующие сутки: мы хотели, чтобы с Максом постоянно находился кто-то из родных, а остальные имели возможность отдохнуть. Вскоре после этого Тейт, миссис Ярвуд и я поехали домой к Максу, чтобы немного поспать.
Мы уже покидали отделение интенсивной терапии, когда я кое-что вспомнила.
– Вы идите, я догоню, – сказала я. – Я на минутку.
– Мы подождем, – отозвался Тейт.
Когда я вернулась в реанимацию, возле Макса сидел его брат Уилл.
– Ты что-то забыла? – спросил он, но я покачала головой и сунула руку в сумочку.
– Я только хотела оставить ему это… – Достав фигурку Йоды, я поставила ее на поднос рядом с изголовьем кровати.
– Это, кажется, его талисман?
Я кивнула.
– Да. Он подарил его мне в тот день, когда мы познакомились.
Уилл усмехнулся.
– Даже если я и сомневался, что ты – та самая женщина, которая предназначена ему свыше, теперь все мои сомнения исчезли. Макс, я думаю, понял это сразу, как только тебя увидел.
Я улыбнулась.
– Я тоже это поняла. Просто мне потребовалось время, чтобы признаться в этом самой себе.
– Ладно, иди отдыхай. И не волнуйся – я пригляжу за нашим малышом.
– Спокойной ночи, Уилл. Спокойной ночи, Макс.
Макс
Она храпела!
Первым, что я увидел, когда открыл глаза, была Джорджия. Она притулилась рядом со мной на узкой больничной койке, ее голова лежала на моем плече. И она храпела. Да еще как!
Я улыбнулся. Похоже, теперь это будет мой любимый звук.
Потом я огляделся. Вокруг было довольно темно, но я знал, где я нахожусь. А вот как я сюда попал… Впрочем, память возвращалась ко мне довольно быстро, фрагменты и обрывки воспоминаний выстраивались в цельную картину.
Я помнил, как сидел на скамье в раздевалке и завязывал коньки перед матчем.
Я помнил голоса людей, которые разговаривали со мной, пока я спал. Я слышал их, но приглушенно, словно издалека, как будто меня отгораживала плотная стена тумана.
Я помнил назойливое попискивание электронных приборов. Помнил, как кто-то мыл мне лицо теплой водой. Помнил, как меня куда-то везли. Помнил, как Джорджия и медсестры шутили и смеялись, пока они что-то делали вместе.
А еще я помнил число. Девяносто шесть. Что оно могло означать? Может, это какой-нибудь номер?
Во рту у меня пересохло, шея болела, но я боялся пошевелиться – мне не хотелось будить Джорджию. Я и сам чувствовал себя усталым. Очень, очень усталым… Должно быть, я снова ненадолго заснул, потому что, когда я проснулся, Джорджия больше не храпела. Она все так же лежала, положив голову на мою согнутую руку, и смотрела на меня. Наши взгляды встретились, и я увидел, как ее глаза расширились от удивления.
– Господи! Макс! – Она рывком села. – Ты пришел в себя?
Говорить мне было трудно, но я все же сумел выдавить пересохшим ртом:
– Ты… храпела…
– Ты что, шутишь? Ты несколько недель пролежал в коме, и первое, что ты сказал, когда проснулся, – это то, что я храпела?
Я улыбнулся.
– И пустила слюнку на мою пижаму.
Ее реакция застала меня врасплох. Вместо того чтобы улыбнуться, Джорджия зажала рот ладонью и заплакала.
– Боже мой, Макс! Я боялась, что мы тебя потеряем. Я тебя потеряю!
– Ш-ш-ш! Не надо плакать. Иди ко мне!
– Я позову медсестру. Или врача. Или обоих.
– Через минуту. А сейчас просто ляг рядом со мной.
Не переставая плакать и качать головой, Джорджия пробормотала:
– О господи, Макс! Ты действительно очнулся. Ты живой! Я боюсь ложиться рядом с тобой, потому что мне кажется, что я сплю и что, когда я проснусь, ничего этого не будет!
– Хватит анализировать, Джорджия. Просто ложись…
– Как ты себя чувствуешь? У тебя что-нибудь болит?
– Я чувствую себя так, словно на мне целый период отрабатывали силовые приемы. Но мне это не впервой.
Она снова легла, опустив голову на мою руку.
– Я очень на тебя сердита, Макс. Ты должен был мне сказать…
– Прости, милая. Я хотел как лучше… но я постараюсь компенсировать тебе ущерб.
– Да уж, постарайся. Думаю, лет сорок-пятьдесят у тебя есть.
Я улыбнулся.
– Для кого-то наказание, а для меня – рай.
– Ты хоть знаешь, сколько ты провалялся в отключке?
Я отрицательно покачал головой, но потом вспомнил странную цифру.
– Девяносто шесть дней?
– Девяносто?.. Нет, ты был в коме восемнадцать дней. А почему ты решил, что их было девяносто шесть?
Я пожал плечами.
– Мне кажется, что, пока я был без сознания, кто-то называл эту цифру при мне.
Джорджия озадаченно нахмурилась, но почти сразу ее лицо просветлело.
– Должно быть, ты слышал, как мы разговаривали вот об этом!
И она махнула рукой в направлении окна. Я повернул голову в ту сторону, прищурился… Весь подоконник был уставлен ярко раскрашенными игрушечными фигурками.
– Что это?
– Это девяносто шесть оригинальных фигурок героев «Звездных войн». Вон там, впереди, – Йода. Ты дал его мне в тот день, когда мы познакомились. Остальные фигурки прислали тебе твои товарищи по команде, друзья, болельщики. И даже кое-кто из врачей… – Джорджия покачала головой. – Не могу поверить, что ты слышал этот разговор, и не только слышал, но и запомнил. Что еще ты помнишь?
Я коротко пересказал ей подробности, которые всплыли в памяти.
– Это удивительно, Макс! И… я до сих пор не могу поверить, что ты пришел в себя! Знаешь, мне ужасно приятно лежать вот так с тобой, но я думаю, мне все-таки надо позвать врача, чтобы он тебя осмотрел и подтвердил, что с тобой все в порядке. А еще мне нужно позвонить твоей маме. Она очень за тебя переживала. Очень-очень. Мы все переживали.
Я кивнул.
– Хорошо. Но сначала… Наклонись ко мне, хорошо? Ближе, ближе…
Джорджия чуть приподнялась на локте и наклонила голову, так что мы оказались лицом к лицу. Мои руки весили, казалось, по триста фунтов каждая, но я все-таки сумел коснуться ладонью ее щеки. Глаза Джорджии блестели от счастья.
– Я тоже тебя люблю, – сказал я.
Она прижала руку к груди.
– Значит, ты слышал, как я тебе это говорила?
– Конечно. Твои слова дали мне силы бороться.
* * *
Через восемь дней меня выписали. Прошла еще неделя, прежде чем мне удалось уговорить моих родных вернуться по домам. Мне было очень неловко, что из-за меня они оказались на целый месяц оторваны от своих домов и привычных дел. Кроме того, мне не терпелось остаться с Джорджией наедине.
Ходил я пока с трудом. До полного выздоровления было еще далеко, поэтому я лежал на диване, пока Джорджия выпроваживала последнего гостя. Наконец в доме воцарилась тишина. Джорджия вернулась в спальню и подошла ко мне.
– Ты тоже это слышишь? – спросил я.
Она машинально обернулась через плечо.
– Нет. А что я должна слышать?
Я поймал ее за руку.
– Стоны. Я слышу, как ты стонешь.
Джорджия хихикнула.
– Я не стонала.
– Значит, это предчувствие… – Я нащупал пуговицу на ее джинсах. – И вообще, какого черта на тебе столько одежды? В конце концов, мы в Калифорнии, а не на Северном полюсе.
– М-м-м… я думаю, дело просто в том, что последний из твоих многочисленных братьев вышел из дома всего пару минут назад.
Я расстегнул пуговицу и взялся за язычок молнии.
– Надеюсь, ты заперла входную дверь?
– Конечно. Ведь мы в Калифорнии, а не на Северном полюсе… Эй, ты что задумал? Врач сказал, тебе нельзя напрягаться еще по крайней мере пять-шесть недель!
– Во-первых, он сказал не шесть недель, а всего полтора месяца, а во-вторых, он имел в виду – полтора месяца после операции. А после операции прошло уже больше месяца.
– Но меньше полутора, – парировала она и прикусила губу. – Послушай, Макс, я не хочу, чтобы ты снова что-то себе повредил.
– Ничего со мной не случится, а знаешь почему?
– Почему?
– Потому что на этот раз – как для разнообразия, так и в медицинских целях – ты будешь делать все сама. Оседлай меня, крошка.
– Ну ладно. – Я видел, как в ее глазах вспыхнул знакомый огонь. – Только
