их врач уходит на пенсию. Они нервничают, а я возьму их за руку и проведу через этот непростой период. К тому времени, как мы закончим осмотр, они даже не вспомнят, кто такой доктор Маккормик.
Я спокойно просматриваю истории пациентов, когда Мэрайя и Бекки возвращаются к стойке регистрации с только что сваренным кофе в руках. «Этап номер два», – думаю я про себя, прочищая горло.
– Я знаю, что сегодня утром принесла кофе только доктору Маккормику, но надеюсь, что вы все присоединитесь ко мне на кофе-брейке, я угощаю, – сверкаю улыбкой я. – Только мы, девочки…
Звон колокольчиков над входной дверью прерывает мое щедрое предложение. Я наклоняюсь над стойкой регистрации и смотрю на паренька, который тащит два здоровенных пакета. За его спиной висит шляпа, а глаза говорят, что он предпочел бы поспать.
– Ох! Это все для нас? – Джина встает и радостно хлопает в ладоши.
– Ну, уж точно не для меня. – Паренек пожимает плечами, а затем смотрит на записку, которую держит в руке. – Это доставка от парня по имени Лукас.
– Доктора Тэтчера, – Джина, хмурясь, поправляет его.
Он снова пожимает плечами: за семь баксов в час ему явно все равно. Ему нужны чаевые, которые Лукас протягивает из-за моего плеча. Я не заметила, как он подошел, и теперь очень злюсь на него за то, что додумался до такого он, а не я. Я улавливаю аромат пончиков; все любят пончики, особенно я.
– Ох, и еще кое-что от… – паренек снова переводит взгляд на записку, – Дэйзи.
Я смотрю на Лукаса, но его лицо – каменная маска. В какую игру он играет?
– Это так мило с вашей стороны! – восклицает Кейси, обходя стол и забирая два пакета у парня, чтобы тот наконец смог убежать из клиники.
Весь персонал следует за ней на кухню, и мы наблюдаем, как она разворачивает пакеты. В одном из них четыре коробки теплых пончиков с глазурью. От них до сих пор поднимается пар.
– Это от меня, – говорит Лукас с улыбкой.
Из другого пакета Кейси достает хилую композицию из фруктов, и я вижу, как улыбки присутствующих тают на глазах.
– А это от Дэйзи, – подхватывает Лукас. – Находчиво, правда?
Передо мной – отвратительная и совсем не похожая на бренд Edible Arrangement [1] композиция из печальных обмякших дынь и маленьких странных виноградинок, насаженных на деревянные шпажки. Пока мы разговариваем, фрукты начинают подгнивать, а цвет начинает напоминать побледневшую плоть.
– Ох, эм, какая прекрасная идея, доктор Белл! – говорит Кейси набитым шоколадной крошкой ртом.
Она вытаскивает огромную зубочистку из фруктовой композиции и едва скрывает отвращение.
Я стою в дверном проеме и смотрю, как все сотрудники бегают вокруг шведского стола, наполняя тарелки пончиками и отводя взгляд от печально выглядящих фруктов, доставку которых Лукас приписал мне.
– Ох, сегодня утром я уже ела апельсин, – объясняет Джина, избегая моего взгляда, и выскальзывает из кухни.
– Я… вернусь за фруктами позже, Дэйзи, – тихо обещает Мэрайя.
Когда наступает очередь Бекки, она громко откашливается, проходя мимо фруктовой композиции, и едва подавляет рвотный позыв. Она даже не оправдывается, кладя на тарелку два пончика.
Мы с Лукасом остаемся одни на кухне, и меня трясет от ярости. Я расстроена даже не из-за него, я расстроена из-за себя. Я недооценила его и не позволю этому случиться снова.
Он обходит меня и тянется к маленькому белому бумажному пакетику, который я раньше не замечала. Особая доставка? Он передает его мне.
– С баварским кремом.
Я хочу размазать этот крем по его лицу и заляпать им его очки.
– Я уже позавтракала.
Мой желудок предательски урчит, говоря об обратном, но Лукас не упоминает об этом.
– Хорошо. Я просто оставлю его здесь.
Он держит зрительный контакт, когда ставит пакетик обратно на стол. Глаза светло-карие, цвета грецкого ореха. Теперь понятно, почему я всегда ненавидела именно этот орех.
* * *
Мое утро проходит в неловких встречах с пациентами, в перерывах между которыми я тайно, со злостью поедаю пончик с баварским кремом, который я была вынуждена принять. Лукас проходит мимо моего кабинета и подозрительно смотрит на меня именно в тот момент, когда я съедаю последний кусочек.
– Батончик гранолы, – быстро выдавливаю я, и последние крошки углеводного десерта слетают с моих губ.
– Никто тебя не обвиняет, – отвечает он. – Но, если ты не собираешься есть пончик, который я тебе дал, уверен, доктор Маккормик с удовольствием его съест. Могу я забрать его?
– Ох, мне пришлось его выбросить – пахло так, будто крем испортился, – бормочу я, дожевывая остатки пончика.
В районе обеда доктор Маккормик вызывает нас в свой кабинет. Полагаю, причина в том, что он уже принял решение уволить Лукаса.
– Садитесь, мои маленькие рок-звезды. – Он указывает на изношенные кожаные кресла, которые стоят перед его столом.
Лукас любезно протягивает руку, предлагая мне сесть первой. Я внимательно осматриваюсь, на случай, если он планирует выдернуть из-под меня сидение. Сомневаюсь, что он опустится так низко перед доктором Маккормиком, но после утреннего фокуса я уже ничему не удивлюсь.
– Как бы я ни ценил маленький банкет этим утром, не хочу, чтобы вы думали, что вам нужно приносить угощения каждый день, чтобы получить мое одобрение. – Он похлопывает себя по животу, как будто говорит, что его здоровье не выдержит, если наша игра будет продолжаться в том же духе. – Хотя, если вы хотите быть полезными, мне необходимо заменить масло в грузовике, – добавляет он со смехом.
Лукас закатывает рукава белого халата, как будто собирается сам открыть капот машины доктора Маккормика.
– Обычное или синтетическое?
«Еще в задницу поцелуй!»
– Я скажу, чего действительно хочу от вас двоих: чтобы вы проявили теплоту и уважение по отношению к нашим друзьям-пациентам. Вот в чем дело: я по-настоящему горжусь тем, что веду практику, которая помогает обществу. Слишком часто врачи так увлекаются заработком, что забывают, зачем они вообще пошли в медицину – чтобы помогать людям. Скажите, кто-нибудь из вас помнит четвертую строчку клятвы Гиппократа?
Мы с Лукасом нервно переглядываемся, прежде чем кивнуть.
– Я не ожидаю этого от вас, но для меня эти слова имеют особое значение, поэтому я повесил их прямо здесь. – Он указывает на рамку, которая висит на стене позади него. – «Я буду помнить о том, что в медицине не меньше искусства, чем в науке, и что теплота, сочувствие и понимание могут перевесить нож хирурга или лекарство фармацевта», – цитирует он.
Я почтительно киваю.
– Это моя любимая часть.
Лукас смотрит в мою сторону, и я чувствую, как от него исходят волны презрения.
– Вы, дети,
