его регулярных визитов в Париж этот уголок Лонг-Айленда казался ему стерильным пригородом.
– Так переводись в Нью-йоркский университет в следующем семестре, – предложил я.
– Я хочу в Колумбийский.
– Тогда налегай на учебу, поднимай планку.
– А кто твоя новая подружка, папа? – спросил он, меняя тему разговора.
– С чего ты взял, что у меня новая подружка?
– Ты выглядишь счастливым.
– Ты хочешь сказать… что давно не видел меня счастливым?
– После Изабель – никогда.
Изабель.
Я действительно писал ей каждое Рождество – два или три абзаца поздравлений вкупе с пересказом событий своей жизни. Я никогда не упоминал о женщинах, с которыми встречался, о тихом отчаянии, которое все еще испытывал, вспоминая, как она оборвала нашу жизнь. Я сообщал новости об Итане, о своей работе, о Нью-Йорке. Не выкладывая карты на стол, давал понять: я все еще жду тебя. Изабель неизменно отвечала: несколько строк о Шарле, о том, что он тихо стареет и становится все более немощным. Эмили научилась ходить, постепенно возвращалась к душевной стабильности и даже (судя по прошлогоднему рождественскому письму) снова жила в Париже. «Мы возлагаем на нее надежды», – заключила Изабель, прежде чем пожелать мне удачи в наступающем году… и ни разу не раскрыв в этом коротком послании, о чем думает, какой видит свою жизнь. Как будто переписывалась со мной только потому, что считала дурным тоном не отвечать письмом на письмо.
Изабель.
Примерно через месяц после знакомства с Лорри, во время регулярной утренней пробежки, я вдруг поймал себя на мысли, что больше не оплакиваю ее. Потому что встретил ту, с кем видел неуловимые возможности разумного удовлетворения.
А потом, из ниоткуда, Изабель вернулась в мою жизнь. И в пятницу утром я отменяю все дела на ближайшие несколько дней, успеваю на последний вечерний рейс из аэропорта Кеннеди в Париж и прямо с трапа самолета мчусь по адресу, который она указала в своем электронном письме.
Мой дорогой Сэмюэль,
похоже, пришла моя очередь.
Мне осталось несколько дней… возможно, неделя.
Вот мой адрес. Это будет мой последний адрес.
Ты знаешь, где меня найти… если сможешь вынести… после той стены, что я воздвигла между нами. Но, как я уже сказала, время не на нашей стороне.
Изабель
***
Самолет приземлился на рассвете. Я написал Изабель по электронной почте из аэропорта в Нью-Йорке, сообщив, что уже в пути; что приеду с завтрашним солнцем. Ответ пришел через десять минут.
Утренние часы посещения в больнице: 10:00 – 12:00. Но я только что договорилась с ночным медбратом, который уходит в 08:00. Если ты доберешься сюда раньше, он проведет тебя… учитывая, что ты летишь из Нью-Йорка, а время уходит. Но я все еще жду тебя.
Около шести утра я сел в такси и выехал из аэропорта. Через полчаса уже стоял перед Американским госпиталем в Нейи. Из машины я написал Изабель. Она ответила, сообщив, что медбрат – парень по имени Лоик – встретит меня у главного входа в больницу в 6:30 и проводит наверх без лишних вопросов от дежурных администраторов.
– Постарайся скрыть свое потрясение, когда увидишь меня, – добавила она.
Лоик производил впечатление человека, живущего в вечной бессоннице. Я предположил, что это издержки профессии, связанной с ночными дежурствами в больнице. Он с облегчением обнаружил, что я говорю по-французски.
– Мы должны поторопиться, – прошептал он, когда я вошел. – Старший персонал приступает к работе примерно через полчаса, и здесь очень строго относятся к правилам и регламенту.
Он попросил меня показать паспорт охраннику при входе. Меня пропустили. Лоик провел меня по нескольким задним коридорам, а затем мы поднялись на шестой этаж в пустом большом служебном лифте.
– Мадам была так рада, что вы придете. Для нее это очень много значит. Более чем много. Вы сделали доброе дело, добравшись сюда.
Выйдя из служебного лифта, Лоик спешно увлек меня в другой задний коридор, и мы незаметно прошмыгнули мимо всех постов. Затем вернулись в общий коридор.
– Она в палате 242, – сказал Лоик, взглянув на часы. – Смена персонала в восемь. Так что я приду за несколько минут до этого. У нее одноместная палата, и я позабочусь о том, чтобы вам никто не мешал. Но, если возникнет чрезвычайная ситуация, возле кровати есть тревожная кнопка.
Мы подошли к двери. На табличке, вывешенной снаружи, значилось ее имя – де Монсамбер. Я подумал: неужели это и есть общий итог нашей жизни – фамилия, написанная фломастером на белой картонке, которую следует выбросить в мусорное ведро, когда этой жизни больше не будет? На мгновение меня охватила паника. Я не хотел сталкиваться с тем, что ожидало меня за этой дверью… хотя ради этого и летел целую ночь.
Лоик постучался. Тишина. Он открыл дверь. Маленькая комната. Высокая больничная кровать, утопающая в море медицинской аппаратуры и принадлежностей. Капельницы, пакеты с растворами, бесконечные провода, три высокотехнологичных монитора, мешок для сбора мочи, лотки с лекарствами и звуковое сопровождение метронома бип, бип, бип: сердцебиение моей Изабель.
И среди всей этой атрибутики конца жизни лежала она. Изабель заранее попросила меня не впадать в отчаяние при виде того, что с ней стало. Мне это не удалось. Узорчатая больничная сорочка была велика ей как будто на три размера – настолько она усохла. Изможденная, с серым лицом, впалыми щеками, она выглядела трупом. Вокруг головы был повязан элегантный шелковый шарф – что-то дизайнерское, когда-то купленное в дорогущем бутике; теперь единственное напоминание о том моменте в жизни, когда роскошный шелковый аксессуар повязывался вокруг шеи как часть изысканного образа, который она являла миру. Может, это был подарок от мужа, любовника. Теперь же он прикрывал безволосую голову. Изабель дремала. И вот открыла глаза. Ей потребовалось мгновение, чтобы сфокусировать взгляд и различить, кто перед ней. Наконец:
– Если ты скажешь мне, как хорошо я выгляжу, сразу пойдешь вон.
Я подавил смех, готовый перейти в слезы.
– Не скажу.
– Хорошо, – сказала она, указывая на металлический стул возле кровати. Затем кивнула в сторону Лоика – тот все еще стоял в дверях, – давая понять, что мы хотим побыть одни. Я сел на холодный стул. – Возьми меня за руку, – попросила Изабель, протягивая мне пальцы, теперь анатомические, сплошь кости. – Если, конечно, не возражаешь подержаться за руки со скелетом.
– Заткнись. – Я наклонился, чтобы поцеловать ее. Она попыталась просто подставить мне щеку для поцелуя. Я коснулся губами ее губ. Последнее свидание наших губ, когда-то оставлявших следы повсюду
