на тротуар.
– Почему бы тебе не спросить его самой?
– Потому что он никогда не скажет тебе «нет». – Она одарила меня обаятельной улыбкой.
Я не стала ее поправлять, упомянув одно вопиющее исключение.
– Я ничего не обещаю, но что именно?
– Линдси хочет пригласить нас с Олстон на пижамную вечеринку на ее день рождения.
– Звучит вполне приемлемо. Когда это?
– Третье марта – это суббота, когда мы сдаем тест. Хотим потусоваться вместе и отпраздновать сдачу теста.
– В субботу – вечер детских подарков у Ребекки.
Нола наморщила носик:
– Мне казалось, его поменяли на вечеринку в нижнем белье.
– Да, это длинная история, но официально это будет праздник детских подарков. И, наверное, даже к лучшему, что тебя там не будет. Там будут и Фаррелы, и Рэвенелы, но, если мать Линдси не возражает, и у меня с этим проблем нет.
Нола просияла:
– Отлично. Так что мне не нужно спрашивать папу, верно?
– Вряд ли он будет возражать, но на всякий случай я спрошу у него.
– Спасибо. – Она вытащила телефон, и я с завистью наблюдала, как она, ловко избегая других пешеходов, шла по тротуару, и ее пальцы летали по экрану.
– Готово, – сказала она. – Просто нужно, чтобы Линдси и Олстон знали, что я тоже там буду.
Я бросила на нее недоуменный взгляд:
– А почему ты сама не спросила у отца? Надеюсь, мальчиков у Олстон не будет, верно?
Она снова сморщила нос:
– Конечно нет. Просто папа в последнее время такой… колючий. Я не хотела рисковать – вдруг он сказал бы «нет», потому что я поймала его в неподходящий момент.
Я не стала с ней спорить. В последнее время свет обычно горел под дверью Джека всю ночь, и непрекращающийся стук пальцев по клавиатуре вызывал у меня чувство вины за то, что я сплю. Я знала это лишь потому, что начала каждую ночь проверять Нолу во время своих частых походов в туалет. Под его глазами залегли темные круги, а в самих глазах появился хорошо знакомый мне отстраненный взгляд, когда он бывал глубоко погружен в работу. Вот только это казалось чем-то иным. Он не просто ничего мне не рассказывал, он вообще казался каким-то скрытным. Выходя из комнаты, он запирал дверь и никогда не отвечал на звонки внутри дома. Было вполне понятно, что он пытался скрыть свой проект от Марка. Но я невольно задавалась вопросом, почему он также скрывал его от меня.
– Ты заметила, что на всех других образцах, которые мы видели в разных витринах, были имена и фамилии тех, кто их вышил? – спросила Нола, когда я вырулила с парковки. – Или хотя бы их три инициала. Почему Эванджелина вышивала только имя?
Я задумалась.
– Хороший вопрос. Я не думала об этом. Может, у твоего отца найдется идея. Наверняка знаю лишь одно: найти ее было бы намного проще, будь у нас ее фамилия.
Нола кивнула и уткнулась в свой телефон, и я всю короткую поездку домой провела в размышлениях о молчании Джека и о том, почему девушка, умершая более ста пятидесяти лет назад, оставила после себя реликвии своей жизни, но не фамилию.
Через два дня, спустившись к завтраку, я с удивлением обнаружила, что Джек ждет меня в кухне. Он был свежевыбрит и в чистой рубашке, волосы на концах все еще влажные после недавнего душа. Стоило мне увидеть его, как мое сердце, как обычно, заколотилось, но вскоре успокоилось, стоило мне подумать о том, по какой причине он может здесь быть. Либо кто-то настучал на меня по поводу тайника с пончиками, либо ему нужно было что-то со мной обсудить.
– Доброе утро, Мелли, – сказал он, выгнув на манер Ретта Батлера бровь, и отхлебнул из кружки с надписью «Лучший папа в мире», украшенной крошечными отпечатками больших пальцев.
– Доброе утро. – Я хотела открыть шкафчик, но Джек поднял мою дымящуюся кружку.
– Как ты любишь. Сахара больше, чем соли в Мертвом море, а сливок больше, чем кофе.
– Отлично, – сказала я, улыбаясь и беря у него кружку. – Чувствуешь себя лучше?
Кружка зависла на полпути к его рту.
– Я не знал, что я болен.
– Ты не был… самим собой. Эта книга, похоже, отнимает у тебя больше сил, чем обычно.
Не сводя глаз с моего лица, он сделал большой глоток кофе.
– Правда?
Он поставил свою кружку на стол и, скрестив руки на груди, посмотрел на меня с выражением, которое было мне незнакомо.
– Ты была в моей комнате, когда меня там не было?
Я едва не выплюнула свой кофе.
– Вот уж нет! За исключением того единственного раза, когда ты вышел ночью и я волновалась о тебе, я ни разу не заходила к тебе в комнату. Меня не приглашали в нее.
В его глазах заплясали огоньки.
– В смысле, поговорить. Или посидеть. Не лежать. Или… – Я взмахнула кружкой, и кофейная гуща едва не выплеснулась. – Я имею в виду, что нет, не была. Миссис Хулихан заходила туда, чтобы поменять простыни и пропылесосить, но это всегда в твоем присутствии. Почему ты спрашиваешь?
– Потому что кто-то ковырялся в замке. Я воспользовался старым бойскаутским методом – сунул в замочную скважину бумажку, и потом нашел ее на полу. Но внутрь никто не входил. Бумажка, которую я положил между дверью и дверным косяком, все еще была там. Но кто-то пытался.
– Ловко придумано!
– Спасибо. – Он прислонился к стойке. – Думаю, это был Марк. Он все еще ищет этот бриллиант. В последнее время Джонатан Голдсмит развил в Сети повышенную активность. Задавал вопросы о праве собственности на найденные сокровища. Я уверен, что он считает, что легендарный бриллиант не только существует, но и спрятан в нашем доме. Он пытается избежать того, что случилось с рубинами, когда те были найдены на принадлежащем нам участке.
– Если мы сможем доказать, что это он пытался проникнуть в твою комнату и тем самым нарушил договор, то мы можем прямо сейчас выставить его из нашего дома. – Я осторожно посмотрела на Джека. – Но только если ты этого хочешь. Мы знаем, что никакого бриллианта нет, поэтому Марк все еще нуждается в деньгах и ему понадобится наша финансовая помощь. Что означает, что он просто будет обязан помочь тебе. И я знаю, как это важно для тебя. Для нас.
Я затаила дыхание. Все сказанное мной было правдой. Но в душе я надеялась, что его ответ будет
