просто мастер поворачивать мои слова против меня. Он все помнит лучше меня и может воспроизвести самые невероятные вещи, которые я говорила, и использовать их в неудачном для меня контексте. Когда мы ссоримся, он всегда бросает в меня мои же слова. В такие моменты я чувствую себя девочкой, которая отрезала себе руки и покорно преподнесла ему. А он пользуется этими безжизненными руками, чтобы давать мне пощечины.
Ему пришло в голову, что было бы классно, если б мы чаще что-нибудь пекли. Запах печенья и другой выпечки затмевает ощущение грязи, пыли и кислых тряпок, запах которых пропитал их полуподвальную квартиру. Сам он не умеет ничего печь, пока я вожусь с рецептами, он сидит в гостиной с ноутбуком на коленях. Я немного переживаю по этому поводу, боюсь, что растолстею от мучного. Толстые девушки ему не нравятся.
Когда он был подростком, то несколько лет встречался с девушкой. Поначалу он был в нее сильно влюблен, но когда она набрала вес, то потерял к ней интерес.
Иногда мы закипаем, я из-за чего-то взрываюсь или начинаю себя жалеть, мы ругаемся, я угрожаю, что уйду навсегда, реву, он меня утешает, мы занимаемся сексом и засыпаем. На следующий день мы молчим, пока реальность не перенастроится. Тогда жизнь продолжает идти своим чередом.
Он очистил меня, как луковицу. Я стала ничем, окружена тонкой коркой льда, и мои глаза щиплет.
Одна из его подруг едет учиться заграницу. У нее квартира на Валастиг, и она предложила ему пока ее снимать. Квартира гораздо красивее их полуподвальной берлоги, и он предложил мне съехаться с ним… если я пообещаю перестать себя резать и быть сумасшедшей. Все теперь станет лучше. Я выбросила перочинный ножик. Начинаем с чистого листа.
Новая квартира просто супер! Отличный район, мы просыпаемся под колокола церкви Хатльгрима, и до всего близко. Просторная кухня, у которой одна стена покрашена в красивый оранжевый цвет. В холодильнике у нас только овощи и здоровая еда, ни диетической колы, ни сосисок, никакого мяса. Не знаю, как там его сосед, надеюсь, он там не зарастет пылью. Нам будет так уютно здесь, в нашем распоряжении гостиная и спальня. От этого сносит голову. Дверь из гостиной выходит прямо в сад, летом мы можем там сидеть, пить пиво и играть в настолки. Правда, не знаю, как платить мою часть квартплаты, что-нибудь придумаю.
Меня сильно удивило, сколько у него книг. Понятное дело в его бывшей квартире все подоконники и другие поверхности были завалены книгами. Оказалось, его платяной шкаф и всевозможные ящики были тоже забиты книгами. Когда мы перевезли все это на Валастиг и начали разбирать, у меня появилось ощущение, что я замуровываю себя в стену. Но так как я пообещала не быть сумасшедшей, то не буду говорить про эту клаустрофобию, которая иногда меня так и душит.
Несмотря на то, что мы живем вместе, я не называю его парнем. Этот титул превратился во что-то пустое и нелепое. Я его зову «мой псевдомуж».
Среда обитания вегетарианки
Мне так нравится быть взрослой. На Валастиге мы можем делать все, что нам хочется. Мы сортируем мусор, готовим вегетарианскую еду, читаем кучу книг и иногда не спим всю ночь: смотрим кино или сериалы. В нашем доме мы сами диктуем свои условия.
У него такие красивые глаза. Иногда он устраивается у меня на груди и смотрит на меня, глубоко в душу. В такие моменты он такой милый, что мне хочется, чтобы он весь принадлежал мне, хочется быть его мамой, начать все с начала и заботиться о нем. Ему приходилось много перетерпеть, когда он был маленький, и этого уже не исправить. Он весь сжимается и становится странным, когда я прошу его рассказать о жизни в Норвегии с отцом. Тот часто бывал пьян, не терпел слабости и ужасно общался со своими женщинами.
Однажды, когда ему было где-то семь, он заболел: его вырвало прямо за ужином. Папаша ударил его так, что тот упал на пол, и потом начал бить его ногами в армейских ботинках.
Отец водился с сомнительными женщинами, некоторые были совершенно неадекватными, но он часто мог спокойной читать, когда у папаши кто-то был. Однажды он взял его к какой-то женщине домой и трахался с ней на втором этаже, пока он смотрел мультики в гостиной. Ему казалось, день прошел хорошо, пока они не вернулись домой, где их ждала папина женщина. Она хотела знать, где они были. В двенадцать лет он вернулся к маме, и о пребывании в Норвегии не говорилось. Он молчал о пьянстве и насилии. Он часто говорит мне, какая у него красивая и умная мама, в те редкие разы, когда говорил про отца, удивлялся, как мама могла быть с таким уродом.
Мы голые, все в поту. Я лежу на его крепкой груди и чувствую сладковатый запах, который, приплясывая, поднимается из его подмышки. Это мой самый любимый запах на свете. Я хочу выкупаться в его поту и выйти в мир окутанной им.
Наша любовь сырая, мы доверяем друг другу самое сокровенное, к чему раньше никто не приближался. Когда мне кажется, что я содрала с самой себя кожу сырорезкой, я напоминаю себе, что любовь – это многоцветный спектр. От нее так же больно, как и хорошо.
Моя подруга Бриндис учится в школе домоводства. Она заходила на днях в гости посмотреть на нашу новую квартиру. Она принесла ароматный пирог, который испекла перед своим приходом. Все время, что она была у нас, он сидел в спальне с ноутбуком, только сказал привет, когда она заглянула в комнату. Когда Бриндис ушла, он вышел и внимательно посмотрел на пирог. «Какие в нем использованы яйца?» – спросила он с упреком. Он более принципиальный, чем я. Хоть мы оба и вегетарианцы, он гораздо строже относится к тому, что хочет есть.
«Не знаю, наверно, обычные коричневые
