спросил Джек.
Мы с Джейн покачали головами. Я подняла глаза и, когда снова посмотрела на экран, ощутила знакомое легкое покалывание.
– Кажется, я уже где-то это видела. Просто не могу понять где.
– Надо показать это Ивонне, – в унисон сказали мы с Джеком и с глупыми улыбками посмотрели друг на друга.
Джейн закатила глаза:
– Вы это серьезно? Советую вам снять комнату. – Она открыла заднюю дверь фургона и забралась внутрь.
Я открыла дверь со стороны пассажирского сиденья, и моему взору тотчас предстала лежащая на нем красная подушка. Я подняла ее, чтобы Джейн и Джек тоже ее увидели.
– Похоже, Адриенна все-таки была здесь. Наверно, она просто была не в настроении говорить.
Я пристегнула ремень безопасности и положила подушку на колени. В голове вертелась дюжина вопросов, но ни на один из них у меня не было ответа. Мой телефон звякнул – пришло очередное сообщение. Я вытащила его из сумки и посмотрела на экран. Кровь моментально застыла в моих жилах.
– Все в порядке? – спросил Джек.
– Если бы, – ответила я.
Я повернула телефон так, чтобы он и Джейн могли прочитать текст.
КОНЕЦ БЛИЗОК. ДАВАЙ КО МНЕ В АД.
– Нам нужно вернуться на чердак, не так ли? – тихо спросила Джейн.
Пульсация в висках усилилась.
– Да, – неохотно согласилась я. – Но только после вечеринки у Ребекки. Хотя, если честно, я не уверена, чего я боюсь больше.
Тусклого света прикроватной лампы было достаточно, чтобы я могла разглядеть этикеточный пистолет и открытый ящик комода. Отрывистые щелчки пистолета были лучше любой психотерапии, даже в сочетании с прерывистым храпом Генерала Ли. Я не спала с половины второго, переставляя ящики и меняя этикетки. Я только что закончила третий ящик, но, как говорится, сна не было ни в одном глазу. Ни единого зевка, ни сонливости, в которой я остро нуждалась, чтобы стереть из памяти последнее сообщение с той же легкостью, с какой оно исчезло из моего телефона.
Мой телефон звякнул. Пришло сообщение. Я замерла, боясь смотреть на него в темноте. Не желая беспокоить Генерала Ли, я взяла телефон с собой в ванную, где включила все лампы, чтобы там было светло как днем. Сев на край ванны, я глубоко вздохнула и посмотрела на экран.
Встали?
Меня обдала холодная волна облегчения. Дрожащими пальцами я напечатала «да» и подождала, когда телефон зазвонит. Вряд ли Ивонна была готова общаться со мной при помощи эсэмэсок. Еще пара секунд, и начальные такты Mamma Mia эхом отразились от мраморного пола. Я быстро провела большим пальцем по экрану, чтобы ответить на звонок.
– Здравствуйте, Мелани. Я так рада, что вы уже проснулись. Я знаю, что еще рановато, но я слишком взволнована и не могу ждать. Хочу поделиться тем, что я обнаружила.
– Вы по поводу образца вышивки в музее?
– Да. И нет.
Я ждала, что Ивонна скажет что-то еще. Она же в свою очередь ждала, что я буду тянуть из нее слова. Интересно, будет ли с моей стороны невежливо кричать или угрожать ей? Впрочем, нет. Вряд ли после этого я смогу жить в мире с собой, поэтому я просто сказала:
– Хорошо. Начнем с «да». Что вы узнали о нем?
– Судя по имени и датам, я готова поспорить на бабушкину нитку жемчуга, что это наша Эванджелина. Имейся у меня привычка делать ставки, но ее у меня нет. Исходя из этого предположения и зная, что ее мать звали Люсиль, я еще немного покопалась в тех местах, где большинству людей даже не пришло бы в голову копать. Но, мне кажется, я умею делать это чуть лучше, чем большинство остальных людей.
Молчание затянулось, и я поняла, что она ждет моей реакции.
– Абсолютно. Вы умеете делать это даже лучше, чем налоговая инспекция, которая выжимает из нас все до последнего цента.
Когда она не ответила, я поспешила добавить:
– Это комплимент. Никто лучше вас не умеет копаться в исторических архивах.
– Спасибо, Мелани. Как я уже сказала, мы уже изучили генеалогическое древо и записи из Галлен-Холла, из которых мы знаем, что Люсиль была замужем до того, как пришла работать в дом на Трэдд-стрит. Вот почему мы, естественно, предположили, что ребенок, которого она выносила, был от мужа.
Я села так резко, что уронила телефон в ванну. Пошарив рукой и выудив его оттуда, я снова прижала его к уху.
– А он был не от него?
– Верно. И я на девяносто девять процентов уверена, что знаю, кто отец.
Я хотела попросить ее опустить драматический пересказ ее блестящих исследований и просто изложить мне факты, но это все равно что просить грозовую тучу прекратить дождь. Я покорно вздохнула:
– Так кто это и как вы узнали? – Я села на пол и, вытянув ноги вперед, прислонилась к краю ванны, готовая к долгому пути.
Ивонна между тем продолжила:
– Тот факт, что бедную Эванджелину похоронили в саду за домом, заставил меня задуматься. Ее мать родилась в рабстве, но Джон Вандерхорст освободил ее после того, как перевез ее в Чарльстон. Возможно, семье как раз понадобилась кухарка, но меня грызла мысль, что это могло быть и нечто большее. Я ничего не смогла найти в личных записях, поэтому мне пришлось подумать об источнике информации, который мы еще не рассматривали.
Я почти слышала, как она затаила дыхание, ожидая моего вопроса.
– И что это было, Ивонна?
– Недвижимость! Я думала, уж кто-кто, а вы догадаетесь. Я начала с земельных участков, принадлежащих Вандерхорстам, включая дом на Трэдд-стрит и Галлен-Холл, а также несколько фирм на Митинг-стрит и Брод-стрит. Они, конечно, не управляли ими сами, а просто сдавали в аренду, но в какой-то момент им принадлежал магазин мужских шляп и женского платья. Я думала, вы оцените последнее.
Она умолкла, чем стряхнула с меня оцепенение, и, надо сказать, вовремя, чтобы я успела отреагировать:
– Да-да, определенно. Как интересно. Итак, помимо того что Вандерхорсты имели меркантильный интерес в различных предприятиях, что еще вы нашли?
– Я думала, вы никогда не спросите! Итак, поскольку Люсиль родилась в рабстве, но затем получила свободу, я решила немного разобраться в этом. Мне удалось найти свидетельство об ее освобождении. В нем говорилось только то, что она была в здравом рассудке и крепком теле и способна содержать себя. Никаких мотивов, конечно, не приводится, но иногда исследователь может сделать некоторые выводы, исходя из обстоятельств. Например, почему дочь Люсиль
