все смешалось у меня в голове.) Однако я убеждена, что все-таки скажу тебе об этом, как бы невероятно это ни звучало, потому что сейчас все это кажется мне интуитивно правильным.
Ты напоминаешь мне Брайса во многих отношениях: своей натурой и мягкостью, своим состраданием и обаянием. Ты даже немного похож на него внешне, и поскольку вы оба спортсмены, ты двигаешься с той же гибкой грацией. Как и Брайс, ты не по годам взрослый и зрелый, и пока развивались наши отношения, все это сходство становилось для меня все более очевидным.
И вот во что я решила верить: каким-то образом через меня Брайс стал частицей тебя. Когда он заключал меня в объятия, что-то от него передалось тебе, и пока мы проводили вместе лучшие наши дни в Окракоуке, ты как-то сумел унаследовать присущие только ему одному качества. Значит, ты – наше общее дитя. Понимаю, это невозможно, но предпочитаю верить, что любовь, которую мы с Брайсом чувствовали друг к другу, как-то сыграла роль в появлении замечательного юноши – того самого, что я успела узнать и полюбить. С моей точки зрения, других объяснений нет.
Спасибо тебе за то, что разыскал меня, сынок. Я люблю тебя.
Мэгги* * *
Дочитав письмо, я вложил его обратно в конверт и поднес к глазам приложенную к письму подвеску на цепочке. Она и раньше показывала ее мне, и на обороте подвески-ракушки я видел слова «На память об Окракоуке». Подвеска казалась странно тяжелой, будто вобрала в себя все их чувства, любовь всей жизни, уместившуюся в несколько коротких месяцев.
Когда я был наконец готов, я убрал подвеску и письмо обратно в карман и бережно принял урну из рук Абигейл. Начинался отлив, вода двигалась в том же направлении, что и ветер. Я шагнул на влажный песок, в который начали погружаться ступни, и представил Мэгги во время первой встречи с Брайсом на пароме. Прибой был ровным и ритмичным, океан простирался до самого горизонта. Его масштабы казались непостижимыми, даже когда я представлял себе парящего в ночном небе подсвеченного гирляндой воздушного змея. Надо мной солнце уже снижалось, я знал, что стемнеет рано. Вдалеке на песке был припаркован одинокий пикап. Пеликан скользил по гребням волн. Закрыв глаза, я увидел Мэгги, стоящую в темной фотолаборатории рядом с Брайсом или занимающуюся уроками за потертым кухонным столом. Потом представил себе поцелуй, во время которого, пусть даже на миг, все в мире Мэгги было идеальным.
А теперь ни Брайса, ни Мэгги уже не было на свете, и при этой мысли меня охватила ошеломляющая печаль. Я повернул крышку, открыл урну, перевернул ее и дождался, когда набежавшая волна унесет прах. Стоя неподвижно, я вспоминал «Щелкунчика», катание на коньках и украшение елки, поспешно смахивая непрошеные слезы. Вспоминал, с каким восторгом на лице она вынула из коробки Мэгги-мишку, и понимал, во что буду верить всегда: что любовь сильнее страха.
С протяжным вздохом я наконец повернулся и медленно направился к Абигейл. Я нежно поцеловал ее, взял за руку, и мы молча побрели вдвоем обратно по берегу.
