За свой поход в Минск я был награжден орденом Красной Звезды и когда вернулся на Большую землю, получил двухмесячный отпуск, который дал мне возможность увидеть семью.
Нашел ее в небольшом уральском селении — Нижнем Иргниске, что ютился на крутом горном склоне. Жена учительствовала в школе, сын рос в детском садике. Так, бел небольших счастий не бывает большого счастья. Это остро почувствовал я тогда в Иргинске, держа на руках сына и видя, как к нам через силу в гору бежит кем-то предупрежденная жена.
Летом сорок третьего года в составе спецгруппы я опять полетел на Минщину, и опять боевые будни поглотили меня. Ко всему на этот раз пришлось пережить небывалую блокаду: напрасно рвать кольцо немецкого окружения, отступать, отсиживаться в болотах Нолика, до изнеможения голодать…
Вошел я в освобожденный Минск во главе группы автоматчиков, вслед за армейской разведкой, когда еще слышалась перестрелка, кое-где горели здания и улицы то и дело перебегали подозрительные фигуры.
Город поразил разрушениями. В центре на нас со всех сторон надвигались развалины — желтые, островерхие. Среди них зеленели грядки чахлой свеклы и капусты, обгороженные спинками обгоревших кроватей. Вокруг площади Победы и по обеим сторонам Долгобродской улицы желтела рожь и, несмотря ни на что, пиликали свое "пить-полоть" перепелки.
А на следующий день ночью немцы снова обрушили на Минск бомбы, и опять взрывы потрясали изувеченные кварталы.
В Минске я пережил самые опасные минуты в своей, жизни, за Минск пролилась моя кровь, и в грохоте взрывов я вдруг почувствовал, что город входит в сердце как что-то бесконечно родное, отвоеванное, тебе необходимое, без чего тяжело будет жить.
Начал я писать давно. Писал стихи, прозу, занимался литературными исследованиями. Писал о болотах и сыпучем песке Комаринщины, что, как вода, стекал по спицам колес, об алой звездочке над коньком заводской крыши, о поисках счастья людьми, изучал творчество Достоевского. Но почувствовать себя литератором, хотя это может звучит парадоксом, меня заставила война. Она заставила взяться за перо, еще раз осмыслить место в жизни, свою обязанность перед другими.
В освобожденном Минске я опять стал учительствовать — преподавал язык и литературу, заведовал учебной частью 42-й средней школы. Но вскоре, послушный властному внутреннему голосу, оставил школу и ушел литературным работником в редакцию газеты "Советская Белоруссия".
Писал я в то время разное: рецензии на спектакли, кинокартины, книги, юбилейные статьи, воспоминания о партизанах-соратниках, а позже — портреты артистов, литературно-критические обзоры и очерки о творчестве белорусских писателей. Особенно увлекался произведениями Кузьмы Чорного.
Весной 1945 года было принято решение возобновить выпуск газеты "Літаратура і мастацтва", и мне предложили перейти в ее редакцию ответственным секретарем.
Газетная работа ревнивая. Она не любит, чтобы человек делил ее с чем-то другим. Потому часто приходилось ночевать в типографии, диктовать машинистке передовые статьи, править заметки прямо на Линотипе, многому учиться на ходу самому.
Работа в газете ввела меня, если можно так сказать, в гущу литературной жизни, в литературную лабораторию, помогла формированию моих творческих взглядов. Я очень благодарен газете.
И все так и через два года я перешел на новую работу — редактором отдела прозы и драматургии журнала "Полымя", где проработал тринадцать лет.
Биография писателя — это его книги. В них все: и жизненный путь, и раздумья, и поиски, и мечты писателя. И пусть себе даже записаны они о других временах, о людях иных профессий, в них все равно так или иначе отразится личная судьба писателя, его искания, его борьба за свое заветное, иначе говоря, как и чем он жил в это время.
Я стал писателем поздно, только после войны. И натурально, первой моей книгой стала военная повесть. К тому же, несмотря ни на что, воспоминания об участии в партизанской всенародной борьбе были самыми дорогими в моей жизни.
Годы работы в редакциях газет и журнала нашли свое отражение в последующей книге — "По пути зрелости" (1952 г.), хотя в ней помещены только литературно-критические очерки о белорусской прозе и драматургии[5].
Однако вера, что призвание мое — литература, пришла ко мне только с романом "За годом год" (1957 г.). Писал я это произведение полный любви к Минску — городу-герою с такой трагической историей, полный уважения к тем, кто поднимал его — в который уж раз! — из безнадежных развалин.
Из каких источников черпал я материал для этого произведения? Прежде всего — из пережитого, из собственных впечатлений. Как упоминалось уже, вошел я в Минск вслед за разведкой Советской Армий и видел город в огне и дыму. Мне пришлось принимать участие в воскресниках по восстановлению города, и книжечку, где отмечались отработанные часы, я храню и сейчас. Меня окружали — и я их знал — люди, которые вернулись к мирному труду и принялись строить спою мирную жизнь. Их судьба, стёжки-дорожки, которыми пошли они к своему счастью, волновали меня, тем более, что не всегда, как и мои, были легкими и прямыми. Мне, наконец, посчастливилось видеть, как из пепла и развалин люди подмяли город редкой красоты.
Но я не историк, не архитектор, не строитель. Поэтому, когда взялся за работу, мне довелось прочесть десятки книг по истории Минска и градостроительству, десятки книг об опыте строителей, Пришлось днями просиживать в кабинете главного архитектора города, знакомясь с его работой, ездить с ним в мастерские и на стройки. Пришлось знакомиться с работой строительных трестов и бытом строителей.
Летом 1953 года я поехал в Сталинград. Там также занялся изучением жизни тех, кто строит город Жил вместе с ними, вместе с ними ходил на стройки, вместе ездил в выходные дни отдыхать на Бакалду — левый берег Волги, старался узнать их интересы, стремления, понять, что их волнует.
Вот все это, творчески переплавленное, усиленное фантазией, и вылилось в роман "За годом год".
О чем мой роман? Обычно говорят — о строителях Минска. Это правильно, но только отчасти. "За годом год" — книга о послевоенной судьбе людей. У советского человека много дорог к счастью. Но где она, самая короткая, и что подстерегает человека на ней? Вот скорее всего об этом и повествует роман. Во всяком случае, когда я отбирал события, человеческие судьбы и старался проследить их, я руководствовался именно этой задачей.
В каждом художественном произведении есть внешняя и внутренняя тема. Внутренняя тема романа "За годом год" — люди и время, поиски счастья людьми.
Поездка в Сталинград пробудила желание путешествовать. Я исколесил Белоруссию, Украину. Поднялся на Кара-Даг в Крыму, проехал Верецкий и Ужоцкий перевалы в Карпатах, побывал в славном Ужгороде, где свободно, совсем как в лесу, стонут горлицы. Я видел зеленые Кодры Молдавии, опаленную солнцем Среднюю Азию, дюны Паланги, спокойное Рижское взморье, живописные крыши Таллина и старого Томаса на Таллинской ратуше, побывал в Ленинграде, любовался волжским простором со знаменитого Горьковского Откоса. Видел дельту Волги и астраханский розовый лотос… Но странно — чем больше я видел свет, тем дороже и милее становился Минск, и чем дальше отъезжал от него, тем с большим нетерпением и душевным трепетом возвращался обратно.
Следующий свой роман "Весенние ливни" (1960 г.) я тоже посвятил Минску. Говорю "посвятил" потому, что город, как и в романах "Немиги кровавые берега" и "За годом год" является здесь одним из героев, и его судьба интересует и волнует меня так же, как и судьба других живых героев. Вообще романы, являясь совершенно самостоятельными произведениями, как бы образуют единый цикл — "На перевале столетия". И над заключительным романом его "Сотая молодость" работаю сейчас.
"Весенние ливни" являются результатом, моего знакомства с трудом и бытом минских автозаводцев. К тому же многие из моих хороших товарищей по партизанской борьбе стали строителями, а потом рабочими или инженерами автозавода. Меня увлекло и само начало строительства этого гиганта — романтическое и так характерное для Минска.
Первыми каменщиками, монтажниками и прорабами были бывшие партизаны. На западе еще пылала война, и они долго жили отрядами, как и когда-то, в шалашах под соснами, в бараках. Имели общие запасы продуктов, каждый день назначали дневальных по артельным кухням, по очереди возили в бочках воду из Свислочи. Вечерами по привычке разжигали костры, и тогда совсем по-партизански выглядел бор. Временами ночью раздавался гудок. Поднимались все, одеваясь на ходу, как по тревоге, бежали к железнодорожной ветке разгружать вагоны, а потом на руках или по слегам тянули на территорию завода тяжелые ящики со станками и оборудованием. В выходные же дни в строю, колоннами, с кирками и лопатами шли на разборку руин.
