Кара тяжело вздохнула и опустила взгляд.
— За этим я и пришла, — сказала она. — Я хочу рассказать тебе, кто я. Точнее, кем была до того, как встретить тебя.
Она посмотрела на Бэстифара и оторопела. Впервые она видела его лицо таким — оно вытянулось, глаза словно увеличились и, не мигая, смотрели на Кару.
— Как тебя звали? — тихо спросил он.
— Кара Абадди, — дрожащим голосом произнесла она. — Дочь Саида Абадди из Оруфа.
Глаза Бэстифара потеплели, и Кара поняла, что впервые с момента визита в Аллозию видит их такими. Подступающие слезы перехватили ей дыхание. Бэстифар коснулся ее щеки и улыбнулся.
— Приятно, наконец, познакомиться с тобой, Кара Абадди.
— Ты знаешь, что не должен меня так называть, — нервно улыбнулась она.
— Я подумаю над тем, чтобы отменить эту традицию, — сказал он. — Хоть на что-то же должен сгодиться этот несчастный царский трон.
***
Чена, Анкорда
Одиннадцатый день Зоммеля, год 1489 с.д.п.
Вечер выдался особенно холодным. Принц Альберт дрожал, кутаясь в накидку с меховым воротом, сидя в пустой библиотеке дворца и вдыхая книжную пыль. Казалось, жители замка совсем не чтят книги и не посещают библиотеку. Здесь не было даже архивариуса, который помог бы принцу разобраться и найти нужный фолиант. До самого заката Альберт бродил меж уставленных книгами и пергаментами стоек, выискивая интересующие его книги. Лишь когда солнце почти скрылось за горизонтом, ему удалось сесть за стол и начать читать. Он дрожал, и дело было не только в холоде: из воспоминаний все не шел тот день, когда Рерих приказал убить каторжника. Звуки, которые издавал умирающий, до сих пор холодили Альберту кровь.
Но с чего данталли решили напасть? — думал он. — Арреда полнится разными слухами. Кто-то говорит, что Мальстен Ормонт собирает армию и хочет вести войну против людей. Но я помню, как он явился в замок! Я был совсем маленьким, но я все помню. Мальстен Ормонт был один.
Альберту трудно было признаться в этом даже самому себе, но Мальстен Ормонт, явившийся в Чену на двадцать третий день Реуза 1482 года с.д.п., не казался ему опасным. И Рерих вел себя с ним так воодушевленно! Альберт помнил это отчетливо, потому что в тот день ускользнул от гувернанток и притаился за портьерой… возможно, это и вынудило его вчера поступить так же? Ведь он чувствовал себя провинившимся ребенком, которого могут найти и наказать. А теперь наказание будет нешуточным. То, что хочет сделать Альберт, уже не детская шалость, а настоящая государственная измена. Он пытается выяснить, в чем говорит правду, а в чем лжет Рерих VII.
— Если ты Лжемонарх, — зачем-то прошептал Альберт вслух, берясь за толстую книгу в тяжелом кожаном переплете, — это должно быть раскрыто, пока еще не поздно.
Фолиант был копией книги пророчеств, известных еще до дня падения острова Ллиан. Альберт хотел найти одно из них, хотя и боялся узнавать правду. Если он прочтет пророчество и убедится в том, что оно говорит о Рерихе, назад дороги уже не будет.
Альберт вздохнул, собрался с силами и открыл книгу. Та выдула ему в лицо облако пыли, и принц едва успел зажать нос, чтобы не чихнуть.
Пророчество о Последнем Знамении было древней легендой о конце дней, что кочевала по разным уголкам Арреды с незначительными изменениями в деталях еще до дня падения острова Ллиан. Со дня падения сохранилось не так много вариаций пророчества. И, насколько Альберт знал, расхождений в деталях больше не было.
— Вот оно… — с благоговейным ужасом произнес он. Тонкий палец лег на слегка выпуклый чернильный текст. Альберт боялся потерять хотя бы слово пророчества и упустить нечто важное.
Он начал читать.
«И настанет печальный день для земель Арреды, и придет к власти Лжемонарх, чьи деяния повлекут за собою Суд Богов над живыми и мертвыми. И будет первым знамением Великая Казнь, и слезы убитых мучеников окропят землю, и дух их развеется с ветром, и наполнится Арреда великой скорбью. Тогда Лжемонарх снимет печать с приговора, и должны убояться неверящие и непокорные богам, ибо деяния их да зачтутся им на Суде».
Альберт понял, что не дышит, и судорожно вдохнул.
— Так, спокойнее… — приказал он себе. — Тише. Не начинай. Ты образованный человек. Ты принц, а не деревенский простак, который верит в каждую сплетню.
Он попытался успокоиться, но слова пророчества клеймом были выжжены у него в памяти.
Великая Казнь.
Казни устраивали почти все монархи Арреды. Однако как можно было не связывать «Великую Казнь» и вошедшие в историю Сто Костров Анкорды?
С замиранием сердца Альберт продолжил читать:
«И начнется декада лжи, ибо Лжемонарх поработит души подданных своих и посадит в них семя неправды, взрастив веру в правление свое. И станет сия декада вторым знамением, и приблизит она Великий Суд».
— Декада лжи? — переспросил Альберт, чувствуя, как у него ускоряется пульс. Ему было бы не с чем связать эти детали пророчества, если бы не малагорская операция. С момента Ста Костров Рерих говорил своему народу, что анкордский кукловод, повинный в скандале Кровавой Сотни, мертв. А теперь выяснилось, что он жив, и на его месте в день Казни был другой данталли. Знал ли Рерих об этом? Мог ли он действительно признать командира Кровавой Сотни в самозванце? Был ли всему виной Бенедикт Колер, или Рерих знал о подмене и попросту согласился на нее? Если король Анкорды был в сговоре с Колером и обманул Совет Восемнадцати… выходит, два знамения уже исполнились.
Альберт задрожал.
«Опустеют могилы мучеников, ибо лишь им ведомо прощение богов! Сие станет знамением третьим».
Дыхание принца чуть выровнялось. Могилы мучеников не могли опустеть. Обожженные тела зарыли на кладбище за пределами Чены, и там они лежат по сей день. Должно быть, от них уже ничего не осталось. Эти могилы могут опустеть, если, разве что, тела соединятся с землей и исчезнут. Не восстанут же они, в самом деле, из могил! Это ведь невозможно…
«И убоится Лжемонарх, ибо разнесется правда на крыльях и ополчится четвертым знамением на дом его. И горе настанет дому тому, ибо не отречется Лжемонарх от власти своей и не отступится пред наследником».
Едва Альберт успел успокоиться, как сердце его снова пустилось вскачь. Перед наследником? Пророчество говорит, что есть шанс избежать конца дней на Арреде, если Лжемонарх — стоит ли предполагать, что это действительно Рерих Анкордский? — отдаст престол своему наследнику. А наследник у него был всего один.
— Я? — шепотом спросил Альберт. — В пророчестве говорится обо мне?
Он жадно впился взглядом в текст.
«И умертвит отец родного сына своего, плоть от плоти своей, и да омоет его кровью престол свой. Сие Последнее Знамение да начнет Великий Суд, и настанет царство Рорх на Арреде, и убоятся живые и мертвые».
Альберт вздрогнул и с силой захлопнул книгу. Дыхание его было громким и прерывистым.
— Он… меня убьет? — прошептал принц.
В памяти всплывала недавняя оплеуха, которую отвесил ему Рерих, стоило заговорить о Ста Кострах Анкорды.
Неблагодарный щенок! Ты называешь родного отца вестником конца мира?! Тебе, видимо, мало розг досталось в Академии.
Альберт прикоснулся к щеке, будто та снова загорелась огнем отцовской пощечины. Если Рерих вышел из себя из-за одних только разговоров о знамениях из пророчества, стоит ли сомневаться, что он запросто убьет сына, если и впрямь поддастся страху потерять трон? Альберт не тешил себя иллюзиями, что отец слишком сильно его любит и чтит его как свое наследие. Похоже, Рерих был уверен, что способен зачать еще много детей — и плевать, что Альберт был его единственным сыном, а королева больше ни разу не забеременела.
