Бенедикту пришлось признать, что в этой мысли есть здравое зерно, и отказаться от своей идеи. И вот теперь он, запершись в каюте, измеряет ее шагами, не находя себе места после того, что сделал с Киллианом.
Когда корабль вышел из порта, Бенедикта нашел Иммар. Он хотел сообщить важную новость, но ему пришлось подождать с этим, пока у командира не выдалось несколько свободных минут. Лишь с третьей попытки Иммар сообщил Бенедикту, что на корабль каким-то образом пробрался Ренард и сейчас отсиживается в трюме в ожидании удобного момента, чтобы предстать перед командиром.
Бенедикт почувствовал себя так, будто внутри него что-то оборвалось.
— Спустись к нему и передай, что мальчишка остался на берегу, — холодно бросил он тогда.
Он думал, что Ренард сразу явится к нему с повинной, но слепой жрец не спешил. Когда злость Бенедикта требовала выхода, его визит оказался бы особенно кстати. Похоже, Ренард это чувствовал, потому и не являлся.
Не зная, куда себя деть, Бенедикт сел за небольшой столик и нашел чистый лист, нервно пододвинув к себе чернильницу с пером. Руки его дрожали, и корабельная качка была здесь ни при чем. Он начал письмо, в котором собирался высказать то, что грызло его душу. Никогда прежде Бенедикт Колер не позволял себе ничего подобного.
Дверь каюты заскрипела. Послышался тихий, немного неуверенный шаг, будто прощупывающий почву под ногами. Бенедикт не поворачивался — он и без того знал, кто, наконец, соизволил почтить его своим присутствием.
— Я думал, ты явишься раньше, — строго произнес он.
— Я думал, что явлюсь не один, — замогильным шелестящим шепотом отозвался Ренард Цирон. Лишь тогда Бенедикт повернулся к нему. Несколько мгновений оба выразительно молчали, и в этой тишине было скрыто много больше, чем можно было облечь в слова.
Наконец Бенедикт не выдержал.
— Я жду объяснений, — сказал он так холодно, как только мог, но чуткое ухо Ренарда сумело уловить в его голосе дрожь гнева и боли.
— Извинений, ты хотел сказать? — спросил он.
— А они помогут? — прорычал Бенедикт и рывком поднялся с места. — Какого беса, Ренард?! Я оставил вас с Хартом в деревне Ланкарта, вы должны были быть там, ни один из вас не должен был попасть на этот корабль, а в итоге вы оба обманом попытались на него проникнуть! Вы ослушались прямого приказа. Как это понимать?
— Как неподчинение, я полагаю, — спокойно отозвался Ренард.
— По-твоему, это смешно? — Бенедикт уже с трудом владел собой.
— Нет.
— Ты знал, — Бенедикт сделал к слепому жрецу несколько решительных шагов и замер перед ним так, что их теперь разделяло едва различимое расстояние, — знал, зачем я хочу оставить вас обоих на материке. Я оставил мальчика под твоей опекой. Ты должен был проследить, чтобы ни он, ни треклятый некромант не натворили дел. Я, что, просил так много?
Ренард Цирон оставался невозмутим.
— Да, — кивнул он. — Чересчур много. Ты просил нас обоих наплевать на самую важную миссию в истории Культа, добровольно остаться в стороне. После всего, через что мы прошли, если ты ждал беспрекословного подчинения, ты паршиво разбираешься в людях, Бенедикт.
Устрашающие глаза — карий и голубой — загорелись огнем гнева, и Ренард, несмотря на свою слепоту, каким-то образом почувствовал этот взгляд.
— А если я веду вас всех на погибель? — прошипел Бенедикт прямо в лицо подчиненному.
— Тогда нам с Киллианом ты должен был позволить выбирать, как и остальным.
— Я хотел, чтобы вы двое точно выжили. — Голос Колера опустился до грозного шепота.
— Это не тебе решать, — качнул головой Ренард. — К тому же, если ты полагал деревню оживших мертвецов самым безопасным местом на материке, у тебя с головой не все ладится. К твоему сведению, мертвецы Ланкарта напали на нас. Меня пытались убить, а Харта — сохранить для опытов колдуна. Нам удалось сбежать. И мальчишка, если хочешь знать, был хорош в этой схватке. И после тоже. Стойкий. Упорный. — Ренард хмыкнул. — Ты должен был позволить ему взойти на борт, Бенедикт. Ты поступил скверно.
Бенедикт прерывисто выдохнул. Отчего-то эти взвешенные и холодные слова под невидящим «взглядом» слепых глаз покоробили его сильнее, чем он ожидал. Многие прежде старались укорить его за поведение. Но не Ренард. Никогда не Ренард.
— Ты смеешь отчитывать меня после того, как сам ослушался прямого приказа старшего жреца? — прошипел Бенедикт.
— Если я так тебя этим раздражаю, швырни меня за борт, как швырнул Киллиана, и покончим с этим, — спокойно отозвался Ренард.
Бенедикт схватил его за плечо и вытолкал из каюты.
— Поди прочь! — закричал он.
Ренард не сопротивлялся, и Бенедикту казалось, что в его поведении есть какая-то насмешка. Он не мог отделаться от этого чувства еще некоторое время после того, как остался в каюте один. Не сразу решившись вернуться за стол, он вновь начал мерить шагами помещение, с трудом перебарывая желание начать швыряться всем, что попадется под руку.
Слова Ренарда о Киллиане не выходили у него из головы.
Наконец, он опустился на стул и снова взялся за перо и чернильницу. Он не знал, каким образом сумеет отправить это письмо Киллиану, но молил всех богов Арреды, чтобы оно дошло до него. Возможно, Бенедикту удастся вернуться победителем с малагорской операции, и тогда он сможет объяснить все лично, но до той поры… он решил не упускать шанса сказать Киллиану обо всем, что мучило его душу. Оставалось лишь надеяться, что у Харта хватит великодушия простить его.
***
Чена, Анкорда
Десятый день Зоммеля, год 1489 с.д.п.
Альберт стоял на подоконнике за портьерой в тронной зале и старался дышать как можно тише. Сердце колотилось, как бешеное, его стук отдавался в висках и ушах, и принцу казалось, что этот оглушающий пульс запросто могут услышать. Ладони и затылок покрылись противным липким потом, Альберт чувствовал, как капельки стекают по шее, но старался не шевелиться, несмотря на желание вытереть руки о камзол, а шею — о воротник.
И чего я, спрашивается, так боюсь? — задавал он себе вопрос. Ответа не находилось, а необъяснимый страх только креп, и Альберт чувствовал себя непоседливым ребенком, посмевшим проскользнуть в запретную комнату без спроса.
За сбивчивым стуком сердца голоса из тронной залы едва долетали до него. После жестокой выволочки, которую устроил ему Рерих, Альберт боялся слушать разговоры о государственных делах: отец явно дал ему понять, что не готов доверять сыну что-либо важное. Обида и страх переполняли Альберта, однако дух протеста оказался сильнее, и он все же заставил себя прислушаться.
— … очень просит, Ваше Величество, — донесся до Альберта голос одного из отцовских советников. Затем пришлось прислушаться повнимательнее, потому что голос опустился до заговорщицкого шепота: — Он говорит, что у него для вас очень важные сведения. Ваше Величество, он был среди тех, кто последними уезжал с генералом Томпсом, а от его группы не было вестей…
— Хватит мямлить, просто приведи его сюда, — пробасил Рерих VII. Альберт из-за портьеры услышал, как отец опускается на трон. — Не хватало еще полдня выслушивать эти причитания.
— Сию минуту, Ваше Величество.
Советник скрылся за дверью. Альберт замер, прислушиваясь к тому, как с грубым рычанием дышит его отец. Затем снова скрипнула дверь, и зазвучали шаги. Альберт понял, что в залу вошли несколько человек — не только советник и какой-то проситель, но и стражники, судя по звону доспехов.
— Ваше Вели…
— Стой! Поклонись! — прошипел советник.
Проситель помедлил — видимо, приклонил колени перед троном Рериха, — а затем заговорил снова. Выговор у него был резковатый и чересчур грубый, даже несмотря на то, что он пытался говорить вежливее.
— Ваше Величество, я на это не подписывался! — начал проситель. — Говорили, что, если пойдем с Колером, нам срок скостят или отпустят, но не на бойню же нас посылать, Ваше Величество! Уж лучше на каторге, чем подохнуть без души марионеткой сраных…
