Да, Гард, они были умными людьми и наверняка думали обо всём этом в тот последний час. Впрочем, тогда уже ничто не имело для них значения — ни открытие, ни установка, ни Аргентина, ни даже Ирен. Они ещё произносили какие-то слова, но только для формы, боясь спугнуть жертву, ведя тонкую игру. Здесь каждый из них думал, что лишь он замыслил убийство, меж тем жертва об этом даже не подозревает!
Вот почему, Гард, они, не сговариваясь, выстрелили одновременно и даже несколько неожиданно для себя, хотя оба стремились к такому финалу, — они выстрелили вскоре после того, как одновременно поняли, что оба пришли убивать. А сначала… Сначала они наивно искали повода вытащить друг друга из кабинета, из этого института куда-нибудь на улицу, в темноту, чтобы можно было сбросить труп в канаву, обезобразив предварительно лицо, или в реку… Это страшно. Гард, это чудовищно, но представь себе:
«Ах, как хорошо сейчас на свежем воздухе, профессор!»
«Где-нибудь у реки…»
«Цивилизация скоро задушит природу».
«А помните, как мы в детстве мечтали попасть на необитаемый остров?»
«Вместе с рыжей химичкой Лерой Вудворд?»
«Нет, ещё раньше. Правда, тогда у нас была… Роза Мэрфи. Она жила в соседнем доме…»
«И тоже рыжая! Нам с вами везло на рыжих, коллега».
«Какая славная пора! Так выйдем на воздух?»
«Пожалуй…»
Разговор современных убийц… В недалёком будущем, Гард, прежде чем покончить со своими жертвами, убийцы будут, как фотографы, говорить: «Простите, можно попросить вас чуть-чуть повернуть голову — вот так? Смотрите в эту точку. Подбородочек повыше, это выглядит эстетичней. И, пожалуйста, повеселее взгляд. Отлично!» А затем: «Спокойно, стреляю!»
— Знаешь, что испортило им всё дело? Вызов дежурного. Не нажми Миллер кнопку, мы ничего не знали бы о происшедшем… Ни мы, ни весь мир…
— Ты думаешь, — сказал Гард, — что мир об этом узнает?
— Иначе какой смысл в том, что это случилось?
— От тебя?
— Да, от меня. Чего бы это ни стоило. И очень скоро!
— А почему ты считаешь, что именно Миллер вызвал дежурного? И зачем?
— Потому что Миллер… Видишь ли, он позволил себе поиграть с Двойником в кошки-мышки. Ты обратил внимание, Гард, на то, что Миллер почти во всём был нерешительнее Двойника? Он, а не Двойник сидел в шкафу, он прятался на полигоне, он жалко выглядел перед Ирен, он метался из крайности в крайность… Я не знаю, почему так происходило. Возможно, потому, что человек, творящий зло, всегда решительней человека, творящего добро. Зло более прямолинейно, оно грубее, целеустремлённей…
— Но добро всё же сильнее, Фред.
— Только в итоге. И не всегда. Так вот, Дэвид, дежурного вызвал тот из них, у кого прежде сдали нервы. Миллер незаметным движением — спинкой кресла, чуть откинувшись назад — нажал кнопку вызова дежурного. Когда раздались бы шаги по коридору, он сказал бы Двойнику: «Сюда кто-то идёт. Прячьтесь в шкаф!» — и настоял бы на этом со всей решительностью, которой ему прежде так не хватало. Он ещё не знал в тот момент, что Двойник тоже пришёл убивать. И он рассчитывал не просто подшутить над Двойником, а получить при этом хоть крохотное подтверждение собственной решимости и воли, без которых его палец не смог бы нажать на спусковой крючок пистолета.
Но дежурный не появлялся! А повторный вызов уже не прошёл незамеченным. И вот тут-то, в течение каких-то секунд, словно спрессованные обстоятельствами, разыгрались трагические события.
«Зачем вам дежурный, Миллер?» — спросил Двойник.
«Чтобы загнать вас в шкаф!» — так же прямо ответил Миллер.
«В шкафу проще убивать?»
«Проще на улице».
Вызов был принят. Они всё поняли. Они уже не сидели. Они стояли посередине комнаты. Они смотрели друг другу в глаза, но видели всё, что делают их руки.
Два выстрела слились в один.
Остальное ты знаешь, за исключением некоторых подробностей.
Убийца, перешагнув через труп, вышел из кабинета. В любую секунду могла открыться дверь. Правда, у него оставалась возможность убрать дежурного, но это было уже слишком, и он понимал, что убийство дежурного юридически не оправдаешь.
И действительно, они столкнулись почти у самых дверей кабинета.
«Вы давали сигнал?» — спросил дежурный.
Он ничего не ответил: он был взволнован и, кроме того, ему было некогда.
Через семь минут его машина остановилась у дома, где живёт Дорон. От института до этого дома ровно семь минут езды по ночной улице. Это был тот случай, когда разговор с Дороном должен был состояться не по телефону и немедленно, поэтому он рискнул прийти к нему прямо в дом и поднять с постели. А не прийти не мог: в кабинете лежал труп, надо было предупредить события. Ещё через десять минут Дорон выехал в институт. Ты помнишь машину, которая, сверкнув фарами, въехала во двор института, когда мы, допросив дежурного, выходили из здания? Это был Дорон.
— Так что же, Гард, он сказал Дорону?
— Он напомнил ему о направлении поисков Чвиза, сказал о появлении Двойника и об Ирен. И больше ничего. Об открытии и установке не было сказано ни слова! Пока не было сказано ни слова… И у него были для этого существенные причины. Я не знаю точно, какие именно, но полагаю, что самой главной была та, что он боялся стать таким же трупом, как тот, что остался лежать в кабинете… Ведь Дорон мог легко освободиться от автора открытия, считая, что в его руках установка, тем более что повод для этого был самый подходящий…
Затем последовали два вызова: тебя и Чвиза. Старика подняли с постели, и Дорон принял его у себя в кабинете. Понимаешь, если бы можно было повторить все условия, при которых получился Двойник, это стало бы открытием всех открытий! Дорон отлично это понимал. Вероятно, он уже рисовал в своём воображении какого-нибудь кретина, физическая сила которого вполне компенсировала бы отсутствие мозга. Таких кретинов можно было бы делать тысячами и миллионами, это были бы замечательные солдаты, полицейские, дешёвая рабочая сила, — чёрт знает какие перспективы открывала такая возможность! Бедный Чвиз! Теперь он испытывает на себе такое давление Дорона, какого не испытывал даже Миллер. Я не знаю, сумеет ли он воспроизвести эксперимент, который привёл к появлению Двойника, но то, что он сам теперь раздвоится, не сомневаюсь. Это будет битва не менее трагическая и не менее кровавая, чем битва двух Миллеров! То, что сказал тебе Дорон, ты помнишь, я повторять не буду. Конечно, он немедленно позвонил Хейссу, и газета на следующий день вышла без моего репортажа. Труп, завёрнутый в какие-то тряпки, убрали сначала в морг, выдав за нищего. А затем убитого похоронили на кладбище Бирка. Похоронили рано утром, хотя Бирк вот уже шесть лет хоронит только вечером, при свете факелов. Но чего не в силах сделать Дорон!
Утром профессор сидел в своём кабинете, как будто бы ничего и не случилось…
— А что с Ирен? — спросил Гард.
— Сейчас, наверное, уже всё в порядке. Она ведь ничего не знает об убийстве, а все её подозрения и тревоги должно развеять время.
— Фред, ты гениальный сыщик! — сказал Гард. — Как ты всё узнал? Ты нашёл очевидцев? Видел…
— Дело сейчас не во мне. Это в другой раз. А сейчас… Ты должен помочь! Дай хотя бы совет. Я не знаю, Дэвид, что делать… Или немедленно предупредить мир о случившемся, или… Что мне делать, Гард? Я должен торопиться с решением — пока не поздно, пока ещё можно предотвратить катастрофу!
— О чём ты говоришь, Фред?
— Мир должен быть сейчас предельно бдительным, Дэвид. Нам нельзя спать спокойно, мы должны…
— О чём ты говоришь? — повторил Гард.
— Ах, Дэвид, ты никак не хочешь понять, в чём ужас положения! Да, я знаю всё, я знаю всё про двух Миллеров. Но я не знаю главного: кто из них остался в живых!..
ПЕРЕКРЁСТОК
Повесть вторая
1. ГЕНЕРАЛ ДЕЛАЕТ ИСТОРИЮ
Дорон, как всегда, приехал вовремя.
Машина, моргнув стоп-сигналами, ушла за поворот. Ветер тронул придорожные кусты и сдул с пустынного шоссе струю бензинового перегара. Дорон запахнул плащ, плотней надвинул шляпу, тяжеловесным прыжком одолел канаву. Здесь не было и намёка на тропинку, однако он уверенно двинулся к прогалу в чернеющем ельнике. Густая роса окропила ботинки и манжеты брюк — увы, ничего не поделаешь: срочная и секретная встреча с президентом имела свои неудобства.
Наконец обозначился силуэт двухэтажного дома с флюгером на островерхой крыше. Пройдя вдоль глухой стены, Дорон распахнул неприметную калитку — кто-то тотчас запер её — и быстро пересёк широкий двор.
Дорогу генералу заступил было охранник, но, узнав, немедленно стушевался. Дорон и на него не обратил внимания.
Он миновал короткий коридор, на ходу снимая плащ и шляпу, и поднялся по деревянной лестнице, застланной потёртой на сгибах ковровой дорожкой. Репортёры любили отмечать эту подробность, — вся страна знала, что президент живёт скромно и старомодно.
