— С чего бы ему это делать? Ты его единственный сын.
— Ты слышал пророчество о Последнем Знамении?
Несколько мгновений Юджин изучающе смотрел на него, затем огляделся и кивнул.
— Ладно, парень. Идем, поговорим в более тихом месте. Будь я проклят, но я, кажется, знаю, о чем ты хочешь рассказать. Но рассказывать будешь первым, идет?
Альберт просиял.
— Идет!
***
Грат, Малагория
Двадцать пятый день Зоммеля, год 1489 с.д.п.
Столица Обители Солнца пребывала в предпраздничном суетливом предвкушении. Это настроение буквально витало в воздухе: темп города стал чуть быстрее, каждая лавка вывешивала на улицу самодельные украшения, приветствовавшие приближение нового года и нового десятилетия.
Мальстена раздирали двойственные чувства: с одной стороны положительный праздничный настрой гратцев поражал и восхищал его, но с другой он не понимал, отчего город готовится к новому году, а не к явно грядущей войне.
Разумеется, он задавал этот вопрос Бэстифару. Но аркал лишь пожимал плечами.
— Мой друг, — снисходительно отвечал он, — к оборонительной войне, как показывает практика, вообще невозможно подготовиться. Она все равно придет внезапно, ударит по самому дорогому, заставит почувствовать себя беспомощным, что бы ты ни делал. А вот к празднику подготовиться можно.
Мальстен не сумел толком ничего возразить ему, чувствуя, что любое парирование в этом случае будет выглядеть как тупое упрямство. Впрочем, аркал и не дал своему гостю времени продумать ответ. Вместо того, он заговорил о новогоднем цирковом представлении, которое должно было быть грандиозным и запоминающимся. И, разумеется, в его понимании, достойно проводить десятилетие и открыть новое могло только представление Мальстена Ормонта.
Мальстен ответил, что подумает над этим. Он поговорил с труппой и Дезмондом, втайне надеясь услышать хоть одно объективное возражение, на которое смог бы сослаться перед Бэстифаром, но услышал лишь, что Ийсара, ссылаясь на плохое самочувствие, отказывается принимать участие в представлении Мальстена. Отказ артистки заставил его чувствовать себя виноватым, но он знал, что для Бэстифара это не станет достойным аргументом для отказа от представления.
Мальстен понятия не имел, почему ищет повод отказаться. Он смотрел на Дезмонда и видел, как тот чувствует себя не у дел, когда речь заходит о любой конкуренции. Как кукловод он действительно не годился Мальстену и в подметки, но до последнего отказывался это принять. А Мальстен до последнего не мог позволить себе претендовать на место, полагавшееся ему по призванию, но отданное другому. Тем не менее, все, с кем он советовался, поддержали идею о том, что новогоднее выступление малагорского цирка, должен ставить именно он. Однако окончательно к этому подтолкнул его разговор с Аэлин.
— Если с помощью этого представления можно было бы выторговать свободу для моего отца… — тихо сказала она.
Мальстен с удивлением осознал, что это почти лишенное надежды высказывание Аэлин стало для него настоящей целью, от которой он не был готов отказываться, хотя мгновение назад — к своему стыду — даже не думал об этом. Мальстен решил поговорить об этом с Бэстифаром. Аркал вовсе не был доволен предложением освободить Грэга Дэвери в обмен на новогоднее представление.
— Послушай, мы поговорим с ним, — заверил Мальстен. — Мы с Аэлин. Мы убедим его, наконец, принять нашу сторону. Если это сделаем мы оба, все получится, Бэс. И… — Мальстен помедлил, — я обещаю предварительно убедиться в чистоте его намерений. Ты знаешь, что я могу это сделать.
Аркал удивленно приподнял бровь.
— Полезешь к нему в сознание? Аэлин это одобрит?
Мальстен опустил голову.
— Ей не обязательно знать об этом, — тихо сказал он.
В тот же день они с Аэлин спустились в подземелье и подошли к нужной камере. С Грэгом Дэвери обращались хорошо — почти как с гостем. С той лишь разницей, что держали в тюремной камере. Вел себя Грэг подчеркнуто официально, и поначалу разговор с посетителями у него не клеился. Он был зол на Мальстена и, похоже, обижен на Аэлин за то, что она так легко приняла сторону Бэстифара шима Мала, несмотря на все ужасы, что он творил.
— Папа, — серьезно обратилась Аэлин, понимая, что без этого разговор так и будет толкаться на мертвой точке, — нам нужно что-то менять. Так не может продолжаться.
— Как? — ядовито спросил Грэг. — Что моя дочь расхаживает по дворцу аркала и водит дружбу с его любовницей, пока меня держат в клетке?
— Да, — серьезно ответила Аэлин. — Так — не может и не должно продолжаться. Я хочу все изменить, но не могу этого сделать, пока не буду уверена, что ты не навредишь Бэстифару.
Грэг скептически приподнял бровь.
— А сколько он вредил мне?
— Но ведь это ты прибыл в Малагорию с целью убить двух иных! Иных, которые вовсе не монстры, папа! Если кому и пора менять взгляды, то тебе…
Мальстен опустил голову.
Прости меня, Грэг, — мысленно сказал он. Черные нити вырвались из его пальцев и аккуратно проникли в сознание охотника. Пока Грэг слушал полную жара тираду дочери, Мальстен медленно и осторожно разрушал закостенелые мысли и связи, которые вспыхивали в его сознании в ответ на слова Аэлин.
— … что в некоторых уголках Арреды водятся поистине опасные существа! А уж что они могут творить с другими!.. Я рассказывала тебе о том, что стало с Филиппом…
Мальстен чувствовал, как каждый нерв, каждый мускул внутри него напрягается от тяжелой кропотливой работы. Сознание людей всегда было для него самым сложным, когда дело касалось контроля. Особенно, если требовалось проникнуть в какие-то давние закостенелые убеждения и осторожно скорректировать их. Создать иллюзию для нескольких людей разом было проще, но индивидуальная работа с сознанием давалась ему куда сложнее.
— … должна заключаться в том, чтобы уничтожать реальных монстров, а не тех, кто просто ищет свое место в мире, как и люди. Мы не можем называть иных монстрами только за то, что они отличаются от нас…
Мальстен понимал, что еще немного, и он выдаст себя — носом пойдет кровь, и Аэлин поймет, что он только что сделал. Нужно было заканчивать быстрее.
— Грядет война, папа, — кивнула Аэлин. — Бенедикт Колер ополчился на Мальстена и готов сделать что угодно, чтобы убить его, даже если это значит пойти войной на целую страну. Он созвал воинов со всего материка, и скоро они нападут. И я собираюсь встать на сторону Бэстифара, папа. Я влюбилась в эти земли и понимаю, что хочу бороться за их свободу. Не понимаю, как ты мог не почувствовать того же, когда прибыл сюда! А ведь именно Бэстифар приложил много усилий, чтобы Малагория стала такой.
Грэг молчал, скованный невидимой силой нитей. Мальстен воскрешал в его памяти красоты малагорских земель и заставлял проникнуться всем, что говорила Аэлин.
Только бы получилось!
— Я знаю, что Бэстифар пытал тебя в камере. — Аэлин покачала головой. — Я не оправдываю то, что он с тобой делал, и никогда этого не оправдаю. Но факт остается фактом: ты явился к нему первый с намерением убить его.
Как создать в сознании охотника прощение к иному?
Мальстен попытался связать снисходительность, которую Грэг испытывал к нему самому, с образом Бэстифара. В голове данталли нарастало давление. Боль расплаты готова была вот-вот атаковать свою жертву.
— Пора прекратить эту вражду, — сказала Аэлин.
— Грэг, — обратился Мальстен, — я пообещал Бэстифару, что мы поговорим с тобой. Чтобы закончить твое пленение, нам нужна твоя помощь. Если ты выразишь готовность помогать нам или хотя бы готовность как можно скорее отбыть из Малагории, мы убедим Бэстифара, что тебя можно выпустить из камеры.
Мальстен попытался уловить мысли охотника через нити, но не сумел поймать, что он думает по этому поводу. Грэг тяжело вздохнул и озвучил свои мысли сам:
— Отбыть? — хмыкнул он. — Зная, что моя дочь собирается воевать за эту страну? — Он перевел пронзительный взгляд на Аэлин и качнул головой. — Айли, я… не могу до конца разделить твою любовь к этим землям, а особенно — твое понимание к Бэстифару шиму Мала. Но, — взгляд переместился на Мальстена, — если Крипп решил так подшутить надо мной и позволил моей единственной дочери влюбиться в данталли и принять сторону аркала, как я могу разрушить ее счастье своими намерениями? Если аркал готов выпустить меня и довериться мне, наверное, я… должен быть сговорчивее.
