К вечеру третьего дня Гуэра Ренард стал заметно напряженнее двигаться и будто старался заранее прощупать песок ногой, прежде чем сделать следующий шаг. Бенедикт не мог этого не заметить.
— В чем дело? — тихо спросил он, стараясь не потревожить никого из людей понапрасну.
— В том, что идти стало легче, — буркнул Ренард себе под нос. — Песок меняется. Становится тверже.
Бенедикт прислушался к собственным ощущениям: а ведь передвигаться по пустыне и вправду стало немного легче. Без замечания Ренарда Бенедикт мог бы подумать, что попросту начал привыкать к пустыне, однако слова друга насторожили его. Он невольно напрягся и сосредоточился, однако единственное, что смог сделать, это спросить:
— Что это может значить, как думаешь?
— Пока не знаю, — честно ответил Ренард. — Земля под ногами просто становится другой. Она отличается от той, по которой мы шли до этого. Возможно, Альбьир приготовила нам очередное испытание, и ничего хорошего я бы от него не ждал.
Бенедикт поджал губы. Он хотел возразить, что более твердая земля под ногами, скорее всего, позволит легче различать зыбучие пески и вовремя обходить их, однако язык не поворачивался сказать это. Бенедикту казалось, что он идет по присыпанному песком стеклу — плотному, но недостаточно толстому, чтобы выдержать почти шесть сотен человек, идущих по нему. А под этим стеклом будто и вовсе ничего не было. Бенедикту казалось, что он чувствует под собой зияющую пустоту, и нельзя было сказать наверняка, очередной это сюрприз Альбьир или попросту изменившийся, но такой же плотный песок.
— Если почуешь неладное… — начал Бенедикт. Ренар хмуро перебил его:
— Мог и не говорить.
Рискуя потерять направление, Бенедикт все же решил сделать крюк и обогнуть это странное место, но земля не менялась, и вскоре Бенедикт бросил эту затею.
На Край миражей медленно опускалась ночь. Сумерки принесли приятную прохладу и передышку от дневного жара, но люди знали, что вскоре станет по-настоящему холодно. Нужно было найти место для остановки, и группа решила остановиться до темноты — как минимум, потому что набрели на небольшой оазис, а близость пресной воды была исключительной удачей.
Помня об осторожности, люди рассредоточивались, внимательно осматривая небольшие островки травы, держались как можно дальше от безобидных на вид пустынных цветков и высматривали в песке скорпионов или пауков. Вокруг оазиса за пару часов разросся довольно большой лагерь. Спокойный день, проведенный в Альбьир, вдохновил людей. Они шумно переговаривались, пели песни у костерков, кто-то, несмотря на шум, устроился на ночлег, другие предпочитали отдалиться от группы и вести разговоры, не долетавшие до чужих ушей. То и дело люди подходили к Бенедикту, задавали вопросы, выражали свое мнение касательно его действий, переспрашивали детали плана. Не затих лагерь, даже когда небо потемнело, и пустынная вечерняя прохлада сменилась настоящим холодом.
В отдалении от лагеря, потирая плечи, чтобы согреться, и переминаясь с ноги на ногу, двое бывших заключенных вели разговоры о маячащим перед ними свободном будущем. Возможно, это будущее можно назвать героическим — не каждому на материке удастся пройти Край миражей под командованием Бенедикта Колера.
Юрген Донс был уроженцем Анкорды, а его собеседник Арвен жил в Ларии. Прежде лариец и анкордец не думали, что смогут найти общий язык — слишком свежи в памяти были сражения при дэ’Вере, однако здесь, в Краю миражей, в группе Бенедикта Колера все изменилось. Миссия объединила соперников, примирила врагов, поселила в сердцах ожидание некоего торжества справедливости. Бенедикту Колеру каким-то образом удалось взять верх над самой природой — он нашел снадобье, с помощью которого силы данталли и аркала не будут иметь над его отрядом никакой власти. Разве можно не поверить человеку, который сотворил нечто подобное?
Юрген широко зевнул и потер плечи, ежась от ночного холода.
— Ох и заживем мы, когда вернемся на материк! — с мечтательной улыбкой протянул он. Арвен не удержался и зевнул вслед за собеседником.
— Сначала до Грата надо добраться, — лениво напомнил он. — А ты уже заладил про материк.
Юрген пожал плечами.
— Разве ты не мечтаешь зажить нормальной жизнью? — спросил он.
— Снова зажить, — поправил Арвен, и в голосе его засквозила обида. Юрген перевел на него вопрошающий взгляд, и тот продолжил: — Я был честным человеком… тогда, до войны. Потом начался голод, и я почти все потерял. Все, что мог, продал, чтобы прокормиться, а затем и воровал. А однажды, — он помрачнел, — даже убил. Тяжкие были времена. Жестокие.
Юрген поджал губы. Тянуло расспросить Арвена об этом убийстве, но он не стал. Судя по всему, рассказывать об этом Арвену не хотелось, он не был убийцей по натуре, уж Юрген таких повидал. Те обожали делиться подробностями и расписывать свои деяния во всех красках. Здесь явно был не тот случай.
— А тебя за что сослали на каторгу? — поинтересовался Арвен.
Юрген набрал в грудь воздуха, чтобы рассказать о том, как он в составе разбойничьей банды нападал на обозы с припасами во время войны, однако осекся, вглядевшись в песчаные дюны вдалеке. Звездное небо давало достаточно света, чтобы Юрген смог с уверенностью сказать, что видел какую-то перемещающуюся фигуру в чем-то белом там, за дюнами.
— Ты чего замолк? — Арвен пихнул Юргена локтем в бок. — Уснул, что ли, на ходу?
— Ты видел? Там кто-то ходит… кажется. — Юрген прищурился и чуть подался вперед, чтобы лучше рассмотреть фигуру. Арвен придержал его за плечо.
— Расслабься ты. В этой пустыне кроме нас, по-моему, ни души нет. Ну или какой-нибудь шакал…
— Нет, — покачал головой Юрген. — Это точно был не шакал. Богами клянусь, я видел там какого-то человека! Он, вроде, был в чем-то белом. Издалека не разобрать.
Арвен скептически скривил губы и настоял на своем, хотя вгляделся в дюны, стараясь разобрать хоть что-то в ночной темноте.
— Никого там нет, — заверил он.
Юрген пожал плечами и не стал упорствовать, однако в каждом его движении стало проглядывать ощутимое напряжение.
Кто или что может водиться в Альбьир? Он понятия не имел. Пока им попадались пустынные цветки, шакалы и скорпионы. Как ни странно, последние не унесли ни одной жизни, а пустынные цветки прикончили троих. Зыбучие пески унесли около двух десятков жизней — с некоторыми погибшими Юрген был даже лично знаком, пусть и не близко. Для него все это значило лишь одно: Альбьир нельзя доверять, и за каждой дюной, которая кажется безобидной, может подстерегать что-то, к чему невозможно подготовиться.
Арвен, похоже, был иного мнения, и переубеждать его, заражая своей мнительностью, Юрген не стал. Он повернулся к лагерю и с облечением вздохнул. Столько людей… даже если кто-то, обрядившись посреди ночи в белый костюм, намеревается напасть, он должен передумать — в конце концов, здесь почти шесть сотен. У одинокого вора или убийцы попросту не будет шансов!
Тем временем Арвен отчего-то продолжал всматриваться в пустыню, окрашенную ночной темнотой. Ему показалось, или в песке недалеко от дюны, на которую показывал Юрген, началось какое-то движение? Что там может быть? Змеи? Тогда их, должно быть, целая сотня, а то и больше, и двигаются они одним большим скоплением, что совсем не характерно для змей. Арвен готов был поклясться, что если бы человек нырнул в песок и пополз бы под ним, как крот, он создал бы на песке бугорок примерно такого размера. Это было похоже на движущуюся дюну… на довольно быстро движущуюся дюну.
— Юрген… — Арвен позвал собеседника, засмотревшегося на лагерь. — Там…
Он осекся на полуслове, потому что движущихся бугорков вдруг стало больше. Намного больше. Под песком что-то перемещалось, будто за дюной раскрылась нора очень больших кротов, и те, нырнув неглубоко под землю, начали стремительно приближаться к лагерю. Их явно не пугало количество человек, собравшихся здесь, судя по стремительному перемещению.
