Краем уха Даниэль услышал, как Ран и Эрнст сказали, что мигом вернутся. Кто из близнецов это произнес, он не разобрал. Взгляд его искал Цаю, но она исчезла, как тень, словно и не возвращалась в пещеру. Должно быть, отправилась с близнецами, как и обещала.
Красное… кровь… кровь не ослепляет… почему? — С этими мыслями Даниэль провалился в забытье.
Он выныривал из него несколько раз, слыша перепалки своей группы. Кто-то говорил, что, раз явились наемники, нужно как можно скорее сниматься с места и уходить. Сайен — его голос Даниэль узнавал безошибочно — возражал, говоря, что раненого в таком состоянии нельзя перемещать, и даже на носилках это будет опасно. Даниэль попытался сказать, что справится с перемещением, но, похоже, у него получилось только тяжело застонать. Боль приходила к нему с каждым пробуждением и в отличие от расплаты не желала уходить.
К ночи у него начался жар. Сайен у него над ухом говорил что-то о плохой способности данталли справляться с хворью, которая проникает в раны. У него была мазь, в которой содержалась какая-то ему одному известная плесень, но он не мог уверять, что она поможет. Говорил, что надо ждать.
Даниэль вновь провалился в темноту. Вскоре темнота разбавилась цветными видениями, где он раз за разом поднимал свои руки, державшие топор, и они были по локоть в чужой крови.
Кронский палач, прячущийся под самым носом у Красного Культа.
Даниэль гадал, почему не слепнет от чужой крови на руках. И кричал… он чувствовал, что кричит. В какой-то миг крик стал таким громким, что вместе с ним пришла боль, а за ней — холод. Даниэль с прерывистым вздохом вскочил и тут же почувствовал, что дрожит мелкой дрожью.
Чья-то рука заставила его опуститься обратно на настил, на котором он лежал.
— Тише. У тебя жар. Тебе надо отдохнуть.
Он сосредоточил взгляд и рассмотрел Цаю Дзеро. Она смотрела на него своими огромными зелеными глазами, и в них стояло утешение. Откуда-то в ее руках появилась мокрая тряпица, которую она бережно положила на лоб раненому.
— Все хорошо, — сказала она.
Прислушиваясь к своему состоянию, Даниэль едва ли мог в это поверить. Ему казалось, что над ним уже маячит тень Жнеца Душ.
— Он не придет за тобой, — прошептала Цая.
— Кто? — слабо спросил Даниэль. В горле пересохло.
— Жнец, — кивнула Цая.
— Ты слышишь, о чем я… думаю?
Цая покачала головой. На вопрос она предпочла не отвечать, вместо этого произнесла лишь:
— Ты не умрешь.
Он прикрыл глаза, чувствуя, как по виску стекает капля — воды с тряпицы или пота, он не разобрал.
— Мы не слепнем от крови, потому что она другая, — тихо сказала Цая. — Не такая, как… остальное красное. — Казалось, она пыталась тщательно подобрать слова.
И отчего все время кажется, будто она знает больше, чем мы все?
— Цая, откуда ты… — Он поморщился. И почему треклятая боль не желала утихать? Рука легла на повязку на раненом боку. Цая осторожно накрыла ее своей ладонью. — Откуда ты знаешь? — простонал Даниэль. — Я…
Она улыбнулась — нежно и снисходительно одновременно. Чуть склонилась над ним, чтобы ему не приходилось приподниматься в попытке услышать ее.
— Ты говорил во сне, — сказала она. — Только и всего. Мне не известно, о чем ты думаешь. Откуда бы я могла это узнать? — Цая вновь улыбнулась.
Даниэль облизнул пересохшие губы и прикрыл веки, чувствуя, как они дрожат. Стоило перестать концентрироваться на Цае и вопросах о ней, как в мыслях начинало стучать лишь жалобное «мне плохо… когда это кончится?». Взяв на себя ответственность за группу данталли — фактически, украв чужую мечту об этом, — Даниэль не раз представлял себе, что будет, если его ранят. Он думал, что перенесет это стоически, а если не удастся, он будет себя ненавидеть. Однако, когда это случилось, ничего из этого не осталось. Даниэль помнил страх, который он испытал, когда кровь полилась на его ладонь. А затем осталась лишь боль и усталость. Слабость и желание провалиться в сон, чтобы не чувствовать всего этого.
— Поспи, — прошептала Цая, проведя тыльной стороной ладони по его лицу. — Тебе нужно отдохнуть…
Она снова уйдет и оставит меня с этими вопросами.
— Нет! — Даниэлю показалось, что он прокричал это, но на деле из его груди вырвался лишь хриплый полушепот. Однако сил на то, чтобы перехватить руку Цаи, у него хватило. Большие зеленые глаза уставились на него непонимающе, со смесью удивления и любопытства. — Что… — Даниэль перевел дыхание. — Что ты говорила о крови? Что значит «другая»?
— Я знаю не больше твоего, — покачала головой Цая.
— Нет, — возразил Даниэль, поморщившись. — Ты знаешь больше.
— Я только догадываюсь.
— Скажи мне… — прошептал Даниэль, чувствуя, что сил спорить у него почти не осталось. — Пожалуйста.
Цая изогнула брови, и трудно было сказать, сочувствовала она или ей просто надоел этот спор, и она решила уступить. В ее характере сочеталась удивительная мягкость с хорошо замаскированной несгибаемостью.
— Кровь другая. Дело не в ее цвете, а в жизни, которую она дает. Мы касаемся жизни, когда выпускаем нити и отдаем ее, когда втягиваем их обратно. Я так думаю. Когда жизнь касается нас — это почти такой же контакт. Он привычен нам и не может лишить зрения. Когда в крови кто-то другой, для нас это не контакт. Это… просто красный. Ты понимаешь?
Даниэль не был уверен, что понимал, но кивнул.
— Поэтому ты можешь прорываться? Контролировать тех… кто в красном?
Цая передернула плечами.
— Я просто научилась сквозь него смотреть, как бы, не замечая. В какой-то момент остаются только чужие глаза, и я их вижу, даже если они далеко.
Объяснения Цаи были слишком путаными, Даниэль уставал от них. Рука опять легла на рану в попытке унять боль.
— Очень плохо, Дани? — сочувственно спросила Цая.
Даниэль нашел в себе силы криво ухмыльнуться.
— Как сильная расплата, только дольше, — проскрипел он. — Совсем неприятно, если честно. — Он с трудом перевел дух. — Прости, я думал, я крепче.
— Крепче меча? — улыбнулась Цая.
Даниэлю не хватило сил объяснить, что он говорил о выдержке, а не о твердости тела. Вместо того он прикрыл глаза и тяжело задышал. Цая некоторое время просидела рядом с ним молча, однако вскоре он вновь нарушил молчание:
— Что вы решили? Нам нужно уходить… чтобы нас не нашли…
— Среди нас больше военного опыта у Эндри, — сказала Цая. — Он понимает, что тебе нужен отдых, но говорит, что нужно сниматься. Мы побудем здесь еще день, а потом сделаем носилки.
Даниэль проглотил замечание о том, что справится — теперь он прекрасно понимал, что этому не бывать, он и минуты на ногах не продержится.
Цая положила руку ему на лоб и некоторое время подержала ее так, не торопясь убрать мокрую тряпицу.
— Спи, — прошептала она. — Ты устал.
Даниэль хотел кивнуть, но лишь тяжело вздохнул. Он и впрямь чувствовал себя таким уставшим, что готов был пролежать неподвижно несколько дней. Однако нескольких дней у него не было.
***
Пустыня Альбьир, Малагория
Третий день Гуэра, год 1490 с.д.п.
Бенедикт ожидал, что второй день в пустыне принесет новые потери, однако в своих пессимистических прогнозах оказался неправ. Второй день Гуэра не отнял у него людей, а суровая пустыня решила не приносить новых сюрпризов. Пустынные хищники — шакалы, ящерицы и лисицы — старались не приближаться к такому скоплению людей и, хоть и наблюдали, держались на почтительном расстоянии.
Ночи здесь, несмотря на жар, охватывающий Альбьир днем, были удивительно холодными, невольно напоминавшими о том, что Арреда переживает зиму. Небо при этом было безоблачным и сказочно звездным, не создавая ощущения кромешной тьмы.
Группа на удивление быстро сумела приспособиться к видениям, вызванным пустынным газом, который невозможно было почувствовать, пока не наступал его эффект. Даже Ренард со своим чутким обонянием подтверждал, что этот газ не имеет запаха. Его мнение быстро стало авторитетным для всех после того, как он сумел вывести людей, не потеряв направление. К нему прислушивались, пожалуй, даже с большим трепетом, чем к Бенедикту.
