Этими путниками были Даниэль Милс и Конрад Делисс. Они направлялись на охоту в близлежащий лес. Когда вокруг них сомкнулась стена из плотно стоящих друг к другу деревьев, ветер чуть смилостивился, да и снег стал менее колючим. Даниэль откинул капюшон и прислушался. Все, что им было нужно — это выследить и увидеть зверя или, если повезет, нескольких. Дальше дело было за малым: сковать животное нитями и подвести к себе, после чего, заблокировав его мозг от осознания боли, перерезать горло и отнести добычу в лагерь. Даниэль невольно задумался, что Деллиг Нейден — пожалуй, самый мрачный и вечно недовольный член группы — сказал бы, что переживать расплату за то, чтобы избавлять неразумных зверей от боли, вовсе не обязательно, но для Даниэля это было делом принципа после всего, через что провела его жизнь.
Интересно, а что на этот счет подумала бы Цая? Тоже решила бы, что избавлять животных от боли не обязательно? — задался вопросом Даниэль, и эта мысль неприятно кольнула его. Чувства к Цае Дзеро бросали его из крайности в крайность, и приливы нежности и желания сменялись подозрительностью и опаской. Даниэль старался думать о Цае как можно меньше, эти чувства и путающиеся мысли на ее счет выматывали его сильнее любой работы.
Его спутник Конрад неплохо умел идти по следам зверей — отец научил его этому, когда они жили в Дире. Стараниями Конрада вскоре двум данталли удалось набрести на след оленя. Они двинулись за добычей тихо и осторожно, главным для них было приблизиться к животному и увидеть его, остальное дело — за нитями.
Заметив, наконец, молодого оленя, Даниэль невольно поморщился.
Совсем еще детеныш, — подумал он. Оба сердца сдавила скорбь, на языке появилась горечь… и тут же пропала. Сердца застучали ровнее. Так бывало каждый раз, когда Даниэль Милс сталкивался с тенью Рорх — с близостью чужой смерти.
Одно время он был палачом, и не где-нибудь, а в Сельбруне, под самым носом у Красного Культа. Он скрывался на виду у врага и умудрялся не вызывать подозрений, словно последователям Культа что-то мешало увидеть в нем данталли — как он был не в силах рассмотреть жрецов в красных одеждах. Даже Бенедикт Колер не нашел в нем ничего подозрительного. Даниэлю иногда удавалось сосредоточить зрение на людях в красном, но он слишком быстро терял концентрацию. Чтобы сохранять ее дольше, пришлось бы чересчур напрягать глаза, и это было бы заметно любому человеку. Даниэль пытался тренировать себя, однако толком у него ничего не получалось. С тем большим изумлением — и даже завистью — он наблюдал за тем, как сквозь красное проникала Цая Дзеро. Ее работа с нитями вообще отличалась от всего того, что Даниэлю доводилось видеть за свою насыщенную жизнь.
Не думай о ней, — приказал себе данталли.
Тем временем он увидел, как нити Конрада оплели молодого оленя. Тот послушно пошел навстречу смерти, не испытывая страха. От страха Конрад его избавил. Поэтому Даниэль и взял с собой именно Конрада — он был милосердным и оплетал добычу нитями так, чтобы перед смертью избавить ее от ужаса и оградить от боли.
Взмах меча — хотя для казни Даниэль привык использовать топор — будто выпал из сознания данталли. Конрад не отпускал нити до самого конца, пока голова добычи не оказалась отсечена от тела, а на снег не брызнула кровь.
Стоило жертве умереть, а его телу окраситься красной кровью, черные нити данталли втянулись обратно в ладонь — так резко, будто их оборвали. Конрад сделал два шатких шага назад и коротко вскрикнул. Он обнял себя за плечи, будто боялся, что боль разорвет его на куски, и закусил губу, чтобы подавить очередной стон. Дыхание его стало тяжелым, он оперся на ствол дерева, закрыл глаза и попытался пережить приступ боли.
Даниэль смотрел на него бесстрастно. То состояние, что пришло к нему во время смерти оленя, никак не желало отступать.
Конрад тихо застонал.
— У тебя тоже так? — дрожащим голосом спросил он. — Когда они умирают, пока ты их держишь, расплата сильнее?
Даниэль отчего-то ощутил себя больным и постаревшим.
— Всегда, — надтреснутым голосом ответил он.
Данталли переждали, пока боль Конрада утихнет. Вскоре он пришел в себя и кивнул в знак того, что сможет тащить добычу к лагерю.
— Ты когда-нибудь надевал красное? — вдруг спросил Конрад.
Даниэль вздрогнул.
— Доводилось, — буркнул он.
— И что происходит?
— Слепнешь, — отчеканил Даниэль. Говорить о том, что красная ткань на теле каким-то образом вызывает у данталли слепоту, ему не хотелось. Из всех воспоминаний эти отчего-то были едва ли не самыми неприятными.
Конрад буркнул что-то себе под нос, помогая Даниэлю нести обезглавленное животное к лагерю.
— А ты никогда не думал, что когда на нас попадает кровь, мы не слепнем? Почему? А стоит надеть хоть красную повязку или вышить красный узор на костюме…
— Не знаю.
Разговор не клеился, хотя Даниэль и понимал, что любопытство Конрада оправдано. В конце концов, ему не раз доводилось видеть окровавленных людей. И кровь на их телах работала, как красные одежды — отпугивала, огораживала, делала размытыми. Однако в поединках, если кровь противника попадала на данталли, отчего-то подобного эффекта не было.
— Может, природа решила уберечь нас хотя бы от этого? — хмыкнул Даниэль. — Хотя бы зрение в бою мы не потеряем, если просто испачкаемся в чужой крови.
— Да, но почему? Кровь тоже красная.
— Я не знаю, Конрад, — буркнул Даниэль. Желание вести этот разговор, ненадолго разгоревшееся, начало стремительно сходить на нет.
— А ты замечал, что если на тебя попадает чужая кровь, участок кожи, куда она попадает, чуть жжет? Совсем немного. Даже если на одежду попадает.
Даниэль нахмурился. Он никогда не придавал этому значения, но, напрягая память, действительно согласился с Конрадом. Стоило данталли попытаться надеть хотя бы красную повязку на руку или красное украшение, как это моментально лишало зрения. Инстинктивно любой демон-кукольник старался держаться как можно дальше от красного, каким бы ни был его источник. Но наверняка бывали случаи, когда данталли пачкался в красной краске, и Даниэль был почти уверен, что это действовало так же, как красная одежда.
Но не кровь.
Когда кровь человека каким-то образом попадала на тело данталли, слепоты не наступало. Конрад был прав: вместо слепоты ощущалось легкое, едва уловимое жжение, которого в пылу драки — а чаще всего именно в такие моменты можно было испачкаться в человеческой крови, — легко было не заметить.
Даниэль невольно вспомнил Цаю, чьи рыжие волосы в закатном солнце казались почти алыми. И ведь это не лишало ее зрения и даже не мешало другим данталли ее видеть. Отношения демонов-кукольников с запретным для них красным цветом, выходит, были куда сложнее, чем Даниэль предполагал.
— А-ну, стоять! — вдруг прозвучал чей-то грозный вскрик, прорезавший шелест леса и размышления Даниэля. Данталли замерли. — Повернитесь!
Даниэль и Конрад осторожно повернулись, медленно положив свою добычу на мерзлую землю…
… и ужаснулись.
Перед ними стояло восемь человек, за спиной каждого из которых развевался красный плащ поверх военной формы, герб на которой было не разглядеть. Черты лиц размывались в неясные пятна. Трудно было рассмотреть даже оружие, которым эти люди грозились случайным путникам — хотя, хвала богам, похоже, арбалетов не наблюдалось.
Даниэль старался не показывать, как сильно напрягает зрение, чтобы сосредоточиться на ком-нибудь из незнакомцев. Одно он мог сказать точно: это не разбойники. Военные.
Что они, бесы их забери, здесь делают?
— Назовите себя! — скомандовал вышедший вперед солдат.
Конрад бросил беглый взгляд на Даниэля, из груди его вырвался резкий вздох.
— Спокойно, — шепнул ему Даниэль. Это все, что он мог себе позволить сказать, пока размышлял, по чью душу явились эти люди.
— Громче! — вновь прикрикнул солдат. Вся восьмерка осторожно подходила ближе. — Кто вы такие?
Даниэль постарался дружелюбно улыбнуться, хотя оба его сердца застучали быстрее от осознания того, чей герб вышит у воинов на форме. Ему хватило нескольких мгновений, чтобы сосредоточиться и рассмотреть нашивку — это был герб Анкорды.
