Понаблюдав за началом занятия по физподготовке, Михаил направился в бассейн. Тело требовало работы, бурлящая энергия – выхода. Прыгая в изумрудную бездну, он подгонял себя и время. “Знать жизнь и прожить ее – не одно и то же” – думал он, обращаясь к Ирине. “Наверняка, я упускаю множество возможностей и не вижу массу выходов, но я больше не могу и не хочу ждать и прятаться, прятаться и ждать” – оправдывался он перед собой и Григорием, который наверняка имел бы что сказать, знай о надвигающейся на бывшего шефа опасности. Только я знаю адекватную цену своим желаниям. Только я могу ее назначать. И я верю тебе, Анька: ты не разменяешь мою жизнь на что-то менее ценное. Я верю тебе. Пусть я влюбленный дурак, но и это – мой выбор! Я имею право надеяться на лучшее. Я имею право бороться за это лучшее. А ты имеешь право решать, что является лучшим для тебя. Имеешь право положиться на меня, даже если это право не морального свойства. Он вынырнул и ударил кулаками по воде. Дыхание сбилось, но теперь не из-за прокуренных легких – просто Михаил смеялся. Мы с тобой те еще философы, Анька. Даже если твое знание о мире – мозаика из всех существующих в открытом доступе баз. Даже если твое мнение – перемолотая в мясорубке нашего времени жажда жить в соответствии с мертвыми устоями и забытыми традициями. Даже если твоя логика построена на многоходовом эгоизме, в итоге мы придем к одному и тому же. Разными дорогами, разными средствами, но знак помыслов совпадает, а значит рано или поздно будет точка, де мы встретимся. Сегодня... или завтра. Сегодня. Трекинг людей из контакт-листа был выставлен на километровую дальность. Михаил проплывал девятый круг, когда сигнал Анны появился в ближайшем радиусе и стремительно приблизился. – Вика, открой купол, предупреди охрану, что я сам встречу. – Михаил Юрьевич... – Я вижу тебя, Анют. Поднимаюсь. Он уже вылез из воды и стремительно шел к раздевалкам. Восемь минут спустя руководитель существующего лишь “на бумаге” отдела анализа тендеров
LSS
LPI
вышел из раздвижных дверей на посадочную площадку. Сказать, что Михаил был рад видеть ее, значило здорово преуменьшить, но на его лице не было улыбки. – Михаил Юрьевич! – Анна спустилась с трапа и встала как вкопанная. Михаил замер у дверей, разглядывая столь долгожданную гостью. Немного успокоившись, подошел. Перед глазами яркими вспышками пронеслись воспоминания трехмесячной давности, когда под действием впрыснутых жучками галлюциногенов он в мельчайших подробностях и жутчайшем натурализме наблюдал то, что и в страшном сне не приснится. Крепко обняв девушку, Михаил прошептал ей в макушку: – Я ждал тебя. Рудольф Викторович наблюдал их встречу из чистого любопытства. Не часто на Песок-2 садились беспилотники женщин Королева. Да и женщин этих было чуть. Президент никогда не проявлял чувства на людях. Он вообще не проявлял чувств и потому в наличии их у Михаила общественность логично не верила. Именно поэтому директор станции Песок-2 так долго и удивленно смотрел на встречу Михаила с прибывшей девушкой. Узнать, кто прилетел и кого Королев пошел встречать сам, в операторскую прибежали посмотреть и сотрудники СБ. Несколько мужиков сгрудились перед разделенной на квадраты стеной и так и стояли, воочию наблюдая и смакуя подробности слишком закрытой и неинтересной личной жизни еще недавно большого босса. – Что с тобой? – Михаил с беспокойством наблюдал, как Аня потирает лоб и висок, будто от его объятий у нее разыгралась мигрень. – Не пойму... такое чувство, что на меня куча народу смотрит и... они ненавидят меня. – Ира, – Михаил отвернулся и отошел на пару шагов, – нет, ты можешь и сделаешь! Сейчас же! Нет, я не хочу это знать. Ты мне тоже дорога, – он сбавил тон, – поднимись на посадочную площадку... точно? Хорошо. Замечу еще раз, мы распрощаемся... Сделаю. Михаил обернулся к Ане, и она изумленно воскликнула: – Что это было? – Двести восемьдесят шесть моих новорожденных детей. – В смысле? Вы усыновили двести восемьдесят шесть... человек? – Клонов, – Михаил присел на бордюр и облокотился на колени. Здесь было солнечно и тихо. Мокрые волосы теребил легкий ветер, значительно менее порывистый, чем вне купола. – Уникальная часть партии, которую я хочу воспитать сам. – И чем же они уникальны? Михаил посмотрел на Анну и пригласил присесть рядышком. Уходить с площадки не хотелось. Теперь, когда она была рядом, любое место было приемлемо и приятно. – Они телепаты. – Вот как. А Ирина? – Психолог, одна из преподавателей этой группы. – И она влюблена в вас? Михаил усмехнулся. Если он признается, что Ирина – экстрасенс, Анна поймет, что у психолога есть другие причины невзлюбить ее. – Это нечто большее, чем влюбленность. И это взаимно. – Вот как... – Моя прямота снова оказалась некстати? – засмеялся Михаил, сообразив, как прозвучало его признание. Он подобрал ладошку Анны и зажал между своих ладоней. – Мы взяли на себя ответственность за триста невинных, совершенно уникальных, немыслимо одаренных детей. Марк, столь уважаемый и любимый всеми Марк предлагал списать их, потому что никто не может даже приблизительно предположить, во что может вылиться этот эксперимент. У них нет профессиональной программы подготовки, нет планов на будущее. Через месяц в чипах этих ребят будут прописаны индивидуальные имена и фамилии. Лишь их похожесть скажет стороннему наблюдателю о том, что они – клоны. И то – до тех пор, пока они не захотят изменить это... если захотят. Ответственность, которую я взял, оставив эту партию на собственное попечение, несравнима ни с чем из моего предыдущего опыта. Это не просто группа людей и не просто партия живых проектов, это... что-то значительно большее, но что именно, нам всем будет суждено понять лишь в будущем. Я благодарен Ирине за то, что она разделила эту ответственность со мной, став этим ребятам... больше чем преподавателем. – Значит, вы теперь папа трехсот телепатов... – Анна помолчала, а потом невесело усмехнулась: – вы всегда найдете, как развлечь себя, Михаил Юрьевич. Михаил засмеялся, пожимая ее ладошку и кивая на самолет: – Это мой Лимо? – Нет. Ваш Лимо на... реконструкции. – Какой еще реконструкции? – Той самой... если вдруг он вам понадобиться... он будет таким, как надо. Мы посчитали, что после снятия вас с должности будет безопаснее оставить его на балансе бюро. – Мне показалось, Степан Агасович... – Мы пришли к согласию. Марк выкупил для
LPL
Limo
VII
. Он в корпоративном ангаре. Когда наиграетесь в многодетного папу здесь, на большой земле вас будет ждать орбитальный ковер-самолет. И еще почти полмиллиона новых граждан
LPI
, рискующих под руководством “Руси” стать интерактивной продукцией “Foodstuff Synthesizing”. – Что ты об этом знаешь? – Многое, включая то, что сказали вы сами. Вы могли бы сделать мир лучше, а предпочитаете разбавлять рацион одних, подтягивать и разглаживать морщинки других и... Она захлебнулась и замолчала. – Отчего тебе так больно, Анька? Девушка резко поднялась и отошла к самолету. – От того же, отчего и вам, Михаил Юрьевич! Только у меня нет ваших ресурсов, и степень моей беспомощности помножена в разы! Мне стыдно за то, что вы так много можете, а продолжаете играться... теперь уже не в президента Live Project Incorporated, но хотя бы в папашу трехсот телепатов! – Аня! – Михаил перебил, – ты на самом деле считаешь, что это игрушки для меня? То, чем занимается LPI? Ты серьезно? – Никто не должен жить вечно! Старение – следование естественному ходу вещей. И “право на ребенка”, которое обеспечивают клиники
LPC
– это костыли к социальным и экологическим переломам, тогда как эти проблемы требуется лечить, а не придумывать подпорки! Про “Живой проект” даже вспоминать не хочется... работорговец в законе, за безнаказанностью и вседозволенностью переставший отличать людей вокруг от клонов! – Анна щелкнула пальцами: – Который по щелчку может разрушить чью-то жизнь, а кого-то, минуя законы и правила, возвысить до небес. – Стоп! Ань, давай по порядку. Я позволял себе верить, что ты видишь чуть дальше новостных тизеров. Да, если у тебя есть средства и амбиции жить дольше и выглядеть при этом на тридцать – твое право – к твоим услугам клиники
