Черт возьми! Хорошая привычка, если сладить…
— Откуда вы «выкрали» эти десять минут, что тратите на меня? — спросил я у Лили.
— Урезала из двух с половиной часов, что каждый день отвожу на библиотеку — ответила эта дама без тени иронии, спеша назад к своей машине.
Еще раз «Черт!». Человеку, не знающему цену времени, мои слова могут показаться неправдой или смешной, но попав к парижским литераторам, нетрудно увериться в том, что человек может добиться невиданных высот, если будет дорожить каждой отведенной жизнью минутой. Быть может, эти до невероятия большие для одного человека количества томов таких писателей, как Бальзак, Гюго, Золя, Мопассан и есть результат подобного хранения времени.
После всех этих мыслей, то, что профессор Сорбонны терял свое драгоценное время, таская за собой по всему Парижу малознакомого человека из СССР — это было для меня большим одолжением.
Словом, Элен, успевшая за эти прошедшие три-четыре часа ознакомиться с моей повестью, тоже заразилась моими поисками. Она больше меня радовалась предстоящей встрече.
— Какая удивительная будет встреча! Историческая встреча! — шептала она. — Сейчас мы стоим на пороге истории…
В тот же момент двери «истории» распахнулись перед нами. Я посмотрел на время. Изумительно…
Седой человек крепкого телосложения, высокий, но чуть сутулившийся от бремени старости, представился: Жак Блоковилл, бывший работник ЮНЕСКО, восьмидесятитрехлетний дипломат в отставке, теперь на пенсии. Для своего возраста он хорошо сохранился.
Сидим в просторном кабинете, потолок которого, казалось, опирался не на стены, а на книжные колонны вокруг. Обладавший ясным, проницательным умом, несмотря на возраст, весьма образованный Жак Блоковилл оказывается немало знал и про Туркменистан. Он знал даже длину первого прокладывания Каракумского канала, знал даже имя инженера, создавшего проект (этого, честно говоря, я и сам не знал). Он говорил про курорт в Байрамалы, говорил про маленький театр в том городе, построенный по велению императора Николая по образцу Большого театра в Москве (чтоб семье его не было скучно при приезде в Байрамалы). Я признался, что ничего об этом не знаю.
Жак Блоквил, почти не переставая рассказывать, достает из полки книгу со старой обложкой и ставит его на стол. Элен с трепетом начала переводить его слова.
…Со сгорания архивов, библиотек, это, возможно, единственный экземляр книги, изданной в XIX веке. Конкретнее, в 1866-м. Книга, которую сам Кулибеф держал в руках…
Это было первое издание книги-дневника Блоквилля «14-ти месячный плен у туркмен». На фронтисписе портрет высокого, худощавого человека с густой черной бородой, одетый в восточную военную форму.
— Это портрет родного брата моего деда, Кулибефа, — рассказывает Жак Блоковилл. — Его полное имя Жорж Анри Кулибеф де Блоковил. Родился в Нормандии, 1832-м году, умер в 1903-м, в Париже… (Эта информация была мне необходима!)
Сидим, переворачивая страницы 124-хлетней книги. Между текстами встречается множество рисунков. Середина позапрошлого века. Туркменские женщины обивают кошму. Украшают новую кибитку. Еще в одном рисунке загружают верблюд. Люди собираясь, слушают бахши. Идет свадьба, с больших казанов поднимается густой пар… Не только текст, но и рисунки сообщают о многом из давних времен…
Отвечая на вопросы, которые я составил еще до приезда в Москве, старик рассказывает, что его родственник был только военным и рисовать не умел, а все рисунки в дневниках выполнил его знакомый художник, по его рассказам и описаниям. Тоже важная информация…
— Если гость обязуется вернуть в целости и сохранности, я смог бы дать ему книгу на пару месяцев — переводит Элен слова старика.
Если я заберу с собой книгу, которую старик хранит как сокровенную драгоценность, а затем отправлю по почте, и она каким-то образом пропадет, что обо мне подумает этот добрый человек… Эти мысли заставили меня отказаться от его предложения.
В моей тетради имелось 26 вопросов о Блоквилле, о его жизни, времени, о политике. Жак Блоковилл, сам уже древний, как история, дал мне ответы, которые никто и никогда не смог бы мне дать…
Я — автор, которому улыбнулась сама судьба, «вышел с истории», как говорила Элен, и, дыша полной грудью, легкой стопой направился домой по старым улицам Парижа.
Декабрь, 1991 г. Париж
«Среди всех событий, происшедших в период правления династии гаджаров, наиболее трагичным является. Мервская война..»
Сейит Мухаммет Алы ал-Хусейни.
Дверь полумрачного зиндана тихонько отворилась, и черная волосатая рука поставила у порога небольшую деревянную миску. Дверь закрылась, потом приотворилась вновь, и эта рука вновь просунулась в щель. Рядом с миской появился кусок лепешки из джугары размером с ладонь и луковица. Из этой еды состояло обеденное меню пленника.
Каждый раз, когда появлялась миска с едой, обосновавшиеся в углу среди тыкв мыши издавали писк. Пленник связывал их оживление с запахом еды. В этот момент, если у него терпимое настроение, “хозяин дома” шевелил ногой. При этом тяжелые кандалы издают неприятный звук. Мышиный писк тотчас же прекращается. Вот и в этот раз твари оживились. Однако сидевший в углу темницы на сложенной вдвое старой попоне в очень неудобной позе пленник довольно долго не мешал мышам. Затем отложил в сторону лежавшую на коленях большую тетрадь, заглянул в миску, освещенную падающим из щели светом, и тяжко вздохнул: “Господин капрал! Господин капра-ал!.. Такие помои даже твоя собака не ела…” (Капрал — офицерский чин во французской армии).
Это и в самом деле так, он не посмел бы накормить такой похлебкой даже свою охотничью борзую. Сам же он, надев ослепительно белую рубаху, обедал в самых дорогих ресторанах Парижа, причем, всегда очень придирчиво отбирал блюда. Сегодня же пленник, превратившийся из аристократа в заключенного, с нетерпением ждал это варево, которое его собака даже нюхать не захотела бы. Он находился в этой тюрьме почти месяц, и все это время, изо дня в день, он получал одну и ту же пищу. Пленник даже знает, как она называется. Местные скотоводы называют ее “унаш” — домашняя лапша. Похоже, что и семья Эемурада, основного владельца пленника, которого последний называет “Агабег”, тоже не ест ничего другого. Потому что пленникунечем занять себя в этом заточении, разве что он иногда рисует или же делает записи в своей тетради, а все остальное время проводит у двери, глядя сквозь щель на улицу. Там рядом установлены три юрты, и высокая глиняная печь, обслуживающая сразу три дома. И если в черном котле на этой печи что-то готовится, то эта еда предназначается всем трем семьям, в том числе и пленнику.
Француза, сидящего в селе Гонур на севере Мерва, зовут Жорж Блоквил. Его полное имя Жорж Анри Гулибеф де Блоквил. Он попал в плен к туркменам, прибыв в Мерв вместе с иранскими войсками, это был человек со спадающими до плеч серебристыми локонами, не похожий ни на гаджаров, ни на туркменов. То ли потому, что принадлежал к народу, которого туркмены никогда не видали, то ли из-за своей непохожести на восточных людей, весь об этом необычном пленнике распространилась по всей округе. Каждый, кто уже знал, старался уведомить несведущего, что “в Гонуре появился французский пленник”. Таким образом к Блоквилу прочно приклеилось прозвище “французский пленник”. Из уст в уста передавались сообщения о том, что и он сам, и вся его родня очень богаты. Многие прослышали о том, что за одного этого пленного его родственники готовы предложить выкуп в размере стоимости тысячи рабов, и это еще больше распаляло воображение людей. Поэтому-то Эемурат гонур оберегает выпавшего на его долю пленника как драгоценное сокровище. Он мечтает продать своего заложника родственникам и разбогатеть. Ключи от кандалов на ногах Блоквила он постоянно держит при себе. Кандалы не снимаются даже тогда, когда Блоквил отправляется справлять нужду.
Блоквил попал в плен 3 октября 1860 года на южной стороне сада Гожука, неподалеку от кладбища Сейитнасыр. Он не забывает, в какой день, в каком месте и каким человеком был пленен. И хотя его не пытали и не мучали, не избивали до одури, он не знает точно, какое сегодня число. Он потерял счет неделям и месяцам. А ведь 12 ноября Блоквилу должно исполниться 28 лет. По его прикидкам, сегодня должно быть то ли девятое, то ли десятое число месяца. А может, двенадцатое. Возможно, именно сегодня у него день рождения. Ну и что? Что ж теперь, отмечать свой день рождения кислой лапшой с горькой луковицей впридачу? А как было в прошлом ноябре, когда ему исполнилось двадцать семь лет? В роскошном ресторане на берегу Сены собрались его друзья, красивые женщины… Пленному даже вспоминать не захотелось то пышное торжество. И если двадцатисемилетие было ознаменовано звоном наполненных вином бокалов, то в двадцать восьмой день его рождения слышен только мерзкий скрип ржавых кандалов. К тому же вполне может случиться, что двадцативосьмилетний француз не доживет до своего следующего дня рождения. Ведь теперь ему надо ожидать чего угодно. К тому же значительно выросло число желающих выкрасть Блоквила у Эемурата гонура и продать его подороже. Так что неизвестно, что судьба уготовила пленному французу.
