Карту для партизан Турбина делает больше месяца. Такая карта, только значительно больших размеров, висит на стене в кабинете майора Швана, одного из тех, кто приезжал вместе с генералом в Горбыли.
Майор дает переводить Эрне Ивановне разные циркуляры, которые затем перепечатываются на машинке и рассылаются полицейским управам. Карта закрыта занавеской, но бывают моменты, когда майор что-то подрисовывает на ней, и тогда Эрна Ивановна имеет возможность украдкой взглянуть на нее. Один раз, когда майора не было в кабинете, переводчица сама откинула занавеску, хорошенько рассмотрела карту.
Загадочный Топорков, связной по Горбылям, подкараулил Эрну Ивановну прямо на улице. Она чуть не вскрикнула от страха, увидев его в форме немецкого лейтенанта, в хорошо подогнанной шинели, начищенных сапогах. Немецкого языка он не знает, может провалиться каждую минуту. Но Топорков назначил ей на вечер свидание в глухом закоулке, неподалеку от ее дома, и она, дрожа от страха, пришла, принесла карту.
Странно, но она невольно вспоминает в последнее время Топоркова. Лицо приятное, живые, беспокойные глаза, в которых Эрна Ивановна давно замечает открытое восхищение собой.
Каждый новый день начинается теперь с музыки, которая неслышно звенит в душе. Снова к Мите пришло настроение, владевшее им перед войной. Две мелодии сменяются одна другой — вальса "Над волнами" и довоенной песни "Любимый город".
Ростов и Харьков освобождены в один день. Харьков — близко, сутки езды поездом. В прошлом году, в мае, наши подходили к Харькову, но попытка открыть ворота Украины окончилась трагически.
Освобождение двух больших городов совпало с днем Митиного рождения. Не с простым днем — Мите исполнилось восемнадцать. Во всем этом он видит как бы таинственный перст судьбы. Своего совершеннолетия Митя не отмечает. Между ними, хлопцами, такое не принято. Он не знает, в какой день родились Лобик, Микола, они тоже этим не интересуются.
Выйдя от Шарамета, взволнованный новостями, Митя блуждает по переулку. К ребятам не идет. Хочется побыть одному.
Напротив тетиного огорода, возле железнодорожной насыпи, высится огромный тополь. Ему, наверно, столько же, сколько и железной дороге, лет семьдесят. Митя любит это дерево. Как сосна около будки, оно словно бы напоминает о неизменном, вечном, что никогда не исчезнет в жизни. Листья на дереве — годы, само оно — поколение. Много людей смотрели на тополь, полнясь надеждами, радостью.
В черных, разлапистых ветвях шумит ветер. Близится весна. Дни стали длинней, теперь они необыкновенно прозрачны. Вечером прозрачность становится более густой, синеет. Даже ночной мрак как бы подсвечен вечерней синью.
Митя похаживает взад-вперед по темному переулку, не в силах обуздать радость. Война — особое состояние духа. Скоро два года, как он живет необыкновенно обостренными, неудержимыми чувствами. День за днем в "ем горит все тот же огонь. Душа настроена на высокую, горячую волну...
Похрустывает под ногами тонкая наледь. За железной дорогой чернеют хаты Залинейной улицы. Дальше — заснеженное поле, темная подкова леса.
Ветер, обвевающий лицо, — не просто ветер. Он, как припев в довоенной песне про любимый город, снова возвращается на круги свои.
Назавтра, вернувшись со службы, Митя застает в хате Миколу. Вчерашняя радость сегодня омрачена. В лесхоз приходил Гвозд, крутился в коридоре, заглянул к секретаршам.
Митя рассказывает про шпика.
— Надо осторожней, — говорит Микола.
Он всегда как бы приказывает. Труднее всего, конечно, ему самому. Если бы Микола не служил в полиции, не вынимал мину и ему не отняли руку, то они, заговорщики, вообще не смогли бы действовать так, как теперь. Попробуй хоть раз выбраться из местечка!
В местечке за последнюю неделю произошли явственные перемены. Оно теперь на военном положении. Обосновалась фельдкомендатура, которая размещается в новом здании почты. Кроме местной есть полевая жандармерия. Ее солдаты носят на шее большие бляхи.
Теперь ни одна машина, даже если она едет за дровами, не может выехать из местечка без пропуска. Лесничий Лагута каждый раз посылает Митю в фельдкомендатуру за пропусками.
На ближайших железнодорожных станциях расположилась пехотная дивизия. Штаб в местечке, в помещении милиции. Тыловые службы пополняют запасы фуража, делают блоки для бункеров, дзотов. Дерево берут на месте, лесничим дают справки. На основании справок лесхоз выставляет воинской части счета, которые Митя относит в штабную бухгалтерию.
Исписанные разборчивыми печатными буквами листки со сведениями о воинских частях Митя отдает Миколе. Работая в лесхозе, можно кое о чем узнать.
Под вечер приходит Лобик. Инструкции, которые присылает Мазуренка, хлопцы читают вместе. Наибольшее значение капитан придает железной дороге, поэтому все время учит Ивана — кличка его Бобок, — как составлять сводки движения эшелонов.
Иван даже специальную форму придумал. Дело не простое: надо показать эшелоны, которые идут на восток и на запад, их количество, что везут. Один и тот же состав имеет вагоны с солдатами, платформы с различной военной техникой. На вырванном из тетради двойном листке множество граф, графочек, которые Иван, как бухгалтер, заполняет мелкими, аккуратно выведенными цифрами, квадратами, треугольниками, прямоугольниками.
Сводки Микола носит в кармане, пришитом к штанине изнутри. Пока он их прячет, Митя стоит на страже, чтоб не заглянули в комнату младшие братья.
Митя и его товарищи, незримыми нитями связанные с лесным партизанским миром, о партизанах думают с уважением. Там люди смелые, находчивые. Трусов или дураков там не может быть.
Но вот произошел случай, который с точки зрения здравого смысла не объяснишь.
Ёсип Кавенька, Митин сосед, который вместе с отцом работал обходчиком, поехал в дальние села менять соль на картошку. Теперь в городке с харчами очень трудно, нигде ничего не купишь. Многие местечковцы ходят по деревням, выменивают на вещи продукты.
Коня у Кавеньки нет, он попросил лошадь у человека, который, говорят, был полицаем.
Оттуда, из болотных сел, Ёсипа привезли мертвого. Вся улица шла за гробом на кладбище.
Так что же, слепые там, что ли, в лесу? Не могут разобраться, кто свой, кто чужой?
Прошлой зимой партизаны также убили местечковца. Но тогда их можно было понять. Тот, прошлогодний, был молодой, даже активист. Налаживал телефонную связь между волостями. Партизаны взяли его с собой. Отряда не было — маленькая группка. Связист испугался, кинулся наутек.
Ёсип Кавенька ничего не боялся. Когда немцы в сорок первом бомбили городок, спокойно косил на выгоне ромашки.
Между ребятами по случаю нелепого убийства разгорелся спор.
— Подрывается идея партизанского движения! — горячился Митя. — Свои убивают своего. Одурели там, что ли?
Скептичный Лобик хмыкнул:
— Ты думаешь, так просто разобраться? Поехал на коне полицая.
— Так что, если на полицаевом коне? А мы зачем? Не могли у нас спросить?
Примак подливает масла в огонь:
— Тебе хочется, чтоб все было расписано как в книжечках.
С Примаком действительно смешно получилось. Послали, как и Миколу, работать учителем, налаживать связь с партизанами. А он сам едва ноги унес.
Про случай с Ёсипом Митя все же написал Мазуренке.
В лесхоз забредают пожилые солдаты, заходят в кабинет к Лагуте. Он в такие минуты всегда зовет Митю. Печатный немецкий текст Митя разбирает хорошо, да и разговорную речь стал лучше понимать. Больших трудностей в разговоре с немцами, которые наведываются к Лагуте, нет.
— Табак! — каждый раз требуют они.
Солдатам выдают по восемь сигарет на день. Пронюхав, что в лесхозе есть запас махорки (он выделен для лесорубов), они приходят клянчить курево. Где-нибудь в Германии солдаты, видимо, не отважились бы беспокоить такую особу, как старший лесничий, а в России — не стесняются.
На Лагуту, когда приходят немцы, смешно смотреть. Его широкое, как заслонка, лицо расплывается в улыбке, лесничий суетится, мечется по кабинету. Махорку выписывает безотказно.
В последнее время Лагута все чаще заглядывает в комнатку кассы, берет деньги под расписку. Берет сразу по двести — триста марок — суммы, которые намного превышают его месячный заработок. Рублей, оккупационных марок не хочет, просит рейхсмарки.
Через неделю-две Лагута приносит акты на израсходованные деньги. В них засвидетельствовано, что куплены резиновые скаты для автомашин-газогенераторов, разные запчасти, детали. Где, у кого куплено неизвестно. Митя акты принимает. Немецких денег не жалко. Да кто станет уличать главного лесничего в жульничестве? Банка нет, финансовыми делами никто не интересуется.
