Даня получал все больше и больше удовольствия, глядя на эту грациозную девчонку и общаясь с ней. Если бы он понял до конца хотя бы одну из фраз, которые произносила Гела, - он бы решил, что имеет дело с проституткой - и сильно ошибся бы. Но читающий в сердцах людей Даня, не ошибался, глядя на ее вишенные губы, - он понимал, что ум ее не имеет глубины, не располагая базой знаний, но в пределах ей известного, - быстр, как электронный луч. В ее прозрачно-карих глазах вспыхивали зеленые искры, на каждое движение Даниной руки, рисующей знак, - она реагировала мгновенно, повторяя его почти непрерывной линией, как рисунок тушью. Отраженный ритм завораживал, покачивались черные кудри вдоль щек Гелы, подрагивали тени ресниц на ее щеках и груди под льющимся щелком платья, - не понимая языка, не зная сердец, они танцевали древнейший танец любви, покрывая древними знаками белый лист. – «О, возлюбленная моя!» - написала рука мужчины - и рука женщины отразила летящую строку, - «Твои волосы, - как стадо чернорунных ягнят, спускающихся с гор...» - «Да что же это я делаю!» - Даня бросил ручку. Гела прямо посмотрела ему в глаза. Она была быстра, как электронный луч, так же безумна и безжалостна, это она застрелила охранника, выскочившего на шум и двух других людей в кабинете «Кредита», - в пределах ей известного она действовала мгновенно. Даня не успел ни о чем подумать, не успел сделать ни единого движения, - Гела прыгнула ему на колени и как змея, впилась поцелуем в его рот. Переход от «Песни Песней» к содомской чувственности был столь ошеломляющ, что Даня застыл, - а Гела взахлеб лизала его губы, ввинчиваясь ему в пах распяленной промежностью и ее сладкая слюна стекала на его чеканную, как у статуи, бороду. Это уже совсем не было похоже на тонкую лирику отношений с красивой девочкой, но даже и в такой ситуации Даня не посмел оторвать ее от себя за волосы, - он схватил ее за талию. С Гелой нельзя было так, - она распалялась, как собака, а сидя на Дане верхом уже не могла освободиться от разделяющего их клочка материи так быстро, как ей хотелось и завизжав от бешенства, - просто рванула его в сторону. Трусы порвались пополам, открывая место, где жила любовь Гелы и к которому она прижимала все свои богатства, - револьверчик ткнулся стволом в пах Дане. Гела схватила и то и другое, - Даня схватил ее за руку, - стволик хлопнул негромко в их руках.
Между началом движения импульса по нерву и осознаванием боли, - проходит от полутора до четырех секунд, иногда даже, - до семи секунд, если имеет место эмоциональный шок.
Гела была быстра, как электронный луч, так же безумна и безжалостна, она действовала мгновенно в пределах ей известного.
Ей было известно, что этот мужчина, - любимый мужчина, - уже потерял все.
И сейчас закричит. Она не думала о своей безопасности, - она вообще ни о чем не думала. Она просто ткнула ствол в сердце Дани и нажала на курок еще раз, - пока Даня не успел поднять глаз и встретиться с ее глазами.
Алеша услышал из-за стены два хлопка. Они были похожи на выстрелы, но не настолько похожи, чтобы он начал вышибать запертую дверь. Поэтому, он просто постучал в нее. - Ну что? - раздраженно крикнула Гела. - Да ничего! - крикнул в ответ Алеша, громче, чем ему хотелось бы. И ушел в свой кабинет.
Белая, как мел, черная Гела застыла посреди комнаты. Белый, как мел, Даня, - смотрел в потолок застывшими глазами. Фонтан иссяк.
В стане кабинета был встроенный книжный шкаф. За шкафом, в тесной кладовке, помещался мощный несгораемый сейф, оставляя пространство для сидящего человека. О тайнике знали трое, включая неподвижно сидящего на стуле и число посвященных не изменилось, - на шее у Гелы висел золотой шекель, который Даня достал из сейфа, оставшись наедине с ней. Когда он покинул всех, число знающих код сейфа свелось к нулю, - но ключ от книжного шкафа остался в кармане его брюк.
Всегда предусмотрительный Даня недосмотрел, торопясь отдать свой последний шекель или проявил фараонову предусмотрительность за пределами смертного разумения, - когда Гела втащила его в кладовку, она обнаружила дверь сейфа приоткрытой. И в соответствии со своим разумением, - мгновенно решила обменять уже ненужное Дане тело на лежащий там миллион. Но бедный Даня приобретал это вместилище так, как приобретая кошелек, кладут в него единственную монету, - которая болталась теперь на шее у Гелы. И обливаясь слезами, бедная Гела похоронила в нем свои надежды, повернув ключ в автоматически сработавшем кодовом замке. Затем, она заперла тайник и быстро вышла из кабинета, унося весь свой скарб и скорбь завернутыми в обрывок трусов вместе с ключами Дани, оставляя за спиной «Источник», а самого Даню, - ожидать Страшного Суда в надежно запертом саркофаге.
Если бы Даня не женился на красавице Марине, он умер бы лет через пятьдесят в своей постели, - богатый, с чужими почками, окруженный детьми и внуками, уже смирившимися с неизбежным наследством, одинокий в своей предсмертной тоске по несбывшемуся и страхе перед грядущим, обмочившийся, иссохший, никчемный, - совсем не тот Даня, что ушел на волне своей молодости и силы, в объятиях роскошной девки, не почувствовав боли, не познав разочарований, не увидев старухи с косой. Что такое пятьдесят лет? Сто? Тысяча? Пыль на циферблате Времени, - идущего по кругу. Не стоящая одной брызги из фонтана счастья, одной строфы «Песни Песней», одной маленькой пули в сердце. Даня ждет в своем саркофаге. Даня остался мудрым до конца, - нет глупой смерти. Есть глупая жизнь.
В то время, как Гела выбегала из офиса, под взглядом стоявшего у окна Алеши, - Марина вышла из под крова отчего дома и не замечая Костю, искательно улыбающегося у крыльца за руку с сыном, пошла к машине. Если бы кто-то год или час назад сказал ей, что между ней и отцом возможен только что состоявшийся разговор, - она рассмеялась бы в лицо.
- Марина, - сказал отец в своем кабинете, обставленном с министерской роскошью 70-х годов, - Если ты бросишь своего еврея, - получишь половину всего, что у меня есть. Я утрою твой пай за счет своего и отдам руководство фирмой тебе... и твоему менеджеру. А сам останусь председателем учредительского совета. - Мой пай?! - с трудом произнесла Марина. - Твой,- ухмыльнулся отец, - Моя дорогая. На сегодняшний день он составляет 570тыс, долларов США, поскольку тебе не выплачивались дивиденды. Впрочем, они никому не выплачивались, - он почесал за ухом, - Фирма-то семейная. Хотя Елена и твоя мать обижены не были. - Кто еще обижен не был? - спросила Марина, приходя в себя. - Были и еще, - жестко усмехнулся отец, - Но они выбыли. Их деньги отработали и они ушли с хорошим наворотом, нечего им делать в семейном бизнесе. - С каких пор ты вдруг начал считать меня членом семьи? - зажатым голосом спросила Марина. Она была жадной, она была беспринципной, но никакие деньги не могли удержать ее от того, чтобы пнуть отца. Он отвернулся к окну, засунув руки в карманы и долго молчал. Наконец, сказал, не поворачивая головы, - Ты знаешь, кто такой твой Даня? - совсем не то, что ожидала услышать Марина. - Ты собираешься объяснять мне, кто такой мой муж? - спросила она, пряча за деланным удивлением, подлинное. - Ты знаешь, что у твоей матери полно родственников в Израиле? - игнорируя реплику, спросил отец. - Ну, слышала что-то, - небрежно ответила Марина, знать не желавшая никаких израильских родственников. - Ты слышала, а я поддерживаю с ними отношения, - отец резко повернулся к ней, побагровев щеками, - Еврейка ты, сраная! - Я не сраная!, - прошипела Марина, не сводя с него глаз. - Ладно, - отец вдруг обмяк и потер сердце мясистой ладонью, - Я болен, Марина, я скоро сдохну. Ленка, как медуза, а мать…, - он махнул рукой, - Даня никогда не останется здесь. Даня не ашкенази, как ты тут долдонишь каждому встречному, - он перевел дух, - Его семья жила там, когда никакого Израиля еще и в помине не было. Моше Даян еще не родился, а его прапрадед уже был полковником в британской военной администрации. У них там на всю страну, - штук двадцать таких семей. - Так он что, национальное достояние? - хмыкнула Марина, понятия не имевшая о генеологических нюансах семьи, к которой сама теперь принадлежала. - Он военнообязанный, Марина, - вздохнул отец, - Лейтенант запаса, я наводил справки. - Я знаю, - Марина пожала плечами, - Ну и что? - А то, - сдерживая раздражение сказал отец, - Что он поедет домой повидать родителей, а его загребут и пристрелят в какой-нибудь Газе-Сразе. - Откупится, - отмахнулась Марина. - Да не станет он откупаться, ду... - отец задохнулся, закашлялся и отдышавшись под злобным взглядом Марины, повторил, - Не станет откупаться. Это те, кто понаехали туда за последние тридцать лет, сядут на пароходы и уедут, как приехали. А Даня и его отец и его дед и его бабка, - все выйдут, если там начнется серьезная заваруха. И будут цепляться за ту землю до последней капли крови, пока не сдохнут. Как я, - за эту! - он выбросил кулак в сторону окна, - Но здесь ее, - немеряно, хватит каждому, у кого есть мозги! А за что тебе цепляться там, цепляясь за твоего Даню? Я уже выцепил для тебя хороший кусок пирога, - бери и расширяй! - Я крошки от твоего пирога не получила! - заорала Марина, - И сейчас, это одна только болтовня! Где деньги? Где они?! - Деньги? - отец грузно опустился в кресло, - Если бы я дал тебе деньги, ты бы просрала их за пару месяцев, - горько сказал он.
