Дорога превратилась в мостовую из серого морского булыжника, и справа от нее поднялся дом, очень похожий на его собственный. Он вошел через распахнутую дверь и поднялся в студию. Афро, завернутая в запачканную красками тряпку, бросилась ему навстречу, он впился губами в ее рот, существо с лысой, морщинистой головой и без признаков пола наблюдало за ними через пыльное окно. Афро засосом втянула его язык, вырывая язык из горла, он замычал от боли и ударил ее в грудь обеими руками. В пространстве раздался хрустальный звук, оконное стекло разлетелось медленными осколками, пространство за рамой окна вспыхнуло багрово-алым, срывая с него запачканную красками тряпку. Он вынул изо рта осколок стекла, волосы упали на его лицо черными кольцами, он закричал, раскрывая окровавленный рот, и существо прыгнуло. Сияющая женщина, визжа, закрутилась юлой на пьедестале из крови, алая капля скатилась из разведенных крестом рук - покатилась лысая голова, облепленная черным прахом, и алая капля стала пространством жара.
Все горело. Он сидел на ковре, раскинув ноги и обхватив голову руками, плавились в огне перевернутые свечи.
Девушка стояла посреди огня, разведя в стороны растерянные руки, ее ноги подрагивали, огонь подрагивал в ее распахнутых глазах, она всхлипнула. Он вскочил на ноги, чтобы броситься к своим игрушкам, но его тело бросилось к девушке, стоящей посреди огня, он смял ее в руках и, оттолкнувшись ногой от перил балкона, спрыгнул вниз.
Его ноги хрустнули под двойной тяжестью, девушка ударилась задом о землю и вскрикнула.
Он сидел, раскинув ноги, и улыбался в ожидании вспышки боли, но боль не пришла. Он пошевелился - но боль не пришла. Он посмотрел на свои сапоги и увидел, что оба каблука сломаны, он ухмыльнулся.
Девушка сидела рядом с ним на корточках и всхлипывала, глядя на догорающий дом, отсветы пожара достигали холодного моря и отражались в нем.
Дом сгорел дотла и вместе с ним - все его начатые и часть законченных работ, а также то, что он полагал своими ценностями.
Первую ночь после пожара он провел в мотеле, куда заявился вместе с американкой, и голый по пояс, поскольку отдал ей свою майку, доходящую ей до колен. Клерк потребовал денег за три дня вперед, скалясь на них обоих. Алеша схватил его за горло, девушка выдернула из заднего кармана Алешиных джинсов пачку долларов, на пол выпал пружинный нож, запачканный кровью, глаза клерка полезли на лоб, девушка, сверкнув белыми ягодицами, подняла нож и бросила его себе за пазуху, нож тут же выпал снизу, она вцепилась ногтями в Алешино предплечье, швырнула через стойку четыре сотенные бумажки, снова подняла нож и, зажав его в кулаке, прошипела в лицо перепуганному клерку, - Давай ключ!
Эту ночь и большую часть следующего дня они провели вместе - в глубоком сне без сновидений, рухнув рядом на застеленную кровать, она - без штанов, он - голый по пояс и в сапогах. И остаток следующего дня, и всю ночь - почти не расплетая тел. И следующие. И следующие. И следующие - выходя только за провизией и за вином. Ее кровь была вкусной, она не жалела ее, она ничему не удивлялась, ни о чем не спрашивала, ничего не рассказывала сама и ей понравилась смешанная с вином кровь Алеши.
Надо было где-то жить, он мог бы купить три дома, подобных сгоревшему, но он больше не хотел иметь дом на земле, ничто не связывало его с землей. Он купил старый японский траулер, переделал его в яхту и стал жить на ней, курсируя между островами, американка с ирландским именем Меган - вместе с ним. Он бросил занятия живописью, они стали ему неинтересны, он с удовольствием ловил рыбу пропитания ради и изредка перевозил мелкие грузы - не уведомляя об этом властей. Он стал слегка рыбаком, слегка контрабандистом, слегка плэйбоем, а в общем - бездельником, извлекающим немало кайфа из своего безделья. Ему не хотелось плыть за горизонт и не хотелось суетиться на земле, он был вполне доволен, под солнцем и под луной, лежа на палубе своего дома и покачиваясь на волнах вместе с Меган. Он приобрел привычку курить марихуану, стал меньше пить, научился готовить рыбу и тренькать на гитаре, отпустил длинные волосы и мало чем отличался от сотен таких же бездельников, вслед за теплом и, избегая штормов, болтающихся по Средиземному морю. Денег пока хватало, а что будет дальше, он не думал, да он и вообще не думал. Иногда, заходя в порты, они с Меган забывали одеваться и вспоминали только тогда, когда с проходящих судов, раздавался восхищенный свист. Меган перестала быть беленькой сероглазкой с розовыми щеками и пухлой попкой - она превратилась в бронзовую красавицу с крепкими от постоянной качки бедрами, глазами цвета грозы и алым ртом женщины-вамп. Она не заботилась о том, чтобы сбривать волосы с тела и выглядела потрясающе сексуальной, с черными завитками, украшающими ее подмышки и низ живота, ее прическа “под мальчика”, превратилась в густую гриву, стоящую дыбом от ветра и соленых брызг, она даже сама подросла, став выше на пару сантиметров.
Глядя на нее, Алеша вспоминал отца Аристарха и думал о том, что, пожалуй, удавил бы самого наставника за эту американскую Мэри - и хохотал, затягиваясь пахучей самокруткой.
Он наслаждался запахами моря и соленого ветра, запахом живой рыбы и запахом Мега, похожим на запах живой рыбы и моря, он наслаждался сиянием солнца и медленным вращением звездного неба над головой, барабаны рока утихли в его сердце, он ничего, ничего, ничего, не думал о них.
Алеша никому не давал свой номер, тем не менее, отец Аристарх разыскал его по телефону. - Мама серьезно больна, - сказал он, - Настолько больна, что не может позвонить сама - и дал отбой. Алеша взял курс на Родос.
Он поставил яхту ввиду монастыря и приплыл на лодке прямо к ступеням, спускавшимся к воде и поднимавшимся по обрывистому склону, прямо к монастырским воротам.
Прежде, чем войти к маме, Алеша имел беседу с отцом Аристархом. Их встреча была холодной. Отец Аристарх благословил его, но Алеша не поцеловал ему руку и остался стоять, склонив голову и глядя в угол кельи. - Что с ней? - спросил он. - Врач говорит, что прогрессирует анемия, - сказал отец Аристарх, - Фактически, это так и есть. Но конкретная причина неизвестна. Мы делаем ей переливания, но это не помогает. - Есть ли другие средства? - спросил Алеша. - Есть, - кивнул отец Аристарх, - Любовь. Все наши болезни происходят от упадка духа. Она тяжело переживала то, что ты перестал с ней общаться. - Она сама этого хотела, - Алеша с вызовом поднял голову. - Нет, - спокойно ответил отец Аристарх, - Это ты хотел, чтобы она хотела этого. Тебе нужна была причина, чтобы погрузиться в собственную жизнь и в свои пороки. - Ей вполне хватало Калликандзаридиса, - огрызнулся Алеша. - Не тебе ее осуждать! - повысил голос отец Аристарх, - Ты взрослый мужчина и не имеешь права ревновать мать к другому мужчине. Причина в том, что, научившись задирать все юбки, ты не можешь оторваться от юбки своей мамы. - Где она? В больнице? - спросил Алеша, опуская голову. - Нет. Она в отдельном помещении, рядом с моим.
Женщины не имели права находиться на территории монастыря. Но ни один
монастырский священник или монах, не мог отказать любому человеку, будь то женщина, мужчина или ребенок, в духовной или телесной помощи. Восточная Церковь полагала помощь ближнему превыше личного спасения души, которое является целью монашества. Миряне не могли присутствовать на некоторых таинствах, но они могли входить в храм, открытый для всех, и могли получать помощь от монастырских врачей, среди которых имелись весьма подготовленные специалисты. Для многих окрестных жителей, и не только окрестных, это была единственная форма медицинской помощи, а сам монастырь - единственным прибежищем в нужде, телесной хвори или болезни духа. Монастырь был небеден, обладал огромной интеллектуальной базой, и именно здесь получил образование один из президентов страны. Священники пользовались непререкаемым авторитетом, они решали семейные проблемы и проблемы собственности, очень часто их слово было выше слова суда или местных властей. Греческая церковь была отделена от государства, но государство не было отделено от нее, поскольку любой из госчиновников, составлявших государственный аппарат, являлся православным христианином. В силу этих причин и учитывая, что белые иерархи, которым формально подчиняется черное духовенство, не лезли со своим уставом в монастырь, монастырь почти никак ни от кого не зависел и даже пользовался фактическим правом экстерриториальности.
Мама спала, когда Алеша вошел к ней, она выглядела исхудавшей и бледной, она выглядела так, как выглядела Афро после визита к вампиру. Алеша вопросительно посмотрел на отца Аристарха. - Не знаю, - покачал головой отец Аристарх, - Мне не удалось зафиксировать никакого вмешательства. Но она угасает.
