— Стало быть, речи тайные?
— Тебе он о них скажет, не я.
— Говорят, ты православие принять готова?
— Никогда. Да и зачем мне Это?
— Чтобы место мое занять, чтобы...
— Дура ты, хоть и великая княгиня! — всегда спокойная Ази тут не выдержала, не сдержалась.— Оттого муж с тобой о делах не говорит, не любит тебя. У тебя одни думы —как бы мужа получше накормить, как бы ему в постели угодить, как бы разлучница не завелась да твое место не заняла бы. А муж твой государь великий, ему ты в делах опорой должна быть, советчицей первой, другом. А ты только о пуховой перине и говорить-то умеешь. У мужа твоего заботы многие, он ушел в них весь, без остатка, а я ему в этих делах помощница. На твое место я никогда не встану, люди мы с великим князем разные, но я одно знаю —до конца дней своих я буду верным другом его. И если ты, не приведи бог, умрешь, И он возьмет другую жену, я все одно дружбе этой буду верна. Если я замуж уйду — все равно замыслам его радеть буду.
— Кто тебя замуж возьмет, кому ты здесь надобна,— тяжко дыша прохрипела княгиня, упала на подушки.
— Здесь, может, и не надобна, а казанский хан Ибрагим сватов ко мне засылал.
— Так что же ты...
— Иван Васильевич сказал — рано еще. И я его послушалась.
— Любит он тебя... грех меж вами. Змея ты, змея! —На губах княгини выступила пена.— Тяжко мне, Наташку позови.
Всю ночь промучилась княгиня, часто впадала в беспамятство, и-ло ее начало пухнуть. На другой день, ей вроде бы стало легче, она снова велела позвать Ордынку и при ней умерла. Что они говорили между собой — неизвестно, но когда прибежала Наташка По- луектова, княгиня успела прохрипеть:
- Змея эта... разлучница... Ордынка...
Наташка заголосила и побежала к Марфе.
Великий князь перед этим уехал в Волоколамск. Были у него там неотложные дела, да и заодно думал он охотой себя потешить.
11о в лесу было еще сыро, охота не удалась, да и вселилась в душу князя какая-то тревога, предчувствие беды. Прервал он охоту и поскакал в Москву.
Когда подъехал к Брусяной избе, понял, что предчувствия были не напрасны. По сенным высоким лесенкам бегали какие-то люди, н раскрытых окнах шум и крики.
Иван соскочил с коня, вбежал в сени. По длинному и узкому проходу к крыльцу разъяренные монашки волокли Азейку.
— Стойте! — крикнул Иван, но его голос потонул в шуме толпы и остался незамеченным. Азейку протащили — будто князя тут и не было. Иван крикнул еще раз и огрел нагайкой одну монашку, фугую. Те взвизгнули, все увидели князя, расступились.
Князь подошел к девушке, поднял ее, вытер ладонью окровавленную щеку. Сказал тихо:
— Иди к себе. А вы все отсюда —вон!
Когда толпа разошлась, перед Иваном появилась Марфа. Она выпрямилась, закинула голову и, тяжело дыша, крикнула:
На кого, православный князь, руку поднял! На дев святых, на невест христовых. И ради кого? Ордынки ради. В день кончины ««жены твоей...
Иван и так сутулый, еще больше ссутулился и медленно прошел мимо мачехи. Он еще раньше понял, что княгини нет в живых.
11 ос то ял молча перед телом жены. Когда вошла Марфа, поднял « її и« лвшую с кровати руку Марии Борисовны, положил на грудь, і к п ні л почти шепотом:
Вели лекаря позвать.
I ибериус — лекарь из Рима, приехал в Москву недавно, но уже V 111 л прославиться как искусный исцелитель болезней. Он осмотрел великую княгиню, сказал:
Так и толшно пыть, я коворил...
Она благодаря молитвам моим почти оздоровела,— возрази- « Марфа, и если бы не Ордынка...
Истечение полезни перед кончиной всекда дает оплегчение. 1-І! і" нішо пыть- И Ортынка тут не финоват.— Тибериус вытянул м> пиТ кровати бутыль.— Фот кто финоват. Это селье ускорил ее «ИН'Ц.
— Кто допустил? — князь устремил глаза на Полуектову. Наташка бухнулась в ноги:
— Не виновата я! Княгиня сама к ворожее ходить велела. Видит бог...
— Иди, скажи своему мужу — из Москвы вон! Ежели на глаза попадете...
Марию Борисовну похоронили со всеми почестями, но тихо. Иван с месяц не показывался на людях, к себе никого не допускал. Даже Марфу.
В день летнего Николы позвал к себе Ази. Марфа будто сторожила у дверей — ворвалась к князю возмущенная:
— Ты что задумал, князюшко? Ни мне, ни воеводам к тебе доступу нет, а...
— Богом прошу тебя, мать, не мешай. Царевна в Казань едет, мне с ней поговорить надо.
— Пошто... в Казань?
— К хану Ибрагиму в жены. А завтра воевод соберем. Дел прикопилось множество, в печалях пребывать некогда.
Марфа широко перекрестилась, проговорила:
— Слава богу, за ум взялся,— и вышла.
Иван грустно улыбнулся, сел на лавку, покрытую камчатым полотном, указал сесть Ази против него.
— О том, что посол казанский сватать тебя приехал, я уже говорил.
Ази качнула головой.
— Я согласия ему не дал, но и не отослал. Второй месяц он у меня на подворье ответа ждет. За это время я о семье хана все разузнал. Имеет Ибрагим две жены. От первой у него сын Алихан на шестнадцатом году. От второй детей нет по причине бесплодия. Обеими женами хан недоволен, сына не любит. О тебе он наслышан много — я о том позаботился. Задумал я тебя к трону казанскому приблизить. Как ты на это смотришь?
— Как ты велишь, так и сделаю.
— Хочу волю твою знать?
— Я бы всю жизнь рядом с тобой жила, но теперь нам это во вред будет. Ибрагима я не знаю, но в Казань поеду с охотой. Я рождена на троне, к трону и пойду. Только веры мне от Ибрагима большой не будет. Он знает, поди, что я тебе предана.
— Я думал об этом. Вскорости после твоего отъезда пошлю я поход на Казань. А ты об этом хана упреди. И будет тебе вера.
— А войску твоему погибель?
— Упредишь ты или нет — все одно хан о походе узнает. Рати наши ходят шумно, неспешно — не успеют до рубежа дойти, а недругу об этом ведомо.
— Ты Казань покорить хочешь?
— Нет,— Иван покачал головой.— Это не по моим зубам орех покудова... Сейчас мне с Казанью мир надобен. Хоть лет бы на
пять...
— Смогу ли я?
— Если будешь всегда мне радеть — сможешь. Ибрагиму ноне гоже жить несладко. Колотят со всех сторон и свои, и чужие — еле успевает бока подставлять. Да я тоже... истинно воевать Казань не буду, а щипать стану постоянно. Ты тогда и склоняй хана на мир. А я твое доброхотство не забуду.
— На Москву приезжать позволишь ли?
— Коль будет меж нами мир... Мне твои советы всегда будут надобны,— Иван помолчал, глядя в глаза девушке, потом добавил:— Мне без тебя плохо будет. Поговорить по душам не с кем. Мать и по крови мне чужая, и по замыслам. Мнит себя государыней премудрой, а вся ее премудрость состоит в том, чтобы княжество в битвы ввергать. Жадность ее неумерна, готова весь люд московский на поле брани положить, лишь бы еще один кусок от кого- нибудь оттяпать. А разве в том истинное призвание государя состоит? Свои владения ширить, богатство множить потребно своим трудом, умом, рассчетливостью, а не войнами. Ты посмотри на детой, прадедов моих. От войны токмо несли они убытки в людях, и добре, а княжество великое составили не мечом, а умом. Мария Борисовна, царство ей небесное, опорой мне не была, на домашнее веденье ума не хватало. Князь Иоанн, меньшой, еще молод, здоровьем хил. Один я остался. Ах Ази, Ази. Была бы ты единой веры
со мной. Мне бы иной жены не искать.
— Веру сменить можно. А тебе наследник нужен. Будь у нас є тобой сын — его еще в зыбке задушат, потому как двести лет ненависть ко всему ордынскому в народе зреет.
— Вот о том я и говорю. Пора эту ненависть гасить. Мыслимо л в дело —два великих народа силы свои необозримые на войну ірагят, изничтожают людей своих, добро, трудами нажитое. Жить Гн.і в мире—сколько пользы сделать было можно. Места всем хва- ПІ і Отец мой, дай бог ему царство небесное, царевича Касима приметил, Городец Мещерский в удел ему дал. И стоит теперь на реме Оке посреди Руси царство татарское, и никому оттого ничего кроме пользы не происходит. А разве плохо бы с Казанью по-со- Г*' 1« к и жить? Да если бы ханы на рубежи наши не ходили, разве И,,, Ах, да что говорить! Торговали бы мы тихо, мирно, богатели бы, риродп красивые строили.
Понимаю тебя, друг мой, верное дело ты замыслил. Оно поженю и для твоего народа, и для моего. Потому я рядом с тобой (Мню и стоять буду. С этой мыслью и в Казань еду. Удачи мне помп і пі, Ази встала, подошла к Ивану. Князь тоже поднялся, обпил ее, прижался к горячей девичьей щеке...
...Сборы были недолги. Увез ханский оват царевну Нурсалтан в Казань, а через неделю созвал Иван Васильевич свой военный Совет.
