Стремясь защитить дочь от злых насмешек Джогендро, Оннода-бабу торопливо заметил:
— Мы тут с Хем беседовали кое о чем, — как будто он сам привел Хем на крышу для разговора.
— Так разве нельзя поговорить за чайным столом? Ты во всем поощряешь ее, отец. Если так будет продолжаться, мне придется оставить этот дом, — заявил Джогендро.
Тут Хемнолини вдруг спохватилась:
— Отец, ты еще до сих пор не пил чаю?
— Чай ведь не поэтическое вдохновение, что само приходит в вечерний час в лучах заходящего солнца. И незачем еще раз напоминать, что если ты будешь сидеть в углу на крыше, то чашки сами не наполнятся, — последовало язвительное замечание брата.
Оннода-бабу, не желая, чтобы Хемнолини чувствовала себя виноватой, поспешно сказал:
— Я решил не пить сегодня чаю.
— Вы, что же, оба аскетами стали? — спросил Джогендро. — Но тогда что же мне остается делать? Я ведь не могу питаться воздухом!
— Нет, аскетизм тут ни при чем. Сегодня я плохо спал и поэтому решил, что будет лучше, если я воздержусь от чая.
В действительности же, во время беседы с Хемнолини Онноду-бабу не раз соблазняла наполненная до краев чашка чая, но теперь он не мог неожиданно встать и уйти. После стольких дней Хемнолини, наконец, откровенна с ним; он не помнил, чтобы когда-нибудь раньше они беседовали так задушевно и серьезно, как сегодня, здесь, на тихой крыше дома. Если прервать сейчас этот разговор, потом его не продолжишь: помешаешь ему, — и он умчится, как вспугнутая лань. Поэтому сегодня Оннода-бабу не поддался своему желанию.
Хемнолини не верила, что отец решил лечиться от бессонницы, отказываясь от чая.
— Идем, отец, пить чай — предложила она.
Оннода-бабу тотчас позабыл о своей бессоннице и торопливыми шагами направился к чайному столу.
Войдя в комнату, Оннода-бабу сразу же увидел Окхоя и встревожился: «Только Хем как будто немного успокоилась, а увидит Окхоя и снова разволнуется, — подумал он. — Но теперь уж ничего не поделаешь». Вслед за ним вошла и Хемнолини. Увидев ее, Окхой тотчас же вскочил.
— Джоген, — сказал он, — я пойду.
— Куда вы, Окхой-бабу, у вас разве есть какие-нибудь дела? Выпейте с нами чашку чая, — остановила его Хемнолини.
Все присутствующие были поражены такой приветливостью Хемнолини. Окхой снова уселся, заметив при этом:
— В ваше отсутствие я уже выпил две чашки, но если вы настаиваете, с удовольствием выпью еще.
— Вас никогда не приходилось упрашивать, когда дело касалось чая, — рассмеялась Хемнолини.
— Уж таким создал меня всевышний, я никогда не отказываюсь от хороших вещей, если в этом нет особой необходимости.
— Благословляю тебя, чтобы и хорошие вещи, помня об этом твоем качестве, не отворачивались от тебя без всякой видимой на то причины, — заметил Джоген.
Наконец, после долгого перерыва, за чайным столом Онноды-бабу вновь шла непринужденная беседа. Обычно Хемнолини смеялась негромко, но сегодня взрывы ее смеха временами покрывали голоса разговаривающих.
— Окхой-бабу совершил предательство, отец, — сказала она шутя. — Он так давно не принимал твоих пилюль, но, несмотря на это, хорошо себя чувствует. Из уважения к тебе, отец, у него должна хоть голова разболеться.
Оннода-бабу счастливо рассмеялся. Интерес близких к его коробочке с пилюлями он считал признаком восстановления благополучия в семье, и словно тяжесть свалилась с его сердца.
— Я знаю, вы просто хотите поколебать стойкость этого человека, — заметил он. — Отряд приверженцев моих пилюль состоит из одного Окхоя, но и его вы собираетесь отнять у меня!
— Не беспокойтесь, Оннода-бабу, — ответил на это Окхой, — меня изменить трудно!
— Значит, ты как фальшивая монета: захочешь ее разменять — угодишь в полицию, — добавил Джогендро.
Эти веселые шутки за столом Онноды-бабу разогнали, наконец, мрачное настроение последних дней.
Сегодняшнее чаепитие затянулось бы надолго, если бы Хемнолини не собралась уйти под тем предлогом, что ей пора делать прическу. Окхой тоже вспомнил о каком-то срочном деле и быстро ушел.
— Отец, — сказал тогда Джогендро, — немедленно делай приготовления к свадьбе Хемнолини.
Оннода-бабу удивленно посмотрел на него.
— Знаешь, — продолжал Джогендро, — в обществе много сплетничают относительно ее разрыва с Ромешем, со многими я затеваю ссоры из-за этого. Если бы я только мог открыть им всю правду, незачем было бы и ссориться. Но из-за Хем я рта не могу раскрыть — вот и приходится расправляться кулаками. Тут как-то пришлось проучить Окхила, — я услышал, как он болтает всякую ерунду. А если выдать Хем замуж, все прекратится, и мне не придется с утра до вечера, засучив рукава, поучать весь свет. Послушай меня, не медли больше.
— Но за кого же ее выдать, Джоген?
— У нас есть только один человек. После всей этой истории, после разговоров, которые уже начались, невозможно найти для нее хорошего жениха. Остался один только бедняга Окхой, его ничем не смутишь: скажешь ему пилюли глотать — проглотит, жениться попросишь — женится!
— Ты с ума сошел, Джоген. Да разве Хем согласится выйти за него замуж?
— Если ты не будешь мешать мне, я берусь добиться ее согласия.
— Нет, нет, Джоген! — испуганно воскликнул Оннода-бабу. — Ты не знаешь Хем. Запугиванием, принуждением ты только оттолкнешь ее. Дай ей еще несколько дней, пусть успокоится. Бедняжка, она столько уже пережила. А со свадьбой некуда торопиться.
— Да я ее не огорчу, все дело можно будет уладить очень осторожно и легко, не причинив ей никаких страданий. Неужели вы думаете, что я умею только скандалить?
Джогендро был человек нетерпеливый. В тот же вечер, едва Хемнолини, причесав волосы, вышла из своей комнаты, он окликнул ее:
— Хем, мне надо поговорить с тобой.
Сердце Хемнолини дрогнуло. Она медленно последовала за ним в гостиную и села на стул.
— Ты не замечаешь, как ухудшилось здоровье отца, Хем? — начал Джогендро.
Тень беспокойства пробежала по ее лицу, но она ничего не ответила.
— Я хочу сказать, что если не принять срочных мер, отец может серьезно заболеть.
Хемнолини поняла, что ответственность за болезнь отца целиком возлагается на нее. Она низко опустила голову и стала перебирать край своего сари.
— Что было, то прошло, — продолжал он. — И чем больше ты горюешь о прошлом, тем неприятнее нам. Теперь, если ты хочешь совершенно успокоить отца, ты должна как можно быстрее уничтожить с корнем все воспоминания об этой неприятной истории. — Сказав это, Джогендро замолчал и выжидающе посмотрел на Хемнолини.
— Не беспокойся, я никогда не заговорю с отцом об этом, — смущенно проговорила Хем.
— Ты-то, конечно, не будешь говорить, но ведь другим рты не закроешь.
— Что же я могу сделать?
— Есть только одно средство прекратить все толки.
Догадавшись, что имеет в виду Джогендро, Хемнолини поспешно сказала:.
— Было бы хорошо увезти отца на некоторое время на запад. Когда через несколько месяцев мы вернемся, болтовня уже прекратится.
— Это тоже не даст желанных результатов. Сердце отца до тех пор будет истекать кровью, пока он не будет вполне уверен в том, что ты совершенно излечилась от горя.
Из глаз Хемнолини брызнули слезы, но она быстро вытерла их и спросила:
— Так скажи, наконец, что должна я сделать?
— Я знаю, тебе тяжело об этом слышать, но если ты хочешь, чтобы все были счастливы, то должна, не теряя времени, выйти замуж.
Хемнолини точно окаменела. Но Джогендро не желал ждать и воскликнул:
— Вы, девушки, своим воображением любите делать из мухи слона. Не у тебя одной — у многих происходят подобные неприятности со свадьбой, но ведь в конце концов все улаживается. А если бы в каждом доме разыгрывались взятые из книг истории, жизнь стала бы совершенно невыносимой. Выходи замуж за достойного человека и прекрати как можно скорее эту ненужную комедию. Может, тебе и не стыдно декламировать перед людьми: «Я навсегда стану отшельницей и, сидя на крыше, буду созерцать небеса. Память об этом недостойном изменнике я вознесу на алтарь своего сердца и буду свято чтить ее!» — нам же — хоть умирай от такого позора.
Хемнолини отлично знала, насколько постыдной должна казаться людям эта «комедия», поэтому насмешка Джогендро пронзила ее как нож.
— Дада, — сказала она, — я ведь не говорю, что отрекусь от мира и никогда не выйду замуж.
— Если ты не хотела этого сказать, так выходи. Конечно, если ты заявишь, что никого, кроме властителя небес, самого бога Индры[41] полюбить не можешь, то тебе ничего другого не остается, как сделаться отшельницей!
На свете редко встречаешь то, что нравится, надо принимать вещи такими, какие они есть. Я считаю, что в этом и заключается благородство.
