— Воннел, можно задать вам один вопрос? — сказал Дорон.
— Догадываюсь какой и потому сразу на него отвечу: арестовывать вас я не собираюсь.
— Я хотел спросить не это, поскольку знаю, что нет закона, по которому вы могли бы меня арестовать.
— Вы правы, генерал. Формально я не могу задержать ни вас, ни даже вашего Миллера, пока не будет установлен факт заговора. Но к чему нам с вами эти формальности?
— Вам, может быть, и ни к чему, — обескураженно начал Дорон, но Воннел его бесцеремонно перебил:
— Вы что-то хотели спросить?
— Да. Как вы решили поступить с президентом?
— Решать буду не я. Решать будут… — И министр ткнул пальцем куда-то вверх.
— Совет?
— Совет.
— Ну что ж…
Дорон снял трубку телефона.
— Алло! Мне… Что? Вот как… Поздравляю, — буркнул генерал, кладя трубку, — у вас расторопные ребята. Но мне нужно связаться с городом.
— После решения Совета.
— А если я не…
— Не советую.
— Воннел! Вы забыли, что я — Дорон!
— Генерал! Не забывайте, что я — министр.
В дверь постучали. Просунулась коротко стриженная голова одного из людей Воннела.
— Госпожа президентша, шеф, по свидетельству её горничной, с утра отбыла в город.
— В город? Передайте Джекобсу: когда она вернётся, пусть он ей скажет, что неотложные дела помешают президенту быть с ней сегодня ночью.
Голова исчезла.
— Я отправляюсь к президенту, генерал, — сказал Воннел. — К тому, что здесь, в кабинете. Можете не сопровождать меня.
Шаг министра был твёрд, а в мыслях была решительность.
Но, когда он вошёл в кабинет, и президент поднял голову, и Воннел увидел знакомое до мельчайших чёрт лицо, его взяла оторопь. Несмотря на объяснения Дорона, он никак не мог поверить, что копии тождественны оригиналу: он ожидал встречи с чем-то поддельным, фальшивым, с двойником, которого нетрудно будет взять за шиворот. Но на него — Воннел был готов поклясться — выжидающе и зло смотрел настоящий президент.
— Однако… — сказал президент, постукивая костяшками пальцев по столу. — Чем вызвано ваше появление, Воннел, да ещё без сопровождения Джекобса?
— Простите. — Воннел зачем-то снял очки, повертел их, надел обратно. — Я хотел только сказать…
— Разве вам не сказали, что я занят?
Воннел сжал ручку портфеля, будто портфель у него уже отбирали, и принялся лихорадочно искать в чертах президента чего-то необычного, чего-то такого… Он и сам не знал чего. Наверное, чего-то, что позволило бы ему выйти из-под гипноза привычного подчинения, что помогло бы ему низвести президента с престола власти и превратить его в двойника, в копию, в человека, стоящего вне закона.
— Поистине сегодня день чудес! — не дождавшись ответа, сказал президент и откинулся на спинку кресла. — Ну, уж раз пришли — докладывайте, а не молчите.
— Как вы сказали, господин президент? День чудес? — Невидимая броня вокруг президента треснула, и Воннел почувствовал некоторую твёрдость в ногах. — Господин президент, — выпалил он, — раскрыт заговор против вас!
— Заговор? — Президент удивлённо поднял брови. — Раскрыт? Это что ещё за весёлые картинки?
— Прошу отнестись к факту серьёзно, — нервно сказал Воннел, поглядывая на часы. — Вам придётся перейти в правое крыло здания. Тут небезопасно.
— Прежде доложите, в чём дело. И позовите сюда Джекобса. Я уже пять минут нажимаю кнопку, но он оглох, старый индюк!
Этой минуты Воннел боялся больше всего. Кем бы ни был человек, сидящий перед ним, — копией, двойником или даже авантюристом, но он сидел в кресле президента, он был президентом, главой государства. Воннел замахивался на святая святых любого чиновника — на власть! Поэтому на мгновение им вдруг овладела трусливая мыслишка — сбежать, предоставив событиям течь своим чередом. Но умом он понимал, что это уже невозможно.
— Пока не имею права, — глухо сказал Воннел. По его спине щекотно побежали струйки пота. — В силу обстоятельств сейчас вступил в силу (Воннел в отчаянии уже не следил за речью) пункт инструкции о мерах по вашей безопасности, господин президент, которому вы, как и я, должны подчиняться и который на несколько часов потребует принятия чрезвычайных мер…
— Ничего не понимаю! — раздражённо замахал руками президент. — Пункт «в», что ли?
— Именно он, господин президент!
— Но я не хуже вас знаю эти пункты. Там не сказано, что министр внутренних дел не должен информировать президента.
Путей к отступлению у министра уже не было. Или — или. Воннел, внутренне похолодев, пошёл ва-банк:
— Господин президент! Мы теряем драгоценное время! Я всё потом вам объясню, но у меня нет сейчас ни секунды, всё зависит от срочности мер!
И он, решительно вцепившись в рукав президента, чуть ли не потащил его за собой.
— Не сходите с ума, Воннел! — Президент брезгливо высвободил руку. — Будь я президентом какой-нибудь банановой республики, я бы решил, что мой министр задумал осуществить государственный переворот, снюхавшись с каким-нибудь Бобом Ярборо.
— Как вы могли подумать?!
— А я и не думаю так. Но согласитесь, ваше поведение выглядит странно. Я полагаю, независимо от каких бы то ни было заговоров, вы представите мне прошение об отставке. А сейчас исполните свой последний долг, как гражданин моей страны, и покиньте кабинет президента. Я никуда отсюда не уйду!
— И я тоже, — неожиданно твёрдо произнёс Воннел.
— Что же будет? — спросил президент, кисло улыбнувшись и подумав о том, что в минуты мрачных предчувствий он совсем не так представлял своё свержение.
…Когда через десять минут Воннел спустился в Мраморную комнату, он был уже не министр, а тень министра. Его рубашку можно было выжимать.
— Разрешите доложить! — Воннел бессмысленно уставился на коротко остриженного молодого человека с холодным, энергичным лицом. — Машина президента подъезжает к усадьбе.
Воннел закрыл глаза и тихо застонал.
— Разрешите доложить! — раздалось ровно через секунду. — Члены Совета вылетели сюда!
Министр встрепенулся, как лягушка от удара электрическим током:
— Срочно ко мне домой за костюмом!
…Спустя сорок минут, затянутый в чёрную пару, министр внутренних дел Воннел переступил порог президентского конференц-зала. Едва держась на ослабевших ногах, он всё же стал навытяжку, как до этого стояли перед ним охранники.
— Господа члены Совета, — осевшим, но твёрдым голосом сказал он, — должен сообщить вам экстренную новость. Здесь, в этом доме, сейчас находятся четыре президента нашей страны…
Огромные старинные часы с причудливым маятником, которые весь последний год служили обыкновенной бутафорией, вдруг замысловато пробили три раза.
Чвиз вздрогнул, выронив карты, а Миллер недоуменно оглянулся на угол комнаты, где стоял оживший механизм.
— Я знаю, — сказал он, — что ружьё само стреляет, но чтобы били испорченные часы…
Профессор Чвиз, ничего не ответив, вновь углубился в пасьянс, который он раскладывал на красно-буром столе.
— Однако, — сказал Миллер, — время действительно не стоит на месте.
— А наш выстрел, похоже, произведён вхолостую, — добавил Чвиз.
Миллер принялся ходить по комнате из угла в угол.
— Целых полдня страной управляют четыре президента, — продолжал Чвиз, — и никто не обращает на это внимания, никто ничего не замечает! Не странно ли это?
— Весьма, — отозвался Миллер. — Я тоже отказываюсь что-либо понимать.
— Люди всегда были для меня самой большой загадкой, — философски заметил Чвиз, отложив в сторону карты, к которым он, как видно, уже потерял интерес. — В их поведении есть что-то иррациональное.
— Всё в мире имеет свои причины, коллега, — энергично возразил Миллер. — В том числе и поступки людей. Но мы не всегда их знаем. Вот и сейчас. Эти причины ускользают от нас, хотя нам, казалось бы, всё ясно: ещё утром президент в одной речи говорил одно, а спустя час — совершенно другое. Между тем народ…
— Наивный вы человек, Миллер, — покачал головой старый Чвиз. — Неужели вы думаете, что кто-нибудь всерьёз обращает внимание на слова президента, да ещё во время предвыборной кампании?
— Но такие противоречия! Они сами бросаются в глаза!
— Ну и что? — спокойно сказал Чвиз. — Все давным-давно привыкли к тому, что сегодня говорится одно, завтра — другое, а делается совсем третье. И если уж стоит серьёзно относиться к чему-то, так лишь к тому, что делается. Вы-то сами, коллега, каждый день читаете газеты?
— Как вам сказать… — замялся Миллер.
— А радио регулярно слушаете?
— Только музыку.
— Так что вы хотите от других?
Миллер в несколько раз сложил газету, аккуратно проглаживая каждый сгиб двумя пальцами.
