По тропинке, похожей на узкую горную расщелину, Махтумкули спустился к сухому арыку. Навстречу ему, с кувшином на плече, шла девушка. Она посторонилась, сойдя с дороги, метнула на старого поэта быстрый взгляд из-под ресниц и снова потупилась.
В груди поэта поднялась какая-то теплая волна, сердце екнуло и забилось так, как оно не билось уже давно. Поэт принадлежал к числу тех, кого даже в старческой немощи одолевают юношеские желания. Шесть десятков лет оставил он за спиной, сколько надежд погасло вот так же, как сейчас погаснет солнце за черными отрогами гор. Но каждый раз, когда он видел весну человеческой жизни, когда встречал настоящую красоту, сердце его снова начинало биться молодо и тревожно.
Но сегодня волнение было сильнее обычного. Может быть, прошедшая мимо девушка отличалась редкостной красотой? Да нет, пожалуй. Вернее всего потому, что встреча произошла на том самом месте… Да-да, именно здесь, у стыка тропинки и оврага…
Когда это было? Теперь уже и не вспомнишь, но осень была такой же прозрачной и теплой, и был предвечерний час. Молодой Махтумкули возвращался с гор, придерживаясь за вьюк дров, который мерно покачивался на спине лошади. Он устал за день и был голоден, но сердце его было наполнено радостью, и он напевал сочиненную им же песенку о любви:
Я бродил по теснинам любви. Лучше, кажется, смерть!
Что за мука! Душа изныванья такого не стерпит!..
Если гору любви взгромоздить на небесную твердь,
То обрушится небо — страданья такого не стерпит![8]
Давно уже поселилось в его сердце большое чувство. И душа не отдыхала, и сердцу не было покоя. Во сне ли, наяву ли — перед его глазами стояла красавица Менгли. Лицо ее он сравнивал с полной луной. Ее жгучие глаза разили без стрелы, сжигали без огня. Сейчас он встретится с ней — и усталость как рукой снимет, тело станет легким и стремительным. Среди всех цветов земли нет цветка очаровательней и краше, чем Менгли! Иногда кажется, что разлуку с ней вынести невозможно, но нет любви без страданий, как нет розы без шипов.
А разве не ждет встречи она? Вот она стоит на берегу реки и только делает вид, что наполняет кувшин водою, а сама то и дело посматривает на горы. Она встретит его теплым взглядом, и они молча постоят рядом, понимая друг друга без слов. Ни разу еще им не довелось поговорить наедине. О аллах, какое это, наверное, оглушающее счастье!
Но — что это? Берег Гургена пуст. Неужто он опоздал? Неужто Менгли, устав от ожидания, ушла домой? Не может быть! Солнце еще не спряталось в своей горной кибитке. Вон несколько женщин поднимаются с кувшинами по склону холма. Не с ними ли красавица Менгли? Но она имела обыкновение ходить за водой одна, без подруг. Ее нежная душа была полна желаний и надежд на счастье, она жила одной мыслью — встретиться с Махтумкули, из его собственных уст услышать прекрасные газели, которые она так часто повторяет про себя в бессонные ночи. Многие из стихов поэта она заучила наизусть, и сердце ее, нежное девичье сердце, тянулось к поэту, как растение тянется к воде. Как мечтала она раскрыть ему свою душу! Но что поделать, если глухая стена дедовских обычаев отделяет ее от любимого. Они — рядом, но между ними — гора Кап[9].
Итак, она не дождалась.
Он подошел к берегу и долго наблюдал за прихотливыми струйками, которые, словно живые, бормотали друг другу что-то. И чем дольше он смотрел, тем яснее проступало на поверхности воды прекрасное лицо Менгли. Глаза ее излучали ласку, губы улыбались, но было в этой улыбке что-то грустное, тайное страдание пряталось в изгибе желанных губ.
Он присел на корточки, чтобы поближе рассмотреть дорогое видение, и лицо Менгли приблизилось настолько, что он ощутил ее теплое ароматное дыхание. Он осторожно протянул руки к воде, чтобы коснуться блестящих черных кос. и видение поблекло и исчезло.
Вздохнув, молодой поэт взял коня под уздцы и пошел к холму. И сразу же увидел одинокую девичью фигурку с кувшином на плече. Менгли! Как легко и осторожно ступает она. Словно не живое создание, а воздушная пери плывет, не касаясь земли. По сторонам посматривает, как робкий джейран, идущий на водопой.
Увидев ожидающего юношу, Менгли остановилась в смущении. Махтумкули бросился к ней, осторожно взял за локти. Она зарделась, потупившись, и тогда он безотчетно, не думая, что их могут увидеть, прижал ее к груди. Она очнулась, легко выскользнула из его рук и, обласкав джигита любящим взглядом, побежала к реке.
Да, встреча произошла вот на этом самом месте, у стыка тропинки и оврага. Вся душа его принадлежала Менгли. Много стихов сочинил он в честь любимой. Но так и не смог ни поделиться с ней мечтами, ни прочесть ей стихов:
Менгли мелькнула на мгновение, словно солнце, прорвавшееся сквозь тяжелую завесу туч, и исчезла. Исчезла навсегда. Он и сейчас видит ее глаза, которые сияют как маленькие черные солнца, но их лучики уже не согревают его старую душу, уставшую от невзгод и тяжести жизни.
Тогда, после встречи с нею, Махтумкули вернулся домой, полный счастья и поэтического вдохновения. С помощью брата Мамедсана он развьючил лошадь и, улегшись на подушки посреди глинобитной мазанки, тростниковым каламом написал в честь возлюбленной новые вдохновенные строки.
Окажи мне вниманье, скажи, где твои сладостный дар?
Я с товаром богатым пришел на любовный базар.
Я на нем заблудился и встретил владычицу чар.
Говорят: у влюбленных душа превращается в жар,
И крыла мои в пламени затрепетали, Менгли!
Кто ты? Райская роза иль вешний подарок земли?
Соловья полонили, забыли его — и ушли;
Мимо запертой клетки мелькнули ресницы твои.
о, зачем твои стрелы меня пощадить не могли?
Одержим я, в живых я останусь едва ли, Менгли!..
И калам и бумага принадлежали его отцу Довлетмамеду. Здесь же лежали листки с незаконченной поэмой «Вагзы-Азат», и Махтумкули прочел стихи о том, что падишаху необходимо быть добрым и что убить человеческую душу в тысячу раз хуже, чем разрушить Каабу[10].
Махтумкули не раз перечитывал написанное отцом, многие строки знал наизусть. Он гордился отцом, который считался талантливым поэтом и ученым, изучившим семьдесят две науки. Газели Довлетмамеда были популярны среди туркмен вплоть до Бухары и Хивы.
И Довлетмамед тоже гордился сыном. У него было трое сыновей — Абдулла, Мамедсапа и Махтумкули. Все трое прекрасные джигиты. Отец никого из них не обделял лаской, но с младшим, с Махтумкули, он связывал свои лучшие надежды, в нем он видел себя. Махтумкули так же тянулся к знаниям, как и Довлетмамед, у него обнаружился талант поэта, талант, пожалуй, даже более яркий, чем у отца. Довлетмамед собирался послать его в Хиву, в знаменитую медресе хана Ширгази, чтобы сын изучил там философию и другие науки. Ответ на ходатайство был уже получен, и Довлетмамед ждал только попутного торгового каравана.
Махтумкули много слышал и о Хиве, и о медресе Ширгази. Он очень хотел учиться. Но как же он оставит Менгли? Как сумеет прожить долгие годы, не видя ее глаз? Поделиться бы с кем-нибудь из друзей сомнениями, попросить совета. Да разве можно найти советчика в таком деле…
В медресе Ширгази Махтумкули с головой окунулся в необъятное море знаний. Он занимался, не считаясь со временем, не щадя сил. С усердием взрослого и увлечением юноши изучал он произведения великих мыслителей, написанные на арабском, персидском, джагатайском языках. Его прилежанию и способностям удивлялись не только желторотые ученики-талибы, но и умудренные знаниями мюриды и пиры, смотревшие на мир с высоты минаретов.
Строки его стихов разлетались далеко за стены медресе, кочевали среди народа, парили над необъятными туркменскими степями.
С большим успехом закончил он медресе. Не было преград на пути к любимой. Самое трудное осталось позади.
Но как часто надежды лопаются, словно пузыри, поднимающиеся со дна старого водоема! Уже год, как Менгли ходила с яшмаком[11] у рта, уже год была она женой крупного бая.
Для Махтумкули померк солнечный свет. Он ходил отшельником, избегая людей, и темные мысли, которые подсказывает человеку отчаяние, толкали к необдуманному. Любимая была потеряна навсегда, но любовь упорно не хотела умирать. Нестерпимые муки принесла она Махтумкули.
Да разве одна она! В сражении с кизылбашами был убит Абдулла. Без вести пропал Мамедсапа. Не выдержав потери сыновей, навсегда распростилась с неблагодарным миром мать.
Способно ли человеческое сердце выдержать сразу; столько испытаний? Очевидно, способно, потому что Махтумкули выдержал. И старый Довлетмамед, пытаясь держаться с обычной степенностью и спокойствием, тоже выдержал и даже утешал сына: «Не мучай себя переживаниями, сынок. Во всем происходящем — воля аллаха, и никто из смертных не избежит уготованной ему участи».
