Он замолк, разрываемый рыданиями. Настала тишина, нарушаемая шелестом бумаг. Кто-то негромко прочистил горло. Никто не высказывался. Наконец, подал голос Куприянов:
— Так, товадищи, у кого какие мнения?
Но тут снова открылась дверь, и в комнату проскочил секретарского вида человек, подбежал к Куприянову, положил ему на край стола объемистую пачку бумаги и выскользнул из комнаты.
— Ага, — протянул Куприянов, просветлев, и обеими руками придвинул к себе пачку. — Вот товадища Конопелькина доклад готов. А говодили, будто тди дня займет. Сколько дней готовился доклад, товадищ Конопелькин?
— Три, — пискнул тот.
— Ага. Гм. Ну, подготовили же, наконец. А говодили — долго. Ну, ходошо. Так, товадищ Ложнов, вы закончили?
Рожнов только кивнул. Говорить он не мог и слышал плохо — в ушах шумело, сердце колотилось, ему казалось, что он вот-вот упадет в обморок.
— Пдекдасно, — сказал Куприянов и обратился к присутствующим: — Ну же, товадищи, высказывайтесь.
Из угла донесся толстый голос Финагина:
— А сего высказываться-то — лиснего наговолил товались. К тому зе непонятно говолил, так говолить сейсяс узе нельзя — обстановоська длугая.
— Есть такое дело, товадищ Финагин, — согласился Куприянов. — Я бы добавил, что никаких дациональных пдедложений товадищ Ложнов не высказал. Так, товадищи?
Его поддержали согласным гудением, кто-то сурово произнес:
— Вевно!
— Какие-нибудь констдуктивные высказывания будут, Юдий Петдович? — снова обратился Куприянов к Рожнову. — Отдельные ваши мысли нашли бы поддеджку у товадища Булыгина, он недавно тоже утведждал, что Язык недоволен и желает жедтв. Да, товадищ Булыгин?
У присутствующих тарабаров эти слова вызвали смешки. Булыгин, единственный лингвар, с непроницаемым видом промолчал.
— Я бы желал обратить вдимадие присутствующих да то, — заговорил Клеветов, через стол буравя Рожнова острыми глазами, — что докладчик де совсем сочувствует взятому курсу. Так, у медя имеются материалы, по которым выходит, что товарищ Лождов не откликдулся на приглашедие придять участие в празддике сожжедия старых кдиг. Ди он, ди кто-либо другой из бывших логопедов, чледов расформироваддого Совета, де явидись да это мероприятие. Это даводит да раздые мысли, товарищи. Давайте, пользуясь присутствием товарища Лождова, спросим у дего, почему он де явидся по повестке?
— Это было бессмысленно, — глухо отозвался Рожнов.
— Бессмыследдо! — повторил Клеветов изумленно. — Вы слышали это, товарищи. И после этого мы стадем слушать товарища Лождова еще?
— Вы своими руками уничтожили нормы, — проговорил Рожнов.
— Что? Какие дормы?
— Вы уничтожили прецеденты применения языковых норм. А литература и есть прецеденты. Вы могли выбирать из них — но теперь вам выбирать не из чего, потому что вы истребили старые книги.
— Уничтожены все библиотеки? — живо поинтересовался Куприянов у Клеветова. Тот вместо ответа потупился, что означало — ну, не все, но многие. На это Куприянов со значительным лицом кивнул — мол, что сделано, то сделано.
— Есть мдедие, — произнес Клеветов, пошуршав бумагами, — что с этим дужно всестородде разобраться. У дас под боком действует в полдом составе весь бывший Совет логопедов во главе с бывшим главдым логопедом Ылосьдиковым. У медя воздикают серьезные сомдедия, товарищи.
— Да сто лазбилаться, — подал голос Финагин. — Лесать надо с ознасенными товалисями по сусеству дела — вот сто.
— Согласед с товарищем Фидагидым, — вставил Клеветов.
— Да, Юдий Петдович, — подытожил Куприянов. — Вот как дело поводачивается. Пдямо скажу — новые факты откдываются. Нам известно о ваших заслугах, ваш опыт нам бы пдигодился, но возникают вопдосы. Что скажете?
— Мне сказать нечего, — безучастно ответил Рожнов.
Куприянов покачал головой. Вслед за ним покачали головами и многие из присутствующих. В этой неодобрительной тишине низкий голос Булыгина произнес:
— Я бы все-таки обратил внимание присутствующих на то, что товарищ Рожнов единственный явился сюда по зову. А мы звали и остальных — Ирошникова, например. Юрий Петрович, на мой взгляд, высказал дельные мысли. Мы не должны от них отмахиваться.
— Остальные не пдишли? — живо поинтересовался Куприянов у Клеветова, не глядя на Булыгина. Клеветов вместо ответа потупился, что означало — нет, не пришли. На это Куприянов значительно кивнул — мол, запомним.
— Те не плисли, этот плисел — а толку с этого? — заметил в тишине Финагин. — За всех этот товались и высказался.
Присутствующие согласно зашумели.
— Да, товадищи, — подытожил Куприянов веско. — Кажется, все ясно. Что там следующим пунктом в повестке?
— Мне неясно, — ворвался в паузу бас Булыгина. — Я повторяю — Юрий Петрович важные проблемы озвучил. Мне кажется, следует принять какое-то решение.
Присутствующие враждебно зашушукались.
— Какое тут мозет быть лесение? — всплыл голос Финагина. — Влаги клугом, вледители. Надо снасяла с ними лазоблаться.
— Я бы попросил вас, товарищ Булыгин, — произнес Клеветов, злобно сверля того глазками, — все-таки изъясдяться да подятдом языке.
— А я на каком говорю? — насмешливо спросил тот.
— Да адтидароддом! — выкрикнул Клеветов. — На логопедическом! Вы с этим, — махнул он на Рожнова, — да оддом языке говорите.
— Языку неважно… — начал Булыгин, но Клеветов закричал:
— Ой, да хватит, хватит дам этих лидгварских песед!
Булыгин в ответ ощерился — казалось, вот-вот произойдет драка.
— Тихо, товадищи, — произнес веско Куприянов. — Тихо. Давайте, знаете, по существу дела. Юдий Петдович, значит, ваш вопдос мы еще обсудим. Что там следующим пунктом?
— Доквад, — тихонько квакнул откуда-то Конопелькин.
— Ага, — с удовольствием произнес Куприянов, кладя руку на стопку бумаги. — С докладом все ознакомлены? Кто имеет высказаться?
— Мовно мне? — поднялась чья-то рука.
— Говоди, Петд Иваныч.
Рожнов в изумлении опустился на стул. Хотя он и знал заранее, что его никто не услышит, но такого не ожидал. Его не только не услышали, но и провели над ним под шумок конопелькинского доклада показательный суд. Он не сомневался, что приговор ему и его коллегам по Совету будет вынесен в ближайшее же время.
— Знафит, — продолжал невидимый Петр Иваныч, — с докладом я овнакомился внимательно, половение ясно. Фто ни говори, а поголовье скота поднимать надо. Само оно ниоткуда не поднимется. Отдельные меры нувны. Товариф Конопелькин правильные меры предлагает. Знафит…
Рожнов, не веря своим ушам, слушал Петра Иваныча, не пропуская ни единого слова. Но того внезапно прервал Куприянов:
— Погоди-ка, Петд Иваныч, сначала по пдоцедуде. Товадищ Ложнов нам не нужен? Тогда давайте отпустим товадища.
Собрание согласно зашумело.
Рожнов поднялся и оглядел собрание. Он видел множество чужих лиц и несколько знакомых. Сказать им было нечего, он уже все сказал. И он проговорил тихо:
— Прощайте, товарищи!
Ответа он не ждал, но тут Куприянов произнес, и в ответе этом впервые прозвучала человеческая нотка:
— Будь здоров, Юрий Петрович.
Слов этих, произнесенных без обычной куприяновской гундосости, никто не услышал — прочие присутствующие погрузились в жаркое обсуждение доклада Конопелькина.
— Товались Ковопенькин, — втолковывал ему Рожнов, с ужасом слыша свой голос, — я ве ошполяю вазнофть басего доквата. До вы доздны бонядь, фто сейфяз гвавдое — явык. Пойбите, фто ствада де мовет вазвиваться вде явыка. Мы доздны бовоться ва его фястоту.
«Боже, что я говорю! — в ужасе думал он. — Что со мной?»
Перед ним сидел ужасно занятой Конопелькин — он писал свой доклад. Этот доклад уже вырос в колоссальную груду бумаги, грозившей обрушиться на Конопелькина и погрести того под собой.
«Что он делает? — думал Рожнов. — Его же сейчас ушибет».
Он раскрыл рот, чтобы предупредить Конопелькина, отвлечь его, срочно поведать о необходимости ввести языковой контроль, но из его рта вырвалось бессвязное мычание. Язык не слушался Рожнова. Он пытался выговорить слова, но язык его не слушался.
— Ы! Ы! — в ужасе мычал Рожнов.
Он понял, что его постигла кара. Язык его оставил. В наказание его поразила немота. Кажется, с ним случился удар. От дикого страха Рожнов замычал еще сильнее. Он звал Ирошникова, всегдашние рассудочность, спокойствие того были нужны ему как воздух:
— Хафа! Саза! Бафа! Таса!
Но Ирошников не шел. Его вообще не было. Рожнов понял, что того постигла еще худшая кара — смерть. Ирошников умер, умолкла его речь, погиб его мир, умерли пчелы, погибли муравьи — Ирошникова, Саши Ирошникова не стало! И Рожнов завыл в бессильной безъязыкой тоске:
— А-а! А-а! А-а!
— Юра! — донесся до него чей-то знакомый голос. — Юра!
