— У меня есть некоторые сомнения, — снова заговорил Окхой. — А что если Комола не утопилась, а просто убежала из дому? Я и привез господина Чокроборти в Бенарес, чтобы начать поиски. Но, видно, и вы ничего не можете сообщить о ней. Мы останемся здесь на несколько дней и попробуем поискать Комолу.
— А где сейчас Ромеш? — спросил Оннода-бабу.
— Он уехал, не простившись с нами, — ответил дядя.
— Я не видел его, но слышал, что он уехал в Калькутту, — сказал Окхой. — Кажется, он собирается работать в Алипуре. Человек не может долго переживать, особенно если он молод, как Ромеш. Идемте, господин Чокроборти. Поищем Комолу в городе.
— Ты зайдешь еще к нам, Окхой? — спросил Оннода-бабу.
— Не знаю. Вы не представляете, как болит у меня душа. Пока я в Бенаресе, я должен искать Комолу. Благородная девушка в отчаянье убежала из дому! Подумайте только, каким опасностям она сейчас подвергается! Конечно, для Ромеша-бабу это безразлично, но я не могу оставаться спокойным.
После этого Окхой с дядей покинули дом Онноды-бабу.
Огорченный Оннода-бабу пытливо всматривался в лицо дочери. Хемнолини знала, что отец тревожится за нее, и огромным усилием воли заставила себя успокоиться.
— Отец, сегодня тебе следует показаться врачу, — оказала она. — Всякий пустяк губительно сказывается на твоем здоровье. Тебе нужно немного подлечиться.
Оннода-бабу почувствовал облегчение. Несмотря на все то, что Хемнолини узнала о Ромеше, она беспокоилась о здоровье отца. Камень свалился с его души. В другой рае он попытался бы избежать разговора о своей болезни, но сегодня сказал:
— Прекрасная мысль! Можно показаться врачу. Не послать ли сейчас за Нолинакхой, как ты думаешь?
Упоминание о Нолинакхе встревожило Хемнолини. Теперь в присутствии отца ей будет трудно держаться с ним попрежнему естественно. Но она сказала:
— Хорошо, я пошлю за ним.
Видя, что спокойствие Хем не нарушено, Оннода-бабу набрался смелости.
— Хем, этот случай с Ромешем…
Хемнолини не дала ему договорить:
— Отец, становится жарко… Идем… Идем в комнаты. — И, не дав ему возразить, взяла его под руку и увела в дом. Там она усадила его в кресло, укутала и вложила в руки газету. Затем вынула из футляра очки, надела их ему на нос и сказала:
— Почитай, отец. Я скоро вернусь.
Оннода-бабу, как послушный мальчик, пытался выполнить приказание Хемнолини, но тревога за дочь мешала ему сосредоточиться. В конце концов он отложил газету и пошел искать Хем. Подойдя к ее комнате, он увидел, что дверь заперта на ключ, хотя время было еще раннее.
Оннода-бабу молча ходил по веранде из угла в угол. Немного погодя он снова отправился к Хемнолини, но и на этот раз комната ее оказалась запертой. Обеспокоенный, Оннода-бабу вернулся на веранду, тяжело опустился в кресло и стал нервно теребить волосы.
Вскоре явился Нолинакха. Осмотрев Онноду-бабу, он наметил курс лечения и затем обратился к вошедшей Хемнолини:
— Скажите, может быть, что-нибудь волнует вашего отца?
Хем ответила утвердительно.
— Ему необходим полный душевный покой, — сказал Нолинакха. — То же переживаю и я со своей матерью. Ее волнует каждая мелочь, на это уходит много ешь Вчера она из-за какого-то пустяка не могла уснуть всю ночь. Я стараюсь ее не волновать, но мир так устроен, что не всегда это возможно.
— Вы плохо выглядите сегодня, — заметила Хемнолини.
— Нет, я чувствую себя прекрасно, — возразил Нолинакха. — Я никогда не болею. Но вчера я поздно лег. Поэтому, может быть, и выгляжу плохо.
— Было бы лучше, если бы рядом с вашей матерью всегда находилась женщина, которая ухаживала бы за ней. Вы — один, работы у вас много, и вы не можете, конечно, ухаживать за ней, как нужно.
Хемнолини вела разговор непринужденно, и в последних словах ее, разумеется, ничего неуместного не было. Но она вдруг подумала, что Нолинакха может счесть их за намек, и покраснела от смущения.
Увидев замешательство Хемнолини, Нолинакха невольно вспомнил свой разговор с матерью.
— Было бы хорошо, если бы при ней всегда была служанка, — поспешно пояснила девушка.
— Я много раз пытался уговорить ее, но она ни за что не соглашается, — ответил Нолинакха. — Она очень ревностно относится к кастовой чистоте, и в этом отношении не доверяет наемной прислуге. Такой уж у нее характер: никогда не воспользуется услугами, если их не оказывают ей добровольно.
На это Хемнолини ничего не могла ответить. Немного погодя она заговорила снова;
— Я стараюсь следовать вашим наставлениям, но сталкиваюсь с препятствиями и отступаю. Боюсь, что мне никогда не удастся обрести душевную твердость и спокойствие. Скажите, неужели удары, наносимые жизнью, будут всегда выводить меня из равновесия?
Печаль и горе, звучавшие в словах Хемнолини, заставили Нолинакху призадуматься.
— Не отчаивайтесь, — сказал он. — Помните, что препятствия, возникающие на жизненном пути, являются испытанием душевной стойкости человека.
— Не могли бы вы зайти к нам завтра утром? — попросила Хемнолини. — Ваша поддержка придает мне силы.
В лице Нолинакхи, в его голосе было столько непоколебимой духовной силы! В ней Хемнолини черпала вдохновение. После ухода Нолинакхи Хемнолини почувствовала некоторое успокоение. Стоя на веранде, прилегающей к ее спальне, она созерцала залитый лучами зимнего солнца мир. В блеске солнечного дня перед лей расстилалась вселенная, преисполненная труда и отдыха, полная сил и умиротворения, где необузданность желаний сочетается с воздержанностью. Всем своим измученным сердцем она чувствовала величие мира. Свет солнца, бесконечная яркая лазурь неба вызвали в душе Хемнолини жажду жизни и благодарность этому миру.
Она думала о матери Нолинакхи. Девушка догадывалась, почему старая женщина не спала прошлую ночь. Первое потрясение и страх, вызванные предложением выйти замуж за Нолинакху, прошли. И в душе Хемнолини росла горячая привязанность к нему и признательность, но в этой привязанности не было ни страданий, ни беспокойных порывов истинной любви. Углубленному в себя юноше, конечно, не нужна любовь женщины, но ему, как и всем, нобходима человеческая забота. Кто будет заботиться о нем? Ведь мать его уже стара и слаба! А жизнь Нолинакхи не бесполезна для других! Служить ему — значит выполнить свой долг перед людьми!
То, что она услышала утром о Ромеше, было тяжелым испытанием для ее любящего сердца. Хемнолини пришлось собрать все свои душевные силы, чтобы выдержать этот жестокий удар. Теперь ей казалось оскорбительным страдать из-за Ромеша. Она не хотела ни осуждать его, ни обвинять. Земля продолжает неизменно вращаться, в то время как миллионы людей совершают плохие и хорошие поступки, и Хемнолини вовсе не собиралась осуждать кого бы то ни было. Она не хотела думать о Ромеше. Иногда она вспоминала погибшую Комолу, и ей становилось страшно. Она мысленно спрашивала себя, какая связь между ней и несчастной самоубийцей. Стыд, гнев, жалость сжимали ее сердце. Стиснув руки, она начинала молиться:
— О всевышний, почему я так страдаю? В чем я виновата? Освободи меня, милосердный, от этой любви! Мне ничего не нужно, только бы жить спокойно в мире твоем!
Онноде-бабу не терпелось узнать, как Хемнолини отнеслась к тому, что услышала о Ромеше и Комоле, но у него не хватало смелости спросить ее об этом. Хемнолини сидела на веранде, занятая вышиванием. Не раз заходил к ней Оннода-бабу, но, глядя на ее задумчивое лицо, не решался заговорить.
Лишь вечером, когда, сидя с ним рядом, Хемнолини поила его лекарством с молоком, он, наконец, собрался с духом.
— Убери, пожалуйста, свет, — попросил он дочь.
Когда комната погрузилась в темноту, Оннода-бабу начал разговор:
— А этот старик, кажется, хороший человек…
Хемнолини ничего не ответила. Другого вступления Оннода-бабу придумать не мог, поэтому он прямо перешел к делу.
— Я удивлен поведением Ромеша. Много было о нем толков. Но я до сих пор им не верил. Однако…
— Отец, оставим этот разговор, — печально прервала его Хемнолини.
— Дорогая, мне тоже не хочется говорить об этом! Но, посуди сама, волею создателя все наши радости и несчастья связаны с этим человеком. Мы не можем безразлично относиться к его поступкам.
— Нет, нет! — поспешно заговорила Хемнолини. — Зачем связывать наше счастье с тем или иным человеком! Отец, я совершенно спокойна. Меня мучает совесть, что ты напрасно беспокоишься обо мне.
— Дорогая Хем, — продолжал Оннода-бабу, — я стар, и мне не найти покоя, пока ты не устроишь свою жизнь. Я не хочу, чтобы ты стала отшельницей.
Хемнолини молчала.
— Пойми, дорогая, — уговаривал Оннода-бабу. — Конечно, ты испытала тяжелое разочарование, но все же не следует отвергать те блага, которые дарует тебе жизнь. Сейчас ты замкнулась в своем горе и не знаешь, что сделает тебя счастливой и полезной в жизни. Я же все время думаю о твоем благополучии. Я знаю, что принесет тебе счастье и успокоение. Не пренебрегай моим советом.
