Чвиз тут же схватился за сердце и начал тихо массировать грудь.
— Вам плохо? — спросил Честер, но старик не удостоил его ответом.
— Когда это случилось? — прошептал Миллер.
— Полтора часа назад, — ответил Гард.
Они вновь умолкли. Миллер стоял посреди комнаты, понурив голову и тупо глядя перед собой.
Наконец он встряхнулся:
— Где… где он сейчас?
— Его увезли, по всей вероятности. Мы были в толпе, но очень недолго, так как понимали, что рядом могут оказаться люди, которые интересуются вами. И не хотели рисковать.
— Чем?
— Скорее кем, — сказал Гард. — Вами. Они могли обнаружить квартиру прежде, чем это сделали бы мы.
— За кого же вас принимать? — нахмурившись, спросил Миллер.
— Такой же вопрос вертится у меня на языке, профессор, — сказал Гард. — Но я задам его в иной форме. Скажите, три года назад у вас была золотая коронка?
— Глупо, — устало произнёс Миллер. — Поверьте, мне сейчас не до шуток и тем более не до загадок. Если хотите, спрашивайте в открытую.
Гард отрицательно покачал головой:
— В открытую не могу, Миллер. Особенно теперь, когда я понял, что вы обманули меня в деле профессора Чвиза. В открытую я вам пока не верю.
— Предположим, — ответил Миллер. — Но какое отношение ко мне имеет золотая коронка?
— Вы хотите знать правду? Обещаю сказать её, как только получу ответ на свой вопрос. Итак, была ли у вас три года назад золотая коронка? Я имею в виду время до того, как случилось дублирование.
Честер обратил внимание на то, что Чвиз тоже с нетерпением ждёт ответа Миллера.
— Коронки никогда не было, — нехотя ответил Миллер. — У меня, я помню, когда-то болел зуб, и пришлось его впоследствии удалить. Если вам достаточно этих стоматологических данных, я жду вашей правды.
Гард широко и добро улыбнулся.
— Отлично! — Он ещё сдерживал радость, которая была готова вот-вот хлынуть наружу. — Вы не представляете, профессор, сколько пудов сомнений вы сняли с меня своим ответом! Так вот: вы — и я узнал об этом только сейчас — настоящий Миллер! Вы — не двойник! И потому можете располагать мною и Честером как своими друзьями!
— Ничего не понимаю! — искренне сказал Миллер. — В своей истинности я никогда не сомневался.
— Да что тут понимать! — не выдержав, вскочил на ноги Гард. — Несколько часов назад мы с Честером были на кладбище у Бирка и видели труп двойника!
— Это ложь! — вдруг яростно сказал Чвиз. — Никакого трупа видеть вы не могли!
— Совершенно верно, — спокойно подтвердил Гард. — В гробу было пусто. Но в нём лежала золотая коронка!
Чвиз подошёл к Гарду, остановился перед ним и долго, долго смотрел на него. Потом повернулся к Миллеру и сказал:
— Коллега, он умный человек. И честный человек. Ему можно и нужно верить.
— Ничего не понимаю! — с досадой воскликнул Миллер. — Но чувствую, Чвиз, что у вас есть какая-то тайна, которую вы опять скрываете от меня…
— И которая только что блестяще подтвердилась! — с жаром сказал Чвиз.
— Господа, — спокойно сказал Гард, — прежде всего нам следует немедленно покинуть эту квартиру. В более надёжном убежище мы попытаемся разгадать все наши тайны. А пока — в путь!
Казалось, внезапное появление Гарда повергло Миллера в какое-то оцепенение. Он больше не задал ни одного вопроса, не расспрашивал, куда и зачем ведёт их комиссар, и послушно сел в машину, которую Гард предусмотрительно оставил неподалёку от дома в одном из тупичков. Его движения были скорее машинальными, чем осознанными.
Молчал и Чвиз, думая о чём-то своём.
Они не замечали, что творилось на улицах, по которым они ехали. Зато Гард замечал всё.
Может быть, впервые за всю многовековую историю столицы её жители в будний день остались без работы. Не было тока — стояли заводы. Замерла связь, остановились троллейбусы, метро и трамваи, погасли экраны телевизоров. Миллионы людей вдруг были вышвырнуты из привычного распорядка.
Многие из них пережили кошмарную ночь, наполненную тревогой, неизвестностью, страшными и фантастическими слухами о надвигающейся войне, диверсиях на электростанциях, антиправительственном заговоре, высадке марсиан… Не было такой глупости, которая бы не распустилась махровым цветом в эту ночь паники.
День не принёс облегчения. Официальное сообщение о крупных поломках в энергосистеме, переданное правительственной радиостанцией, которой на это время рискнули дать ток, не столько успокоило, сколько вызвало гнев. Для тех, кто ему не поверил, это стало доказательством, что в стране происходят какие-то тревожные и таинственные события. Поверившие (их было меньшинство) задали себе один и тот же вопрос: чего же стоят власти, если они допустили такое?
На магистральных улицах машин всегда было больше, чем людей. Так по крайней мере казалось. Сейчас было наоборот. Те сотни тысяч людей, которые днём сидели в конторах, работали в цехах, а вечером смотрели телевизор, сегодня очутились на улице. Не только потому, что в толпе они чувствовали себя лучше. Каждый искал правду о происходящих событиях, и потому любая информация — достоверная или недостоверная — разносилась по городу как на крыльях. Домыслы о начале войны, высадке марсиан очень скоро испарились, не получая абсолютно никакого подтверждения. Зато все более крепли слухи об остром неблагополучии в правительстве, о том, что кто-то с помощью двойников президента хочет захватить власть и установить диктатуру. Наконец, пополз слух, которому сначала не поверили ввиду его абсолютной фантастичности, но который тем не менее креп и обрастал реальными подробностями: кто-то сделал несколько искусственных президентов. (Если бы Гард и Честер появились в «Указующем персте» на три часа позднее, они бы обнаружили у дверей толпу, жаждущую лично удостовериться у Сэма Крайза и его прислуги, что президент действительно был в его кабачке вчера днём.)
Увеличившиеся наряды полиции ещё более накалили обстановку, вместо того чтобы её успокоить. И к тому времени, когда Гард вывел учёных из убежища, в настроении людей произошёл перелом.
— Что это? — вышел из оцепенения Миллер при виде возбуждённой толпы на площади, куда они въехали.
Люди размахивали руками, что-то кричали. Их было так много, что Гарду пришлось притормозить.
— По-моему, это пузырьки пара, — спокойно заметил комиссар, пытаясь развернуть автомобиль.
— Как, как? — не понял Миллер.
— Ну, вы, физики, должны знать это лучше. Кипение воды всегда начинается с появления пузырьков.
— А недовольство — с демонстраций, — догадался Честер.
— Недовольство? — Гард пожал плечами и до упора нажал на тормоз. Его машина, как и соседние, уже была в плотном кольце людей. — Недовольство — это постоянное состояние нашего общества, или я, комиссар полиции, ничего не понимаю в своём деле. Вы даже не представляете, до чего у нас непрочно в стране. Люди озлоблены, потому что впереди нет ясной и обнадёживающей перспективы, потому что жить трудно, потому что в промышленности постоянно возникают временные затруднения, потому что доверия к правительству нет, потому что кругом лицемерие и обман, потому что над всеми висит угроза войны… А вы, Миллер, поставили этот котёл недовольства на жаркий огонь. Мне непонятно ваше удивление.
— Позвольте! — воскликнул Миллер. — Ещё вчера…
— А кто сказал, что вода закипает мгновенно? Нужно время и температура. Лучше послушайте, что они кричат.
— Это напоминает мне дни моей молодости.
Все посмотрели на дотоле молчавшего Чвиза.
— И это бодрит, — продолжал, не смущаясь, Чвиз. — Когда-то я тоже орал на площадях, да, да, когда-то я был молод… Что смотрите на меня так? Потом я убедился, что люди в глубине души обыватели и никаких перемен к лучшему у нас не будет. Тогда я кинулся к науке, как жаждущий к источнику. И всё было опять хорошо, вернее, я убеждал себя, что всё хорошо, пока не появилась эта проклятая установка и пока Дорон не наложил на меня свою лапу. Он отнял у меня науку, а с наукой и смысл жизни. С тех пор мне всё равно, жив я или умер. Но всё-таки перед концом приятно видеть начало цепной реакции и сознавать, что её вызвали мы. И чем бы теперь это ни кончилось, мир уже не останется прежним.
— Чушь, — сказал Миллер. — Революции у нас никогда не будет.
— Тогда почему же вы, коллега, своими действиями подталкиваете — и не без успеха — к ней народ?
Миллер помолчал.
— Просто об этой возможности я как-то не думал, — наконец сознался он.
— А чего же вы тогда хотели? — сказал Гард.
— Я хотел их обжечь! — с яростью сказал Миллер. — Я хотел, чтобы они на своей шкуре почувствовали, как больно жжётся научное открытие. Чтобы они поняли, с каким огнём играют!
— Они — это президент? — тихо спросил Честер.
