Реальная обстановка была против нас, мы оказывались в трудном положении. Об этом я уже говорил с командующим. Открыто заявил ему, что, если в ближайшее время в Закаспий не будут подтянуты значительные силы, нам грозит серьезный провал.
Именно поэтому и генерал Битти выступил так определенно: он не хотел провалиться на первых же шагах, хотел обезопасить себя заранее, пока еще окончательно не завяз. А Маллесон по-своему оценивал его позицию. По мнению Маллесона. Битти хотел и капитал приобрести, и невинность соблюсти…
Командующий поддержал Битти:
— Генерал Битти прав: ненависть к большевикам не должна помешать нам трезво расценивать обстановку. А положение далеко не из лучших. Ветер переменился. Надеялись на «Туркестанскую военную организацию» — кончилось ничем. Надеялись, что Осипов изменит ситуацию… И он, как видите, бежал с позором. На какую же силу теперь можно опереться в Туркестане, если не считать ферганских басмачей? О положении в Бухаре и Хиве доложил полковник Форстер. На бухарцев и хивинцев тоже нельзя серьезно полагаться. Атаман Дутов должен был поддержать вас. Но сейчас, я думаю, его положение не лучше вашего. Местные друзья, честно говоря, мне не очень нравятся. Что же делать?
Командующий перевел дыхание и продолжал:
— Дилемма такова: либо начать воевать по-настоящему, развернуть операции на широком фронте, либо немедленно отходить назад, пока мы не стали жертвами непредвиденных событий. Лучшим выходом из положения, конечно, было бы продолжение войны до победного конца. Сторонники этой концепции, то есть поборники продолжения войны, имеются не только среди вас, но и в Лондоне, среди лиц, определяющих нашу сегодняшнюю политику. — Хотя генерал не назвал Уинстона Черчилля, но мы все догадывались, что речь идет прежде всего о нем. — Но давайте трезво оценим обстановку. Для того чтобы воевать по-настоящему, необходима минимум полумиллионная армия. Иначе мы не сможем не только организовать широкое наступление, но даже удержать местные антибольшевистские силы от окончательного распада. Где же взять такую армию? На кого надеяться? На наших друзей, союзников? На Францию? Америку? Скажу вам прямо — все они не хотят серьезно втягиваться в эту историю. Хотят толкнуть нас вперед, взвалить всю тяжесть на наши плечи. Друзья-то друзья…
Однако у всех у них свои расчеты, свои планы. Они хотят, чтобы мы тащили из огня каштаны! Такова одна сторона вопроса. Немаловажное значение имеет и тот факт, что русский народ не питает к нам симпатии, не встречает нас как освободителей. Наоборот, смотрит на нас с недоверием, видит в нас поборников старого, обанкротившегося режима. Это, в свою очередь, усиливает патриотические чувства не только у простолюдинов, но и у образованных людей. Ко всему этому надо добавить еще, что большевистский пожар распространяется и на Европу. Из Лондона, из Парижа, из Вены поступают тревожные вести. Не следует забывать, что подходящая почва для большевизма имеется и в Европе. Усталость от войны… Материальные трудности… Нищета… Голод… Все это облегчает распространение большевизма. Разлагает армию. Усиливает анархические настроения. Я уже не говорю о бурях, которые зреют в колониях. И вот сам собой возникает вопрос: как быть в этих условиях? Воевать или отступить назад?
— Отступление в нынешних условиях — это фактически благословение большевизма! — заметил генерал Маллесон с нескрываемым недовольством.
— Нет! — ответил командующий, несколько возвысив голос. — Большевизм рухнет, в этом нет сомнения! Он рухнет так же, как рухнул старый царский режим. В самом деле, где причина того, что старый режим в России обанкротился? Причина простая: он уже был нежизнеспособен. Ему не под силу было решить те сложные задачи, какие возникли на заключительном этапе войны. Аналогичная судьба ожидает и большевизм. Хаос. Голод. Холод. Было бы чудом, если бы Советы смогли выбраться из этой пагубной трясины благополучно. Сдержать большевизм в границах России… Уморить его голодом, холодом… Дать ему возможность самому окончательно обанкротиться… Вот где, на мой взгляд, единственный выход из создавшегося положения.
Генерал Маллесон иронически усмехнулся:
— Трудно поверить, что санитарными кордонами удастся преградить путь такой страшной эпидемии, как большевизм.
— Что же делать? — В голосе командующего теперь уже слышалось явное раздражение. — Воевать? Расширять интервенцию? Так могут думать только недалекие люди. Мы можем субсидировать антибольшевистские силы. Оснастить современным вооружением их армии. Помочь опытными офицерами, как это делается в отношении Бухары и Хивы. Но стягивать сюда дополнительные части?.. Нет! И без того наши фронты слишком растянуты. Сейчас во всех уголках мира стоят британские солдаты. Трудно сказать, чем кончится такая распыленность. Но одно ясно: к хорошему это не приведет. Поэтому-то Лондон и требует, чтобы действующие войска были постепенно сосредоточены в центрах, имеющих преимущественное значение для наших интересов. Индия. Египет… Военные базы… Надо установить порядок в собственных владениях. Погнавшись за Туркестаном, как бы не потерять Индию!
Генерал Мильн пристально посмотрел на Маллесона и добавил:
— Нет, не может быть и речи о том, чтобы стягивать в Закаспий дополнительные войска. Наоборот, надо быстрее вывести и те части, которые сейчас находятся здесь!
Последние слова генерала Мильна прозвучали уже не как предположение, а как приказ. Должно быть, он и сам понял, что слишком повысил тон. Поспешно добавил:
— Это, конечно, мое личное мнение. Согласится ли с ним Лондон, этого я еще не могу сказать. Но, по моему глубокому убеждению, нужно, не теряя времени, поскорее уходить из Закаспия.
Я исподтишка наблюдал за Маллесоном. Именно наблюдал. Он просто не мог усидеть в кресле. То подавался всем телом вперед, то откидывался назад. По лицу было видно, что он не может сдержать раздражения, что сердцу его тесно в груди. Наконец он вытер вспотевшее лицо и сердито кашлянул:
— Одно меня удивляет: вчера говорили, что нужно побыстрее вступить в Закаспий. А сегодня говорят — нужно поскорее уходить из Закаспия. Откуда такая спешка?
— Никакой спешки нет! — Генерал Мильн продолжал тем же тоном: — Когда вы вышли из Мешхеда, обстановка была другая. Тогда никто не думал, что большевики продержатся хотя бы год. Услышав, что Ленин приказал создать трехмиллионную армию, мы весело смеялись. А сегодня, получив известие, что Красная Армия заняла Оренбург, чешем затылки. Что вы на это скажете?
Генерал Мильн был прав. Обстановка теперь в самом деле коренным образом изменилась. Это, разумеется, понимал и Маллесон. Он знал также, что в Туркестане нет достаточных сил, на которые можно опереться. И все же ему не хотелось примириться с реальной действительностью, ему хотелось, на худой конец, широко развернуть фронт и отойти только после серьезной борьбы. По-своему он тоже был прав. Ведь говорят: «Если падаешь, падай в борьбе».
Маллесон нарушил первым напряженное молчание. Не скрывая своего разочарования, он сказал:
— Пришли торжественно, давали клятвы, обещания… Зажгли в сердцах луч надежды… А теперь побежим без оглядки, забыв все свои клятвы. Нет, такое не укладывается в моей голове!
Генерал тяжело вздохнул и добавил:
— Как только мы уйдем, Закаспий захватят большевики. Опять все начнется сызнова. Если так, зачем надо было затевать эту детскую игру?
На этот раз командующий заговорил, уже несколько смягчив тон:
— Всем нам хотелось бы услышать победные реляции. Чего лучше — водрузить в Туркестане британский флаг! Но ветер судьбы не всегда дует в желательном направлении. Не волнуйтесь! Никто из вас не виноват. Вы, я бы сказал, хорошие солдаты плохой экспедиции. Вы сделали все, что было в ваших силах. А остальное — пусть решает Лондон!
Вошел капитан Тиг-Джонс. Он обратился к командующему:
— Прибыл помощник господина Зимина. Закаспийское правительство желало бы устроить сегодня вечером прием в честь вашего превосходительства.
— Прием? — Командующий вскинул брови, словно услышал что-то необычайное. — Нет, нет… Ступайте и скажите: мне нездоровится. А завтра утром я уезжаю. Будет время, еще попируем.
Когда капитан вышел, командующий заговорил откровенно:
— Гостеприимство лавочника! Дадут рюмку водки, а начнут просить миллионы. А я не могу давать — ни денег, ни обещании. Кстати, если Лондон примет мое предложение и мы оставим Закаспии, как вы соберете бумаги с нашей печатью, выпущенные вместо денег? Ведь вам придется оплатить их наличными…
Ответа не последовало.
Мысль командующего — как можно скорее оставить Закаспий — была разумна. Но, несмотря на это, я выступил в поддержку Маллесона:
— Очень трудно представить себе, что мы оставим Закаспий, ваше превосходительство. Дело не только в данных нами обещаниях. Есть другие, более важные причины для беспокойства. Прежде всего, нельзя забывать одно: в тот день, когда большевики займут Закаспий, развалятся и Бухара, и Хива. Мы сами не заметим, как грозный пожар перекинется по ту сторону границы. Туркестан — трамплин для большевиков. Они целятся далеко. По словам наших друзей, туркестанским вопросом занимается сам Ленин. Поэтому мы тоже должны подходить к этому вопросу крайне осторожно. Судьба нашей восточной политики, по моему мнению, решается не в Индии, а в Туркестане!
