— Я не думаю, чтобы в наших краях можно было найти кого-нибудь, кто больше, чем присутствующие здесь, уважал бы его превосходительство генерала Маллесона. Мы делаем все, что можем, чтобы не обмануть его доверие. Поверьте, господин полковник, в сутки я сплю самое большее три-четыре часа. Остальное время — на ногах. Не могу глаз сомкнуть. Волнения и заботы не дают мне покоя. Вот вы говорите: «отменили приказ генерала». Мы хорошо понимаем, что не имеем права делать этого. Но речь идет о другом: большевики стараются использовать этот приказ как средство борьбы. Куда мы ни придем, рабочие спрашивают: «Где свобода? Где демократия? Где ваша независимость?» Что же нам делать? Мы ведь вынуждены появляться среди населения. Сидя в кабинете, нельзя работать.
Ораз-сердар резко вскочил и буквально с пеной у рта начал:
— Я уже говорил, что надо делать, говорю еще раз: надо прекратить игру в демократию! Надо заставить уважать мундир… Надо поддерживать авторитет армии… Армия в наших руках… Милиция в наших руках… Суд в наших руках… Тюрьмы — у нас… И после этого мы еще пробуем заигрывать с рабочими! Не получится! Если камыш не зажать — руку порежет! А рабочие — это настоящий камыш. Большевистская закваска у них в крови. Надо строго наказывать тех, кто мутит воду. Надо действовать решительнее. Невозможно управлять, если всего боишься!
Зимин язвительно улыбнулся:
— Это не от ваших ли решительных действии дайхане бегут в Каракумы?
От злобы толстую щеку Ораз-сердара задергала судорога. Он посмотрел на Зимина таким взглядом, словно готовился проглотить его.
— Ты о моих дайханах не беспокойся! Если уйдут в Каракумы, я их догоню и каленым железом глаза выжгу! Ты справься со своими бунтовщиками!
Я понял, что ссора может зайти далеко, и постарался предупредить ее развитие:
— Не надо горячиться, господа. Постараемся понять друг друга. Я хочу разобраться вот в чем: что случится, если вы не будете разрешать собрания и митинги?
Ораз-сердар дрожащим голосом выкрикнул:
— Ничего не случится!
Зимин снова ответил спокойно, терпеливо:
— Мы, господин полковник, разрешили проводить собрания только профсоюзам. При непременном условии — не нарушать законные постановления властей. Если же начнутся речи в пользу большевиков, в поддержку советской власти… Мы неоднократно предупреждали руководителей профсоюзов, что подобные выступления будут рассматриваться как тягчайшее преступление. Напоминали, что они будут отвечать за ход собраний.
Я внимательно посмотрел на Зимина и в тон ему, мягко сказал;
— Вы не ответили на мой вопрос. Меня интересует другое: если не разрешать собрания и митинги, что тогда произойдет?
Зимин неохотно ответил:
— Если угодно, вы сможете завтра лично убедиться в том, что произойдет. В два часа собрание в клубе железнодорожников. Прошу вас быть там!
Я вынул из папки еще одну бумагу и, повысив голос, сказал:
— Генерал отменил ваше разрешение. Он отдал новый приказ. Послушайте, я прочитаю первые его строки: «Довожу до сведения всех граждан Асхабада, что различные собрания, митинги и сборища запрещаются. Предупреждаю всех, что попытки проводить собрания, организовывать демонстрации будут подавляться с помощью вооруженной силы…»
Я бросил бумагу Зимину и сказал:
— Возьмите, читайте дальше сами!
Зимин не протянул руку к бумаге. Он медленно поднялся и, отойдя от стола, проговорил:
— Тогда освободите меня от этой должности. Вот кресло. Отдайте его кому хотите. Я в такой обстановке работать не в состоянии.
Я не нашелся сразу что ответить. Молча собрал бумаги, положил в папку.
— Хорошо… О вашем заявлении будет сообщено генералу! — сказал я наконец и вышел из кабинета.
Мы с генералом просидели до глубокой ночи. Я подробно рассказал ему о заседании Закаспийского правительства. Высказал свое мнение о Зимине. Генерал тоже был недоволен его поведением. Затянувшись еще раз папиросой, бросил ее в пепельницу и сказал:
— Вы правы, Зимина нужно одернуть. Вернее, нужно выправить нашу ошибку. Не получился из него глава правительства. Но теперь у нас связаны руки. Если завтра придет приказ собирать чемоданы… что нам делать тогда?
Мы еще раз обсудили все возможные варианты. В конце концов генерал пришел к выводу: оставить правительство в прежнем составе до получения ответа от генерала Мильна, а с Зиминым поговорить отдельно.
Когда я уже поднялся и начал прощаться, генерал неожиданно приказал:
— Отправитесь завтра в клуб железнодорожников. Вы и огласите приказ!
Мне, признаюсь, не очень хотелось показываться среди рабочих. Я знал, какой шум поднимется. Но не стал искать повода, чтобы избавиться от поручения, а, пожелав доброй ночи генералу, поклонился и вышел.
* * *
.. Едва я вошел к себе в кабинет, как явилась Элен и объявила, что генерал уже спрашивал меня. Значит, опять что-то экстренное, — ведь накануне мы условились встретиться в двенадцать часов. С утра он собирался объехать гарнизон, а в одиннадцать часов предстояло принять персидского консула.
Я не ошибся. Еще в приемной я услышал сердитый голос Маллесона. Он разносил Тиг-Джонса и коменданта:
— Вы что ж, решили прятать головы, как страусы? Если эти туземцы сегодня кричат о демократии, завтра они потребуют конституцию! Что вы тогда будете делать?
Генерал объяснил мне, что произошло. По его распоряжению Тиг-Джонс вчера послал в типографию приказ о запрещении собраний и митингов. Но наборщики отказались печатать его. Капитан вызвал некоторых из них в комендатуру и предупредил, что, если они не выполнят распоряжения, он упрячет их в тюрьму. И вот сегодня с самого утра все рабочие типографии прекратили работу.
Обращаясь ко мне, генерал приказал:
— Сейчас же ступайте в типографию и прикажите возобновить работу. Если не подчинятся, типографию закройте, а вокруг нее поставьте солдат. Посмотрим, смогут они жить без демократии или нет!
Генерал взял со стола какой-то документ, бегло проглядел его и обратился к коменданту:
— Кто такой Горюнов?
— Меньшевик.
— Аветисов?
— Тоже меньшевик… Но, по некоторым сведениям, они тайно поддерживают большевиков.
— Арестуйте обоих… Арестуйте сегодня же!
Генерал швырнул листок на стол и снова обратился к Тиг-Джонсу:
— Теперь о Кизыл-Арвате… Ясно, что там действует организованная группа большевиков. Саботируют. Умышленно затягивают ремонт паровозов. Возьмите с собой несколько человек из людей Дружкина и сами поезжайте в Кизыл-Арват. Не возвращайтесь, пока полностью не наведете порядок. А в Мерв поедет полковник или же я сам. Выполняйте!
У самой двери генерал остановил меня:
— Полковник! Задержитесь на минутку.
Я вернулся назад. Генерал перевел дыхание и, понизив голос, сказал:
— Только что комендант видел Дружкина. Он советует на собрание железнодорожников нашим людям не ходить. По словам Дружкина, рабочие настроены враждебно, может повториться то же, что было в канун Нового года. Я решил так. Новый приказ о запрещении собраний и митингов вступает в силу с этого дня, — надо срочно отпечатать его и расклеить на вокзале, в депо, мастерских. А вокруг клуба поставить усиленные караулы. Посмотрим, что тогда произойдет!
— Ничего не произойдет! — Я горячо поддержал генерала. — Как сказал Ораз-сердар, игру в демократию надо кончать. Надо хорошенько дать по зубам всем любителям болтовни, надо сделать так, чтобы они тряслись от страха при одном слове «демократия». Если это будет сделано, легче станет и нашим друзьям — они тоже воспрянут.
— Вы правы! — Генерал был доволен. — Надо кончать игру в демократию. Сейчас должен явиться Зимин. Я ему дам соответствующие указания. А вы переговорите с Дружкиным. Скажите ему: быть наготове. Если рабочие начнут шуметь, пусть приведет в действие все свои силы.
Захватив с собой коменданта, я отправился в типографию. У площади Скобелева нам встретился Дружкин. Он направлялся в миссию. Я посадил его в машину и по дороге сообщил о своем разговоре с генералом, о принятом решении. Дружкин одобрил наш план, но предупредил, что, если не проявить твердость с самого начала, могут начаться большие волнения.
У Дружкина были основания опасаться рабочих — это доказала встреча в типографии. Для начала я коротко рассказал собравшимся о положении в крае, объявил, что правительство Великобритании будет всемерно поддерживать Закаспийское правительство до полной победы над большевизмом. Сказал, что, если понадобится, британское правительство дополнительно пришлет сюда войска. Затем огласил приказ генерала. Вернее, собрался огласить… Но едва я прочел первые строки приказа, как поднялся невообразимый шум. Мои слова потонули в общем гаме. Дружкин изо всех сил закричал:
