Примаку задание дают срочное: связаться с Краснеем, Куницким. Соль будут доставать они, а Примак — приносить к деду.
Алексей щерит ровные, белые, как чеснок, зубы. Смеется он всегда заразительно.
— Я думал — водокачку прикажете взорвать.
— Водокачка пускай постоит. Как Плоткин?
— Начинает ковылять. Его Люся лечит. Прибегает по три раза в день.
— На соль подключить Плоткина. Раз сам придешь, раз он. Чтоб не бросалось в глаза.
О Сюзанне Митя не спрашивает. Есть вещи, о которых не спросишь даже у близкого человека.
Вечером запыхавшийся Примак приносит в большом крапивном мешке соль, торопливо сует Мите в руки пачку бумаг и сразу, даже как следует не попрощавшись, исчезает.
О предосторожности Алексею напоминать не надо.
С каждым днем Митя с Лобиком все глубже входят в партизанскую жизнь, становятся своими в шумном и суетливом водовороте многолюдья. За солью сходили еще раз, суп, мясо на кухне теперь солят, и это заметно поднимает авторитет хлопцев в глазах партизан.
По пути Митя и к дядьке Авраму завернул. Мать с малышами живет в шалаше. Шалаш — в лесочке, недалеко от дядькиного огорода. Мать ночует в хате, готовит еду в печи и только на день уходит в лес.
У Батьковичского отряда особых забот сейчас нет. Полицейские гарнизоны разогнаны, немецкие обозы поблизости не проезжают. Суетливое движение, которое Митя заметил с первого дня, объясняется просто: семьи большинства партизан ютятся по лесам, в шалашах, и бойцы, отпросившись у командиров, ходят их проведать.
Ночью в Рогалях выставляются посты, днем сидят в скрытых местах дозоры.
Есть в отряде люди, которые вызывают у Мити острый интерес. Это разведчики. Они все как на подбор молодые, подтянутые, в военных гимнастерках, брюках галифе. Разведчики всегда уезжают и приезжают на лошадях.
Уходя в лес, Митя рассчитывал стать разведчиком. И он, и Лобик, наблюдая в местечке за немцами, кое-чему научились. Но отрядные разведчики к себе их даже близко не подпускают. Один раз Митя сделал попытку завязать знакомство с хлопцем, лицо которого показалось более приветливым. Но тот, буркнув два слова, демонстративно отвернулся от него.
Разведчики — словно боги в отряде. У тех, кто к ним попал, по году и больше партизанского стажа. Митя с Лобиком в партизанах считанные дни, и задача у них — добывать отряду соль.
Ореолом таинственности окружены и подрывники. Только однажды Митя видел, как они выходят на задание. Молчаливые, замкнутые, обвешанные ящиками и проволокой. Двое в пятнистых немецких маскхалатах несут на плечах противотанковое ружье. Впереди всех Лубан, бывший заместитель бургомистра. Его круглое лицо густо заросло щетиной, осунулось.
О Лубане в отряде рассказывают легенды. Мстя немцам, он не знает покоя ни днем, ни ночью. Лубан железнодорожник, он знает все ходы и выходы там и с железной дороги не слезает, приходит в отряд только за толом. Он подорвал больше двадцати эшелонов, из противотанкового ружья пробил несчетное число паровозных котлов.
Новые партизаны принимают присягу. За последний месяц много народу привалило в отряд. Рядом с Митей и Лобиком стоял в шеренге долговязый, черный как грач Кузьма Гиль и еще двое местечковцев. Теперь ясно, кто взорвал электростанцию.
В местечке действовала еще одна группа, которая была связана с Гомельским отрядом. Руководил ею, оказывается, Гиль. С Кузьмой Митя учился в восьмом классе. Когда прошлой осенью он уволился из финансового отдела, его должность занял Кузьма. Маскировался так же, как Митя.
Текст присяги читает Якубовский. Разноголосый хор громко повторяет высокие, торжественные слова.
— Я слышал, ты в местечко ходишь? — спрашивает Кузьма у Мити, когда посвящение в партизаны закончилось. — Говорят, за солью.
— Хожу. — Кузьма свой парень, и таиться от него не стоит.
— Всю соль не отдавай. Припрячь немного. У всех родня, семьи, а мы ходим как проклятые. Хоть бы собраться, чарку выпить. Я одного деда знаю, достану за соль, что хочешь.
Гиль говорит правду. Попав в отряд, они, местечковцы, сразу разъединились. Митя не бывает теперь ни у Андреюка, ни у Шкирмана, даже с Драгуном как следует поговорить не пришлось.
Кузьма, наверно, приходится дальней родней Нупрею Гилю, который погиб еще в сорок первом году. А может, и нет. Таких фамилий в местечке много, есть они и в Кавеньках, и в Дубровице.
Товарищ Гиля — Митин однофамилец. Толстоватый, старше остальных, Андрей Птах до войны учился в институте, ходил под руку с девчатами, на такую мелюзгу, как Митя, посматривал свысока. Трудно было подумать, что он подпольщик. Но, как теперь Митя припоминает, Андрей знался с Ключником, вел с ним гешефт еще в прошлогоднюю весну.
— Соберемся, — обещает Митя. — Соли принесу.
На другой день узнали новость: батьковичских партизан делят на три отряда. Теперь это уже бригада. Называется бригада именем Пономаренко — в честь начальника Центрального штаба партизанского движения.
Командир Митиного отряда — Гайчук, комиссар — Лисавенка. За столом, когда нет Якубовского, теперь сидят они, вызывают к себе ротных, взводных командиров, решают дела.
Посыльный Вася зовет Митю в штаб.
— Что знаешь о Столярове? — спрашивает Гайчук.
Этого вопроса надо было ожидать. На Сергея в отряде посматривают косо. Не посылают на задания, он даже присяги не принимал.
— Задания нашей группы Столяров выполнял честно, — говорит Митя. — В группе он с весны, но еще в прошлом году помогал. Ходил на связь в Горбыли к сестре Сергея Омельченки...
Гайчук и Лисавенка переглядываются...
— Того, второго Сергея немцы расстреляли?
— Расстреляли.
— Почему этого выпустили?
Вот оно что!.. В отряде отец и младший брат Сергея Омельченки. Ясно они наклепали.
Сидели сложа руки, пальцем боялись пошевелить, а тут патриотами себя выставляют. Митю разбирает злость.
— Сергей был на примете с самого начала. Вернулся из истребительного батальона, сдал немцам оружие. Так вышло. Потом связался с Босняком. Босняк теперь в СД служит.
— Что скажешь об отце Омельченки?
— Хапуга. До войны в магазине торговал. Наживал добро. Хотел, чтоб и Сергей был таким, как он. Если б не сын, не дочери, он бы и не подумал стать партизаном. В лес поневоле пришел.
Ночью Митя стоит на посту. Командир первой роты Ткач сообщил пароли. На полу караульного помещения вповалку лежат партизаны, назначенные на ночное дежурство. Через каждые два часа постовых разводит туго подпоясанный унылый парень. Он из числа тех, кому Митя помог выбраться из железнодорожной роты, однако не знает об этом. Покрикивает на Митю, как на всех остальных. Не успеешь закрыть глаза, как уже снова слышен его пронзительный голос.
Ночь длинная, темная. Митин пост возле дубняка, по которому Катя привела местечковцев в отряд. Дороги тут нет. За дубняком — Медведка и болото. Пост все же ставят.
Вглядываясь в черную как деготь темень, прислушиваясь к лесным шорохам, Митя думает, что жизнь более сложна, запутанна, чем представлялась. Живя в местечке, он даже мысли допустить не мог, что среди партизан найдутся люди, готовые выкопать яму другому. Именно таким кажется теперь старый Омельченка. Зачем оболгал Столярова?
Встречая мать Сергея, Митя всегда чувствовал себя виноватым. Ее сын и дочь погибли, а он живет. От бессонной печали у женщины глубоко запали глаза, сделались неподвижными, как бы остекленели. Глядит этими страшными глазами мать и словно ждет ответа. Только что ей скажешь? Какие найдешь слова?
В темноте слышны осторожные шаги. Митя клацает затвором, громко спрашивает:
— Кто идет? Пароль?
— Курск.
— Калуга, — отвечает Митя, узнав по голосу Ткача.
Ткач подходит, закуривает.
— Не замерз?
— Нет. Спать только хочется.
— Поспи днем. Хорошенько выспись. Ночью пойдем на концерт.
— На какой концерт?
— Завтра увидишь.
Выспаться не удалось. На другой день с утра, построившись в колонну, отряд выходит из Рогалей. Впереди вместе с Якубовским и Анкудовичем командир подрывников Лубан.
Митя идет рядом с Лобиком и Столяровым. У Сергея по-прежнему короткий обрез, который он несет под мышкой.
В дубняке колонна растягивается в цепь. Идут в сторону Малкович тем же путем, каким местечковцы добирались в Рогали. Осень чувствуется сильнее. На деревьях прибавилось желтой листвы, в воздухе царят легкие, прозрачные краски.
— Идем тетеревов глушить, — говорит кому-то Евтушик.
Ноги у Мити точно резиновые, тело утомлено, и он ни о чем не хочет думать. Голоса, разговор доносятся как сквозь сон.
Часа через три отряд выходит на широкое, почти голое болото, и только тут Митя встрепенулся. Болото на всем протяжении полосуют длинные колонны. Через небольшие промежутки они выходят из леса, тянутся к окутанным легкой синевой кустам впереди, заполняют собой все видимое пространство. Какое множество людей! Впервые видит Митя таинственную, разбросанную по разным урочищам, уголкам лесную армию, которая теперь как бы показалась на свет. Может, десять или больше бригад...
